Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2 - Лиханов Альберт Анатольевич (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗

— Ну а ты-то, Маша, как могла? Мало вам для мальчишки всяких бед, так еще в суд притащили?

Мама покраснела, глаза ее сразу взмокли, она не знала, что сказать. Тетя Поля подошла к Толику, взяла его за плечо.

— Ладно! — сказала она маме с бабкой. — Мы с ним на улице подождем.

Мама быстро кивнула, радуясь, что так хорошо все обошлось, и Толик с тетей Полей двинулись к двери.

Июньский ветер будто ополоснул Толика прозрачной водой. Он вздохнул облегченно и вздрогнул.

Перед ним стоял отец.

Наполовину уже похудел толстый календарь на стенке с тех пор, как ушел отец. Каждый день — долой листок. Один листок — тонкий, а много листков — полкалендаря.

Отец стоял перед ним, бледнея, а в памяти Толика, будто в ускоренном кино, проносилось одно за другим все, что было за это время.

Как обнимал он отца в последний раз, и тот стоял, небритый, серый, сжимая в руке авоську с мятыми рубашками. Как писал первую жалобу, роняя на бумагу кляксы. Толстый почтарь, подмигивающий красными глазами «Москвич», горящий оранжевый ящик, седой дядька из парткома, драка с Цыпой, стертая доска и тонкогубая Изольда Павловна промчались перед Толиком нестройной чередой, как привидения, как духи с того света.

Толик отшатнулся от отца. Сколько всего разделяло их теперь: сколько несчастий, обид, слез!.. А главное — их разделял страх.

Толик боялся отца. Он боялся его все эти долгие дни, но тогда страх был отдаленным. Толик мог его избегать, прячась от отца, таясь за взрослыми, перебегая от угла к углу.

Теперь страх вырос и стоял перед ним. Страх был отцом, и надо было рассчитываться.

Толик ждал, что отец станет ругать его, Или еще хуже — пройдет мимо, будто бы не узнав. Он никак, ну никак не мог простить Толику этих писем. Никак! Ведь из-за них, из-за жалоб, пришли они в суд, и судья станет разводить их, потом делить Толика. Нет, то, что было сделано им, неисправимо. Это нельзя простить.

Вдруг отец шагнул к Толику. Мальчик сжался в комок.

— Толик!.. — сказал отец тяжелым голосом. — Толик! Сынок!..

Он протянул к Толику руки, и враз, в одно мгновенье, все прошлое, тяжкое, страшное исчезло. Будто по заляпанной чернилами тетрадке кто-то провел удивительным ластиком. И грязный лист стал белым.

Толик, раскинув руки, бросился навстречу отцу.

Он бросился к отцу — и словно взлетел, как стриж над улицей. Выше крыш, выше тополей, выше труб пронесся, разрезая крыльями упругий ветер. Увидел большое солнце — вполнеба. Увидел близкие облака. Засмеялся легко, освобожденно.

2

И вот снова на землю упал. Опять обшарпанный дом перед глазами. Где-то в нем, за серыми стенами, отца и мать судят.

Толик видел на картинке судебную богиню. Тетка с завязанными глазами, а в руках — весы. Вешает, будто рыночная торговка ягоды. А что вешает? Вину! Кто больше виноват, в ту сторону и весы перетянут.

Толик не сомневался: если по справедливости взвешивать, весы в мамину сторону перетянут. Она больше виновата. Отец совсем ни при чем. Хотя кто его знает… Та древняя тетка с завязанными глазами ничего не видела, может, и тут не увидит?

Толик шевельнулся. Очнулся от своих дум. Тетю Полю спросил:

— А страшно судиться?

— Кому как, — качнула она головой. — Должно, стыдно, а бояться чего?…

Толик вспомнил тех, с лошадиными лицами. Как тетя Поля их ругала. Кто такие, он так ведь и не понял.

— А-а!.. — махнула рукой тетя Поля. — Есть тут всякие. У людей горе, а они как в кино ходят. Любопытные просто…

Как? Толик не поверил. Не может быть! Не может быть, чтобы на суд пускали кого угодно, да еще и бесплатно: гляди — не хочу. Слушай, как судят.

— И Там? — спросил он оторопело, кивнув головой.

Тетя Поля поняла.

— И там.

Толик с ужасом представил опять желтую скамью подсудимых. На ней мать с отцом, а сбоку — эти лица. Как тени. Заглядывают им в глаза, и мама с отцом головы опускают. Все ниже, ниже, чтобы скрыться от них. Он думал, там одни судьи. И одному судье всего не скажешь, а тут эти лошадиные морды. Как стыдно! Ужасно стыдно!

