От первых проталин до первой грозы - Скребицкий Георгий Алексеевич (мир книг TXT) 📗
— Соринки, хвостики… Это верно, — кивнул головой Михалыч. — Ну, будь что будет, неси!
Не без волнения я отнёс в кухню скромные остатки изюма. К счастью, мама с тёткой Дарьей решали какой-то срочный вопрос — тащить что-то из печки или подождать. На меня не обратили внимания. Я поставил миску на стол и тут же исчез.
Наконец все приготовления были закончены. В столовой накрыли стол. Мы все приоделись и стали поджидать гостей. Жаль только, что гости были для меня совсем неинтересные — все взрослые.
В кабинете рядом с ёлкой уже поставили карточный столик. Значит, придут знакомые Михалыча, закусят и сядут играть в карты. И всё-таки я с нетерпением ждал этого вечера, ждал, когда зажгут ёлку. Ведь под ёлку мама с Михалычем обязательно положат мне какой-нибудь интересный подарок. Но какой именно?
По опыту прошлых лет я хорошо знал, что сколько ни спрашивай, ни у мамы, ни у Михалыча ничего не узнаешь. Мама только будет улыбаться и уверять, будто ничего в этот раз и не собирается мне дарить. А Михалыч погрозит пальцем и внушительно скажет: «Много будешь знать, скоро состаришься. Учти эту премудрость, друг мой, и не приставай».
Вот я и учёл всё это и, сгорая от любопытства, поневоле ждал вечера.
Понемногу начали сходиться гости. Пришли и Василий Андреевич с Аделаидой Александровной и даже Кока. Правда, он зашёл только на минутку поздравить маму и Михалыча с праздником. Кока торопился куда-то в другое место, где собиралась молодёжь и будут танцы.
— Ну, как охотничьи делишки? — спросил у него Михалыч.
— Дела идут! — весело ответил Кока. — Вчера с отцом ездили к Шаховскому в лес, трёх русачков гоняли. Я одного стукнул, а вот папаша второго прямо из рук упустил.
— Ну, положим, что не из рук… — вмешался в разговор Василий Андреевич. — Посудите сами: гончие где-то впереди меня в лесу подлавливают, в следах разбираются. Я в их сторону и смотрю, караулю косого. Вдруг слышу, Кока мне кричит: «Береги!» Обернулся, а русачина сзади меня. Сидит в кустах и к гончим прислушивается. Только я повернулся, вскинул ружьё — его и след простыл.
— Нужно не зевать, — весело возразил Кока, — во все стороны поглядывать, тогда не упустишь.
Я стоял тут же рядом с говорившими охотниками и с наслаждением слушал их разговор.
— Кока, поди ко мне! — позвала мама из кабинета. — Помоги мне, пожалуйста, ёлку зажечь.
— Можно и мне? — бросился я к маме.
— Нет, нет, посиди в столовой, — ответила мама. — Сейчас зажжём и тебя позовём глядеть.
Дверь в кабинет закрылась, но ненадолго. Вот её уже открывают вновь, и все идут глядеть на зажжённую ёлку.
Лампа в кабинете погашена, светится только ёлка. Десятки тоненьких восковых свечей горят в её густых зелёных ветвях. Они освещают пушистые концы ветвей, похожие на мохнатые лапы каких-то сказочных птиц.
В их неярком дрожащем свете таинственно и внушительно поблёскивают стеклянные шары, звёзды и гирлянды канители. Кажется, что ёлка вся убрана в настоящее золото, серебро, в сверкающие алмазы.
Я с восхищением взглядываю на это чудесное зрелище и спешу к ёлке. Вижу, под ней что-то белеется какой-то свёрток. Беру его в руки и читаю надпись на бумаге: «Юрочке от Михалыча и мамы». Что же там может быть? Сверток большой и тяжёлый.
Быстро разворачиваю бумагу. Внутри какой-то чёрный коробочек. Да это же фотоаппарат и к нему все принадлежности: ванночки для проявления снимков, пластинки в запечатанных коробочках, фотобумага в пакетиках. Какие-то картонные трубочки, наверное, проявитель и закрепитель. Даже фонарик с красным стеклом — всё есть.
