Счастье для двоих. Большая книга романов о любви для девочек - Селин Вадим (первая книга .TXT) 📗
Я чувствовала себя растерянной.
Человеку комфортно, когда ему известны его дальнейшие планы. Работая днем, он знает, что сейчас пойдет домой, приведет себя в порядок, встретится с друзьями и направится на вечеринку.
Но человеку плохо, когда нет никаких планов. Не на что ориентироваться. Чувствуешь себя выброшенным в открытое море, и рядом нет спасательной шлюпки.
Вот сейчас я чувствовала себя именно так.
Что будет дальше? Что со здоровьем Марата?
Голова шла кругом.
Все случилось настолько неожиданно… Я сижу в коридоре в купальнике и парео. Как сирота…
Сильно пахнет лекарствами. Лампы дневного света мигают. Мимо проходят врачи…
Я вспомнила, что год назад мы с Маратом были в этой же самой больнице – привезли сюда маму, которая сломала руку и ногу, когда собирала урожай лагенарий. И вот теперь я снова сижу в этой больнице, но уже по другому поводу.
У меня болела кожа на голове. Еще бы – кто-то таскал меня за косички! Не удивлюсь, если половина волос вырвана.
Я увидела маму. Она стояла возле аптеки и надевала бахилы.
– Полина! – воскликнула она, подходя ближе. – Что у вас случилось?
Я все рассказала.
Мама села рядом и обняла меня.
Она была одета в нарядный костюм. Собиралась на вечеринку… А приехала в больницу. Поверх туфель были надеты синие бахилы.
– Фулата и Ваня в милиции, дают показания, – сказала мама.
Мы молчали. Текли томительные минуты ожидания.
В коридоре появилась уборщица. Она намочила в воде кусок мешковины (такая же тряпка у нас в школе), выжала, набросила ее на швабру и стала мыть пол, задевая наши ноги тряпкой, с которой сыпались какие-то крошки и лилась вода.
Для этой уборщицы люди в коридоре больницы – обычное явление. А для людей нахождение в больнице – катастрофа.
Уборщица посмотрела на мамину татуировку на лбу и фыркнула.
– Мам, прикрой свой третий глаз челкой, – попросила я. – Здесь же не телевидение. И вообще, езжай на вечеринку. Тебе надо. Пусть хоть кто-то из нас будет, а то Оксана обидится.
– С ума сошла? – поразилась мама. Она достала из сумочки зеркальце и немного прикрыла волосами татуировку. – Какая вечеринка, если такое случилось?
К нам подошли люди в милицейской форме. Выяснилось, что, когда в больницу поступает человек, пострадавший в результате драки, врачи сообщают об этом в милицию.
Я рассказала милиционерам подробности.
– А приметы запомнили?
– Их было пятеро. С огромными мускулами. Из примет – у одного была рыжая бородка, а у другого татуировка «Леха» на левом предплечье. Я видела их сегодня днем на пляже. Они вели себя очень вызывающе. Приставали к людям, поливали их пивом, мусорили…
– Вы вступали с ними в конфликт? – насторожились милиционеры.
– Я работаю спасателем на пляже, на спасательной вышке № 5, – сказала я. – По долгу службы я делаю людям замечания в мегафон. И им тоже сделала.
– Возможно, они вас запомнили, – предположил один из милиционеров.
– Если вы имеете в виду, что они запомнили, что я им сделала замечание, и из-за этого отомстили, этот вариант отпадает. Замечание им делала не я, а мой напарник Артем. Я лично не вступала с ними в конфликт. Эта драка не была спланированной, – заверила я. – Они были пьяные, подошли к Фулате, чтобы она заплела им косички, а Фулата сказала, что не может это сделать, потому что они лысые…
Милиционеры хмыкнули.
– Они же не знали, что мы с Фулатой дружим, при чем тут она? – логично предположила я. – Хотя, может, они нас выслеживали…
– Ну, разобраться в этом уже наша задача.
Милиционеры ушли. Но перед этим записали мой телефон, адрес и сказали, что вызовут меня для показаний еще раз.
Открылась дверь палаты, вышел врач.
Мы с мамой вскочили.
– Мы сделали обследование, провели компьютерную томограмму и поставили диагноз. У Марата ушиб мозга, – сообщил Игорь Павлович. – Он поправится. Но ему придется полежать в больнице.
