Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
- Им начальство-то что говорило? Что Москвы давно нет, что "Москва капут". Вот им и показали, капут или не капут.
Эту наивную версию я слышал в течение всего дня.
Слышал такой разговор. Лейтенанта милиции окружила компания "калек", инвалидов Отечественной войны.
- В общем, несчастный народ, - говорит лейтенант. - Многие небось с первого дня войны на фронте.
- Ясно! Тоже досталось.
- Точно. Ох-хо-хо!!. Война проклятая. (И мать-перемать.)
Записываю все это наспех, очень небрежно. Недосуг. Но день этот оставил память светлую. Что-то очень хорошее, о чем я, впрочем, и раньше знал, но о чем забываешь, увидел я в характере русского человека.
* * *
Вечером навестил больную Олю С. Там было еще несколько девушек и одна пожилая учительница. Кто-то сказал, что один "эксцесс" все-таки сегодня был. На Крымском мосту несколько мальчишек забрались на ферму и обстреляли фрицев из рогаток.
Девушки засмеялись, а старая учительница сказала:
- Ничего смешного не вижу! Мне стыдно. Этих ребят плохо воспитали. Им не внушили, что такое благородство, не объяснили, что лежачего не бьют.
* * *
Поет по классу рояля.
* * *
Маленький мальчик:
- Папа, подари мне такой вот кинжальчик.
- А что ты с ним делать будешь?
- Ну, что... Мальчишков тыкать.
* * *
Довольно благообразного парня лет 16-17 сняли с трамвайной "колбасы", ведут в милицию. Кепка его - в руках милиционера.
- Вы кепку не ломайте! Учтите это, - не ломайте!
* * *
Пилит мужа. Тот сидит с ногами на стуле, покорно кивает головой и бубнит:
- Да, да, я - гадкий. Я гадкий, Иринушка. Я знаю - я гадкий.
Шестилетний Алеха слушал-слушал эту самоуничижительную похвальбу отца, не выдержал и крикнул из своего угла:
- А я - гадее!
* * *
Вечером на пустынной Пятницкой улице господин в коверкотовом пальто спутнице:
- Посмотри, какая луна шикарная.
* * *
- А, черт слепоносый!
* * *
Редактор детского журнала на собрании сотрудников говорил, что журнал должен постоянно напоминать детям о жертвах, понесенных их отцами и дедами:
- Наши читатели, товарищи, ни на минуту не должны забывать, что они ходят по костям и черепам.
1945
Эпиграф:
"Все было ужасно, но никто не ужасался".
Викт. Гюго, "93-й год"
* * *
У Павелецкого вокзала небольшой ларек, павильончик. На нем вывеска:
"ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ САМОВАРОВ".
* * *
Хлестаков-журналист редактору:
- Я тебя могу забросать Героями Советского Союза!..
То есть у него материала - во!
* * *
Еще недавно, три года назад, он был совсем как огурчик. Ходил гоголем, выпятив грудь, поблескивая чем-то золотым - не то зубом, не то кольцом. А ныне - согнулся, сгорбился... Где его зубы? Где его блеск? Где его модный костюм - не то голубой, не то бежевый? Ничего не осталось от прежнего Л. только разве что голос - важный, барственный, ленивый и снисходительный, да и в нем, пожалуй, куда меньше лени, чем самой простой усталости.
А ведь не воевал, не был в Ленинграде. Все три года проживает в Ташкенте.
* * *
Третий месяц живу в Замоскворечье, в Славущенском переулке, в одноэтажном каменном флигеле, переделанном еще в годы нэпа из конюшни. В двух небольших квартирках этой бывшей конюшни живут одни москвичи. Соседки мои - мать и две дочери - музыкантши. К матери ходят ученицы, берут уроки пения. Дочки - одна играет на скрипке, другая - на виолончели. С утра до ночи арпеджио, сольфеджио, пилят, скрипят, рычат и взвизгивают. Но я терплю. Очень уж хороша и у них и у всех окружающих московская речь. А по соседству, в пяти минутах ходьбы - Зацепский рынок. Тоже одно удовольствие бродить и слушать.
* * *
Екатерина Владимировна, учительница пения, кончившая консерваторию, о моей печке:
- Эта голландка, я вам скажу, прожорлива. По-настоящему если топить, на нее беремя два в день надо.
