Юность Маши Строговой - Прилежаева Мария Павловна (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Борисов увидел выходящего из класса инспектора, который по инспекторским соображениям задержался ненадолго с ребятами, и, позабыв все свое достоинство, рысью к нему потрусил.
Он весь кипел, спеша уверить начальство в непричастности своей к дерзкой анархии на уроке Строговой. Делает что хочет, никого не спросясь. Типичный наплевизм. Где же самодисциплина учителя?
- Я специально привел вас к этой Строговой, чтобы вы самолично могли убедиться в том, что неоднократно докладывалось мною в роно. Чтобы удостоверились своими глазами в легкомыслии Строговой, самовольстве, неуважении к вышестоящему руководству! - внушал Борисов инспектору, торопливо листая толстую тетрадь, куда заносил наблюдения над учителями. Взгляните. Подробная запись. Изо дня в день. Не умеет строить урока. Нет подхода к ребятам. Не учитывает уровень развития класса. На уроке шум. Шум. Шум! Взгляните, не сумела объяснить полногласие. Нет элементарных знаний даже в объеме программы. Никудышный педагог! А фанаберии!
Он прервал поток восклицаний, разглядев на плоском, с обвисшими щеками лице инспектора поразившее его замешательство.
Инспектор в непонятном расстройстве приглаживал жесткую щетку волос над насупленным лбом и убегал взглядом в сторону, стараясь ускользнуть от завуча Борисова.
"Что такое? Инспектор его избегает! - Борисов опешил. - В роно новые веяния? Или... неужели у Строговой связи в роно?"
- Прошу дать установку, как отнестись к срыву учительницей плана занятий? - оскорбленно спросил Борисов.
Между тем они стояли уже на первом этаже, в раздевалке. Инспектор, так и не промолвив ни слова, надевал суконные боты и завязывал тесемки ушанки.
- Прошу настоятельно: сообщите свое мнение. Мнение роно по поводу урока Строговой, которая, вопреки программе и плану... - требовал Борисов, не желая дать инспектору улизнуть без ответа. - Обязаны осуществлять руководство? Пожалуйста.
- В конце концов, у вас собственное суждение есть? раздраженно-тонким голосом вдруг крикнул инспектор. - Руководитель вы учебно-воспитательной работы в школе или кто? Разберитесь.
Он поднял воротник и повернулся к завучу спиной.
"Подорван авторитет", - понял Борисов.
Звонко хрустел под ногами снег. Молодой, упругий снег, как в детстве! Запах мороза, как в детстве. Вон откуда-то взялась пестрая сорока, качает на заборе хвостом, и глазки у нее похожи на изюмины.
Человек невзрачной внешности, в ушанке из кроличьего меха, хмуро шагал морозными улицами. На душе у инспектора сумбур.
С одной стороны, безусловно, он должен был поддержать завуча Борисова, озабоченного воспитанием в молодых учителях самодисциплины. Без самодисциплины учителя нельзя правильно организовать педагогический процесс. Аксиома, бесспорная как дважды два - четыре.
С другой стороны, на сей раз инспектору не хотелось поддерживать завуча Борисова. И не поддержал, хотя неизвестно, как это для него обернется. Кто-кто, а уж Борисов - мастер строить всякие козни.
Какое-то смутное беспокойство, какой-то небывалый жар расшевелились в душе инспектора за этот час, пока он слушал в классе лихорадочно-поспешную речь мертвенно-бледной учительницы. Таких ребят он никогда на уроках не видывал! Просто вылетело из головы, что сидит на школьном уроке за партой и следует подготавливать выводы. Какие выводы! Слушал. О чем-то почти тосковал.
Так давно инспектор не испытывал чувств, похожих на пережитые нынче, как давно миновало забытое детство! "Высоко паришь ты на подвиг в отваге..."
Он не подозревал, что способен вместе с шестиклассниками зажечься. Пусть на один только час...
Надо было остаться, поговорить с учительницей - это она когда-то в роно озадачила его фантазиями о необыкновенности педагогического дела. Вот вам и фантазии! "Высоко паришь ты на подвиг..."
Но инспектор не остался, потому что Борисов требует: подавайте ему установку.
Не остался и бросил учительницу на суд завуча Борисова.