– Угроза для жизни есть? – спросила мама.
– Нет, – покачал головой врач.
Мы облегченно вздохнули.
Игорь Павлович странно посмотрел на нас.
– Что-то не так? – настороженно спросила я. – Вы что-то недоговариваете?
– Говорите все! – почти закричала мама.
Пожилой врач окинул нас оценивающим взглядом и предложил:
– Давайте присядем.
Он сделал приглашающий жест в сторону ряда кресел. Мы снова сели. Мама посмотрела мне в глаза. Я поняла, что она взволнована.
– Как я уже сказал, мы провели обследование и выявили ушиб мозга, – повторил врач. – Трещин в черепе нет, это хорошо.
– Но… – поторопила я его.
– Вы знаете разницу между сотрясением мозга и ушибом?
– Нет, – признались мы.
– Понятно, – вздохнул Игорь Павлович. – При сотрясении мозг просто как бы встряхивает, а ушиб мозга – это когда мозг в момент удара не просто встряхивается, а еще бьется о череп.
Меня замутило от таких анатомических подробностей.
– При ударе о бордюр произошел именно ушиб мозга, – произнес Игорь Павлович. – Мозг ударился о стенку черепа. Удар частично пришелся на слуховую зону коры мозга.
Врач замолчал.
– И что это значит? – непонимающе спросила я.
– Вашему другу нужно пройти курс лечения. Сначала в больнице, а потом я его выпишу, но он должен будет приходить ко мне для наблюдения и процедур. Нам требуется убрать отек, который образовался на слуховой зоне в момент удара. Полное восстановление займет месяца полтора. Когда вопросы касаются здоровья, точные сроки никто не знает. Это зависит от каждого организма индивидуально.
Я мало чего поняла. Мы с мамой переглянулись. Я вскочила на ноги и взволнованно спросила:
– Игорь Павлович, вы можете объяснить понятнее, по-простому? Полное восстановление чего? Чем грозит этот отек?
Врач понимающе посмотрел на меня и как можно корректнее произнес:
– Из-за этого отека Марат лишился слуха. Когда отек уйдет, слух восстановится. Сейчас у него только пятнадцать процентов слуха.
Меня обдало жаром. К горлу подступила тошнота. Мне захотелось истерически смеяться.
– Он оглох? – неверяще переспросила я.
Ситуация казалась все бредовее и бредовее.
– Да…
Удар следовал за ударом. Кошмар за кошмаром.
Я уставилась в одну точку и не до конца могла сообразить, что это значит и что теперь будет.
Врач говорил про мозг, про Марата и его слух. Я слушала его и не могла понять: о чем это он? Какой еще мозг? При чем здесь Марат? Марат – это Марат. А мозг – это что-то другое, из учебников.
Мозг Марата дал сбой.
– Когда сойдет отек, тогда и слух восстановится… Мы будем проводить интенсивную терапию. Мы дадим Марату слуховые аппараты, которые он будет носить во время лечения. Надо же, такой красивый, молодой парень, и такое случилось…
Я автоматически кивала. Только в такие моменты осознаешь, насколько человек ничтожен перед самим собой, перед своим собственным телом.
– Сейчас он спит, – успокаивающе сказал пожилой врач, сунув руки в карманы белого халата. – Вы пока посидите, а я пойду навещу другого пациента.
С этими словами Игорь Павлович ушел.
Мы с мамой сидели и молча смотрели друг на друга, затем обнялись.
Я чувствовала себя беспомощной.
Мысленно я продолжала по инерции строить планы. Думала о вечеринке, о романсах, которые должен петь Марат, о том, не придет ли он в помятой одежде (он вечно витает в творческих облаках), протрет ли гитару от следов пальцев, но реальность была иной: я сидела в коридоре больницы, и Марат лежал в палате.
Две реальности накладывались друг на друга, и получалась белиберда.
Спящего Марата вывезли из смотровой палаты и перевезли в обычную – № 201. Мы тоже перешли на второй этаж.
– Мама, ты слышала, что сказал врач? – Я взглянула на маму. Она тоже была растеряна. Я сформулировала в голове следующую фразу. Несколько раз подумала ее и только потом произнесла вслух: – Марат теперь глухой.
Мы обе понимали, что это значит.