* * *
Старик продает на рынке бритву:
- Тупая?!! Ты посмотри! Ее ничеухтеньки точить не надо.
* * *
- Очень борзо вы ходите, Алексей Иванович.
* * *
Зацепский рынок:
- А ну, закуривай! Крепкие ароматные сигары! Один курит, трое с ног падают.
* * *
Слепой на рынке - с толстенной засаленной книгой на коленях. Водит по ней пальцами, как по гуслям.
- Гадаем служащим, рабочим и всем между прочим!
* * *
Объявление на стене:
"Одинокий на полтора месяца снимет КВАРТИРУ или ХОРОШИЙ УГОЛ. Оплата по соглашению. Плохих не предлагать".
* * *
Мороженщица:
- А вот кому! Есть сочное, дальневосточное!..
Бессмыслица? Заумь? А ведь звучит. И потому - годится, привлекает внимание. Совсем как у Маршака:
Апельсинное,
Керосинное
* * *
Пьяный в метро поет:
Я любила лейтенанта,
А потом политрука
А потом все выше, выше,
И дошла до пастуха
* * *
Веселый кочегар и мастер на все руки - Андрей Евграфович. Маленький, плотный, с роскошными буденновскими усами. Летом по воскресеньям ходит без пиджака, в подтяжках и при галстуке. Слегка выпивает, конечно. Кумир всех жильцов (главным образом жиличек, соседок). Чинит матрасы, вставляет стекла, замазывает на зиму оконные рамы, пилит и колет дрова...
* * *
На Зацепе.
- А вот кому - бывший костюм бывшего сукна бывшей Прохоровской мануфактуры!..
* * *
Там же. Мужик осматривает валенки.
- Валеночки законные.
* * *
Девушке снилось, что ей пришивают усы (шилом протыкают щеки).
* * *
Андрей Евграфович вставляет стекло в квартире Образцовых. Екатерина Владимировна, с которой они большие друзья, стоит рядом. Разговор "о политике". Апрель 1945 года. Идут бои за Берлин.
Он. Теперь их окружили. Теперь им выхода нет.
Она. Под землей-то, наверно, есть у них ход.
Он (небрежно и уверенно). Это-то есть...
* * *
"Солдатские слезы - страшная вещь".
В.Гюго
* * *
Аполлон Григорьев{444} писал, что, кто бывал и живал в Москве, но не знает таких ее частей, как Таганка и Замоскворечье, - тот по существу не знает Москвы... "Как в старом Риме Трастевере, может быть не без оснований, хвалится тем, что в нем сохранились старые римские типы, так Замоскворечье и Таганка могут похвалиться этим же преимуществом перед другими частями города-села, чудовищно-фантастического и вместе великолепно разросшегося и разметавшегося растения, называемого Москвою".
А ведь и сегодня, почти сто лет спустя, слова эти не потеряли силы. И в наши дни цветет это еще больше разросшееся и разметавшееся растение. И сегодня Таганка и Замоскворечье - больше чем другие районы Москвы - хранят ее старину, ее быт, язык, характеры и обычаи. В Питере после войны и блокады ничего подобного уже не будет. Ни Охты, ни Коломны, ни Песков, ни Гавани.
* * *
Там же, у Григорьева. В Замоскворечье "улицы и переулки расходились так свободно, что явным образом они росли, а не делались. Вы, пожалуй, в них заблудитесь, но хорошо заблудитесь".
Как это дивно сказано. До чего же я люблю хорошо заблудиться в Москве.
* * *
В метро. Аккуратненькая старушка сидит и держит билет двумя руками.
* * *
А что же вы не закусываете?
- Истинные таланты не закусывают, как верно заметил Николай Семенович Лесков.
* * *
Продавал что-то на рынке. Покупательница - деревенская женщина, отсчитав деньги, задержала последнюю пятирублевку и говорит:
- Пятерочкой почти, а? Как раз на поезд, на билет.
Хоть я и так задешево продал ей, а не мог не уважить, не почтить ее за это хорошее русское слово.
* * *
Часто вспоминаю московских просвирен и Альфиери на флорентийских рынках. С наслаждением часами толкаюсь по Зацепе, жадно слушаю. Почему именно здесь так чисто звучит московская речь, так густо насыщена она перцем, юмором, старыми и новыми прибаутками?!.