— Теперь ты всех нас снимать будешь! — говорит Василий Андреевич. — Нас с Кокой снимешь, когда мы с охоты с зайцами приедем.
— Обязательно сниму! — обещаю я и бегу благодарить маму и Михалыча.
— Ну, понравился подарок? — весело спрашивает мама.
— Очень, очень понравился! — Михалыч хлопает меня по плечу и внушительно говорит: — Этот подарок тебя ко многому обязывает.
— К чему же?
— А к тому, чтобы ты запечатлел на карточках, так сказать, увековечил для потомства всё живое, что тебя окружает. Вот это, например. — И он указывает на птиц, дремлющих в вольере.
— Да разве и их можно сфотографировать? Ведь они не будут спокойно сидеть.
— А для этого существует моментальный снимок. — И Михалыч указывает на какую-то блестящую кнопочку в моём аппарате. — Подожди, братец, — добавляет он. — Вот дождёмся весны, отправимся с тобой в лес. Таких снимков там понаделаем!
— Ой, как здорово! — хлопаю я в ладоши и бегу в спальню, чтобы разложить все принадлежности и как следует ими полюбоваться.
Но долго любоваться моими сокровищами мне не пришлось. В комнату вошла мама и сказала:
— Юрочка, к тебе гость пришёл и тоже подарок. Принёс, да ещё какой подарок!
Я опрометью бросился в кабинет, где находилась ёлка.
Посреди комнаты стоял Пётр Иванович. Его окру-: жили все гости и что-то с интересом рассматривали.
— А, сынок! С праздником поздравляю! — приветствовал он меня. — Вот тебе подарочек принёс.
Окружавшие слегка раздвинулись, и я увидел в руках Петра Ивановича небольшую клетку, а в ней что-то серое, пушистое.
— Белка! — изумился я. — Откуда? У вас ведь не было.
— Не моя. Сам для тебя выпросил. У товарища выпросил, — говорил Пётр Иванович, передавая мне клетку со зверьком. — Она ручная, совсем ручная. По комнате бегает и сама в клетку заходит, И загонять не нужно.
Я не знал, как и благодарить за такой подарок. Хотел тут же выпустить белку из клетки, но Пётр Иванович сказал, что не нужно. Пусть денёк-другой оглядится в новом месте, попривыкнет, да и до ёлки её допускать нельзя, украшения может сбросить, побить, попортить.
— Вот нам отличный объект для фотографии, — сказал Михалыч. — С него мы и начнём наши съёмки живой природы.
Я взял клетку с белкой, понёс в спальню. И Петра Ивановича потащил с собой, чтобы показать свой фотографический аппарат и все принадлежности.
Пётр Иванович сказал, что это замечательная вещь и очень нам нужная.
— Мы теперь, сынок, всех наших пташек переснимаем. Весной выпустим каких на волю — они улетят, а карточки их на память останутся.
Мы с Петром Ивановичем уселись на диванчик.
На столе перед нами лежали все мои сокровища: и аппарат, и принадлежности для проявления, и клетка с белкой.
Я приоткрыл дверцу клетки, просунул туда руку, угостил зверька кедровыми орешками.
Белка сейчас же уселась рядом, начала брать с ладони орешек за орешком и тут же ловко их разгрызала.
Наевшись, она встряхнулась и принялась умывать мордочку передними лапками. Потом она обнюхала мою пустую ладонь и вдруг стала вылизывать её своим влажным крохотным язычком.
— Это она благодарит меня за угощение, — обрадовался я.
— Нет, сынок, — покачал головой Пётр Иванович. — Ты, верно, в руке конфетку держал, вот она сладкое и учуяла. Страсть какая сластёна!
Я сейчас же сбегал в столовую и принёс белке конфету.
Зверёк взял её в передние лапки и с аппетитом съел.
Затем белочка напилась воды из поилки и, видимо вполне довольная угощением, улеглась, свернувшись клубочком, в уголке клетки. А сверху накрылась, как одеялом, своим большим пушистым хвостом.
В этот вечер я лёг спать очень поздно. Раздеваясь и укладываясь в постель, я всё поглядывал на клетку, в которой мирно спал мой новый четвероногий приятель.
— Спокойной ночи, белочка! — сказал я и нырнул под одеяло.
