Мальчик из Гоби - Хорлоо П. (серия книг .TXT) 📗

Чимэддолгор торопливо прибрала в юрте, постелила на пол квадратный войлочный коврик, зажгла перед бурханом лампадку и принялась ждать.

Буяну тем временем становилось все хуже и хуже. Чимэддолгор со страхом прислушивалась к его прерывистому дыханию, с тоской смотрела на тяжело вздымавшуюся грудь. Слезы лились из ее глаз. Так ее и нашел старый Соном, зашедший в юрту проведать Буяна.

— Он ведь совсем плох, — сказал Соном. — Надо показать его русскому доктору из хошу?нного управления, [24] тому, что недавно приехал.

Чимэддолгор подняла на соседа заплаканное лицо, и столько недоумения и недовольства было на этом лице, что Соном не стал повторять свое предложение.

В полдень Сэнгэ привез известного всей округе лово?на [25] Лувса?н-ха?ймчика с учеником. Обрадованная Чимэддолгор выбежала навстречу.

«Наконец-то! Сейчас прочтут молитвы, и мой мальчик пойдет на поправку», — успокаивала она сама себя.

Скоро в юрте Сэнгэ забил барабан, зазвенели медные тарелки, зазвучал низкий голос ламы. Голос этот то взмывал вверх до пронзительного завывания, то падал вниз до зловещего шепота. Он читал и читал заклинания, а в очаге пылал яркий огонь, варилось мясо, кипел чай. От духоты и нагретого спертого воздуха Буян задыхался, впадал в беспамятство, начинал метаться и бредить. Отец ласково удерживал мальчика, а мать вновь и вновь накрывала сыну ноги тулупом. Оба неистово молили бога: пусть лама выгонит нечистую силу, вселившуюся в Буяна!

Барабан звучал до самого вечера, а когда солнце село, все звуки внезапно оборвались. Наступила томительная тишина. Лувсан-хаймчик жадно втянул носом запах дымящейся баранины, уселся поудобнее и, отрезав большой жирный кусок, положил себе в рот.

— Можете не волноваться, — важно кивнул он. — Ваш сын очищен от скверны, той самой, что принес портрет неверного. Он будет здоров. А все милостью нашего Будды!

Слова ламы успокоили насмерть перепуганных родителей. Они переглянулись и облегченно вздохнули.

Плотно поужинав, Лувсан-хаймчик раскурил благовония и, закрыв глаза, зашептал последнюю молитву. Сэнгэ подошел к ламе, двумя руками протянул шелковый хадак.

— Примите во спасение сына двух белых овечек и молодого коня. И прошу — помолитесь еще раз за него в храме.

Ловон от удовольствия даже зажмурился, морщины на лбу разгладились.

— Да будет с вами милость господня! — сказал он и вышел из юрты. За ним почтительно шел ученик.

Прошло два дня. На третий к Сэнгэ снова зашел старый Соном. По прерывистому дыханию Буяна, по серому, землистому цвету его лица, по тому, с каким трудом он открывал глаза и выдавливал из себя два-три слова, старик сразу понял, что болезнь забирает у мальчика последние силы. Сэнгэ молился перед бурханом. У него было спокойное, умиротворенное выражение лица, как у человека, выполнившего свой долг.

«Бедняга решил, что, отслужив молебен, все сделал для спасения сына», — с огорчением подумал Соном и перевел взгляд на Чимэддолгор, которая возилась у печки. У бедной матери все валилось из рук. Она то и дело кидалась к постели Буяна, поправляла одеяло, переворачивала подушку. Взгляд у нее был жалкий и растерянный. Старик сокрушенно покачал головой. Много повидал он на своем веку страданий и горя. Как же мог он пройти мимо беды в юрте соседа!

Подкрутив по привычке усы, Соном обратился к Сэнгэ:

— Надо что-то делать, дружище. Буян твой совсем плох.

— Ничего, — буркнул Сэнгэ, поглаживая себя по голове. — Милостью бога и благодаря молебну он скоро поправится.

— Не знаю, не знаю, — тихо сказала Чимэддолгор. — Что делать, Соном-гуай, ума не приложу. С каждым днем ему все хуже. Сегодня даже лекарство выпить не мог.

«Сколько лет мы кочуем вместе, — подумал Соном. — Как же не подсказать им?» Он кашлянул, помялся немного и наконец решился:

— Сэнгэ! Покажи мальчика доктору. В хошун приехал очень хороший доктор!

— Русский, что ли? — недоверчиво спросил Сэнгэ.