Глава 39
На полу валялись неприбранные книги. Маша и сейчас не собрала их. На столе лежал треугольник-конверт. Страшно было увидеть его при дневном свете! Маша спрятала письмо в шкаф, заперла на ключ и постояла несколько мгновений, вспоминая, зачем спешила домой.
С лихорадочной торопливостью, словно что-то гнало ее, она вырвала из тетрадки листок и написала письмо:
"Сергей! Милый Сережа!
Не надо прощать меня. Я знаю, что виновна перед тобой. Перед Митей я еще больше виновата. Он не узнает теперь никогда, как я хочу искупить свою вину перед ним.
Сережа, ты приехал в Москву, счастливый, прославленный, но для меня ты был прежним владимирским другом. Как хорошо мне было с тобой в тот вечер!
Пойми меня, Сергей. Я рассталась с Митей Агаповым. Я думала так и была несчастна. Я стыдилась своего несчастья и старалась скрывать его. Сережа, милый мой братишка, почему я должна причинить тебе горе? Я плачу. Если бы я могла отдать за тебя жизнь!
Ты должен узнать все, Сережа. Я не обманывала тогда тебя. Разве я посмела бы сказать тебе одно слово неправды! Я говорила себе: "Не люблю Митю" - и любила его всегда. Говорила: "Ты не должна думать о нем" - и каждое мгновение думала. Теперь, когда его больше нет, черная ночь вокруг. Не знаю, как жить.
Прости меня. Надо было молчать и ждать тебя и постараться, чтобы счастлив был ты. Но я не могу. Страшная Митина судьба все время у меня в глазах. Она будет со мной целую жизнь. Сергей, пойми меня! Прощай".
Не перечитывая письма, Маша заклеила конверт и вышла на улицу. Резкий холодный ветер пронизал ее. Ветер мел и кружил снег по мостовой; обледенели окна домов; волосы Маши заиндевели. Ее трясло от холода.
Она опустила письмо в ящик. Опять что-то гнало ее, и куда-то надо было спешить.
Она пришла к памятнику Пушкину. Сугробики снега лежали на плечах и открытой голове Пушкина. Он был угрюм и спокоен. Нестерпимая печаль стеснила Машино сердце. Она нашла скамью, где простилась с Митей, и опустилась на нее. Она съежилась, повернулась к ветру спиной и сидела одна возле памятника Пушкину, как воробей, который замерзает, а у него нет сил поднять крылья и лететь.
Ресницы ее на мгновение сомкнулись. Маша заснула. Нет, она не спала, она все время помнила, что рядом Пушкин, ветер сметает снег с его плеч. Белые хлопья, как птицы, летят по всему свету. И вот в саду тети Поли вишни склонили отяжелевшие ветви...
Сад цвел. Маша шла, протянув руки; вишни осыпали ее лепестками, как снегом, тихий звон провожал ее. Она знала: здесь, в саду, Митя, и искала его...
Вдруг Маша открыла глаза.
Она совсем закоченела. Часы на площади показывали половину второго.
Надо было идти на собрание.
"Зачем я иду? - думала Маша. - Я знаю, что вы скажете. Вы скажете, что я должна выполнять намеченный план и если намечено изучить на уроке деепричастие, то я должна изучать деепричастие. Надо было запереть наглухо сердце".
Усков и Нина ждали ее на школьном крыльце.
- Машенька, родная моя, Маша! - вскричала Нина. - Расскажи нам, что с тобой случилось?
- Митя Агапов погиб, - ответила Маша.
- Неужели ты... - Усков не докончил вопроса.
Метнув в сторону мужа гневный взгляд, Нина обняла Машу и ввела в школу. Она сняла с плеч пушистый с длинной бахромой платок и закутала в него Машу.
- Бедная! На тебе лица нет.
Учителя собрались в кабинете директора.
Маша села в уголке. Лицо у нее было белее платка, хотя ее сжигал внутренний жар.
"Разве с детьми меня связывает только учебная программа? Разве сегодня я не принесла им пользы? Впрочем, не следует выгораживать себя. Я не думала о пользе. Я говорила с ними о том, о чем не могла промолчать".
В кабинете директора ждали доклада Ускова о литературе военных лет "мероприятие", затеянное Евгением Борисовичем для повышения интеллектуального уровня учителей, как обозначал он в плане идейного воспитания педагогического коллектива.