Солнце стояло над головой, жарило сквозь рубашку спину. Тетя Поля надвинула на глаза платок и вдруг спросила:

— А с кем ты останешься, если они разойдутся?

Толик испуганно поглядел на нее. Правда! Как он забыл? Ведь если… Надо будет решать. С отцом или с мамой? Толик вспомнил тот день, когда он ждал отца возле проходной. Тогда он не сомневался ни секунды. С отцом! Отца выгнали из дому, он оставался один, и тогда Толик твердо решил, что будет с ним. Отец говорил: трудно, надо подождать, и Толик согласился. А потом закрутилась такая карусель, что голова кругом.

Сегодня все стало по-прежнему. Толик думал, отец не будет с ним говорить, а он протянул руки. Значит, по-прежнему? Значит, как было? Значит, он должен быть с отцом?

Толик задумался.

Значит, с отцом! Он хотел было сказать это тете Поле, но что-то удерживало его. Будто лопнула какая-то ниточка с тех пор, как он не видел отца. Он бросился с трепетом навстречу отцу, а сейчас думал, что радовался, наверное, из-за прощения. Отец простил его, протянул руки — и сразу исчез страх. То, что мучило его столько времени. И сразу стало легко. Может, из-за этого он радовался?

Толику стало стыдно, что он размышляет, будто шкурник. Ему хорошо, а на отца теперь наплевать? Пусть как знает?

Да, Толику было стыдно, но тетя Поля ждала, надо отвечать ей, и Толик растерянно пожал плечами.

— Меня ведь будут делить, — сказал он мрачно. — Как поделят.

— Вон как! — удивилась тетя Поля. — А я-то думала, ты живой человек. Сам решать станешь.

Толик мгновенно вспотел. Ему стало стыдно. Самого себя. Тети Поли. Но он так и не сказал ничего больше. Еще раз пожал плечами и сильней покраснел.

— Что ж, — сказала тетя Поля, вздыхая. — Не твоя вина; что не можешь ответить. И отец и мама — родные люди. И если надо выбирать между ними — значит, они виноваты. Не бабка твоя, не кто другой, а они. Оба.

— Отец не виноват, — сказал Толик, глядя в землю.

— Охо-хо! — вздохнула тетя Поля. — Не виноват!.. Ну да ладно, — добавила она, — будь по-твоему…

Они замолчали.

Толик припомнил, как сказала ему зимой тетя Поля, чтобы они с отцом не бросали маму бабке. Толик кивнул тогда головой, но что он мог поделать?

— Ах, был бы жив мой Коля! — сказала вдруг тоскливо соседка. — Никогда и в голову не пришло бы нам разводиться…

Толик удивленно обернулся к ней. Глаза у тети Поли были широко открыты, она смотрела вперед, словно старалась разглядеть что-то там, впереди.

— Если бы живой он был, — повторила она тягостно и вдруг сказала с жаром, будто спорила с кем: — Да ведь люди для того и находят друг друга, чтобы любить! Чтобы рядышком быть до самой смерти, да и помереть-то хорошо бы в один день!

Она помолчала. Потом добавила:

— А есть, есть такие счастливцы, мало, но есть, — помирают в один день.

Толик удивился — чего тут счастливого? — но промолчал. Уж очень горько говорила тетя Поля.

— Ну да что толковать, — вздохнула она, смахивая слезинку. — У всякого — свое. А если уж все в горе испытывается, никому такого горя не пожелаю.

Тетя Поля утерла глаза краем платка. Хлопнула дверь, и из суда вышла бабка. Она сияла, словно начищенный самовар, и у Толика сразу оборвалось сердце. Улыбается бабка — значит, быть худу.

— Господи! — охнула тетя Поля. — Неужто своего добилась?

Вслед за бабкой шагали мама с отцом. Они хмурились и отворачивались друг от друга.

— Да ты тут никак горевала? — воскликнула бабка, подходя к тете Поле и всматриваясь в нее. — Ох ты, сердешная!

— С вами заплачешь, — ответила тетя Шля, настороженно глядя то на отца, то на мать, стараясь разгадать, чем там кончился этот суд.

— Вот и все! — объявила бабка, морща от веселья острый носик. — Молодец Маша, так и держись! Пусть-ка обмозгует получше поперед, чем в суд подавать.