— Да, да! Русский, советский доктор. Приехал помогать нам, монголам.

И вдруг Сэнгэ изменился в лице.

— Не хочу! Не буду! — закричал он. — Он же безбожник, неверный!

Он вскочил и в гневе заметался по юрте. Соном хорошо знал своего соседа. Что толку спорить с ним? В юрте воцарилась напряженная тишина. Лишь в печке потрескивал сухой аргал. Вдруг забывшийся на какое-то мгновение в беспокойном сне Буян приподнял голову и, показывая пальцем на дверь, громко спросил:

— Кто это там? Верхом на иноходце? Какой красивый!

Все вздрогнули и бросились к мальчику. Соном обнял его, положил голову к себе на грудь.

— Соном-гуай, — казалось, узнал старика Буян, — позвольте, я спою песню!

Он захрипел и снова упал на подушки.

У старика на глаза навернулись слезы. Нежно поглаживая Буяна по голове, он взял у Чимэддолгор чашку с молоком и влил мальчику в рот несколько капель. И тут Сэнгэ не выдержал. Слезы потекли по его лицу, и, размазывая их кулаком, он спросил растерянно:

— Соном-гуай, что же делать?

Старик гневно взглянул на него.

— Надо ехать, но не в храм, а в хошун — за русским доктором! — твердо отчеканил он. — Доктор спасет жизнь твоему сыну!

Сэнгэ заколебался, вопросительно взглянул на жену.

— Он очень хороший доктор! — принялся горячо убеждать Соном. — Недавно он вырвал из когтей смерти жену этого верзилы Доржи. А сколько Доржи отслужил молебнов? Ничего не помогало, а приехал русский и помог.

— Правда, так говорят, — запинаясь, тихо подтвердила Чимэддолгор. — Что случится, если мы покажем ему нашего мальчика?

Сэнгэ все еще колебался, молчал. Тогда снова заговорил Соном:

— Послушай жену, Сэнгэ! И меня. Разве я, старый человек, посоветую тебе что плохое? Мы с тобой земляки, вместе выросли, укрывались одним одеялом, когда работали караванщиками. Всегда между нами были мир и согласие! Неужели сейчас, когда народная власть поднимает к новой жизни нас, бедняков, ты станешь во имя старого рисковать жизнью единственного сына?

— Правильно! — вдруг решилась Чимэддолгор. — Поезжай, Сэнгэ, привези доктора.

Сэнгэ раздирали сомнения. Он еще раз нерешительно взглянул на жену:

— Ну как? Ехать?

— Да, да, поезжай!

Сэнгэ потоптался на месте, потом повернулся к соседу:

— Соном-гуай! Окажите услугу, съездите, пожалуйста, за доктором. И вот возьмите с собой хадак. — Сэнгэ торопливо полез в сундук, но Соном остановил его:

— Этот человек не берет ни хадаков, ни других подношений. Я сейчас же отправлюсь за ним.

Соном поспешно вышел из юрты, и скоро до Сэнгэ донесся стук копыт двух лошадей: пегой кобылки соседа и запасного коня для доктора.

— Пить, — чуть слышно попросил Буян, и Чимэддолгор торопливо налила ему полную пиалу хя?рама. [26] Мальчик с трудом сделал два глотка.

Дрожащий свет коптилки слабо освещал юрту. Сэнгэ и Чимэддолгор не спали.

— Как думаешь, правильно, что мы послали за русским? — шепотом спросил Сэнгэ.

— Мне все одно — русский, нерусский, только бы вылечил, — устало отозвалась Чимэддолгор.

— Говорят, доктор режет по живому месту ножом. Что скажешь?

— А ничего. Лишь бы Буян остался в живых, пусть режет.

— Как бы ему не стало хуже, — снова заговорил Сэнгэ. — Да и как с ним разговаривать, с доктором?

— На то есть Соном-гуай. Помнишь, он когда-то работал у русского купца — скупщика шерсти?

У юрты залаяла собака. Чимэддолгор кинулась к выходу:

— Кажется, Соном-гуай возвращается!

Она вышла, тут же вернулась.

— Они. Темновато, конечно, но все-таки, видно, скачут во весь опор.

— Ну все, теперь уже говорить не о чем. — Сэнгэ вздохнул и пошел навстречу гостям.

— Мам! Кто это едет? — приподнялся на локте Буян.

— Доктор, сынок.

— Доктор?

— Ну да, русский доктор вылечит моего мальчика. Ты только слушайся его, ладно?