Сказки и легенды - Дорошевич Влас Михайлович (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
- Конечно, при желании про всякого человека можно наговорить много дурного. Но Гесслер был все-таки хороший заказчик. Не только сам носил хорошие шляпы, но даже надевал их на палки. Это могло не нравиться некоторым свободолюбивым господам в скверных шляпенках, - но мы, по крайней мере, имели заказы, работу, кусок хлеба сами и давали кусок хлеба рабочим. Конечно, где же там думать о каких-то рабочих господину Вильгельму Теллю. Его дело по горам ходить, орлов стрелять, а не работать! Он в жизнь свою палец о палец не ударил. Откуда же ему знать душу рабочего человека? Что ему простой, рабочий народ? Тьфу!
За цехом шляпочников пошел цех перчаточников, седельников, оружейников.
- Поздравляем со свободой!
- С голодом точно так же!
- Были бароны, - носили перчатки.
- Бароны заказывали отличные седла для себя, для свиты!
- Бароны любили хорошее оружие! Бароны ценили! Бароны платили!
За хозяевами пошли рабочие, оставшиеся без работы. Вильгельма Телля обвиняли в отсутствии патриотизма.
- Патриоты так не поступают. Истинный патриот заботится, чтобы торговля, промышленность процветали в его отечестве. Истинный патриот думает о трудовой массе! Да! А не гонит от нее благодетелей, которыми она живет, которые дают ей заказы, работу, хлеб! Так может поступать только враг народа!
Вильгельму Теллю приходилось опасаться выходить вечером из дома. Безработные обещались сломать ребра "господину стрелку".
- Вечером-то, брат, в цель не постреляешь!
Недовольство ширилось и росло. Кто-то задал вопрос:
- В чем же, собственно, подвиг-то Вильгельма Телля?
И все, в один голос, ответили:
- Да ни в чем!
- В том, что он не поклонился шляпе Гесслера?
- Глупо!
- Позвольте, господа, это надо разобрать! Недостаточно еще кричать: "Гесслер был тиран!" Что он сделал? Повесил шляпу на кол и приказал, чтобы ей все кланялись! Кажется, требование небольшое! И не исполнить даже такого пустячного требования! Я не скажу, конечно, чтобы требование было особенно умно. Но швейцарский народ всегда был рассудителен. От меня требуют, чтобы я кланялся шляпе... Извольте!.. Если это вам может доставить удовольствие... Беды от этого никому никакой не будет... Я не стану из-за таких пустяков поднимать истории... Я поклонюсь. Вы кланялись, Иоганн?
- Разумеется, кланялся. Потом дома мы всегда по этому поводу много смеялись над Гесслером.
- И мы дома смеялись!
- И мы!
- И я кланялся!
- И я!
- Слава богу! Не гвоздями шляпа к голове прибита, чтоб неприятности наживать и для себя, и для других!
- Что ж, выходит, все мы негодяи? Хуже Вильгельма Телля, что кланялись? И я негодяй, и ты, Иоганн, и ты, Готфрид, и ты. Карл, - все выходим дрянь? Один Вильгельм Телль хорош?
Все горожане, кланявшиеся шляпе наместника, чувствовали себя оскорбленными поступком Вильгельма Телля.
- Он не Гесслеру, - он нам причинил унижение.
- Какой выискался! Один благородный человек во всей стране!
- Выскочка!
- Зазнавшийся хам!
Юристы заметили:
- И к тому же, позвольте! Это был закон! Законно изданный! Законною властью! Можно любить свободу, кто против этого говорит. Но раз закон существует, - его нужно, прежде всего, уважать.
- Вот, вот!
- Свободный человек чтит закон!
- Именно!
- И тот, кто их нарушает, - враг общества, государства, народа, порядка, самой свободы. Преступник! Изменник!
- Хуже!
Некоторые практичные люди пробовали возражать:
- Будем судить по результатам. Однако, из этого родилась швейцарская свобода!
Но еще более практичные люди возражали им:
- Да, разумеется, хорошо, что это так кончилось. Нам удалось победить. А если бы кончилось иначе? Как же так? Из-за какого-то вздора, из-за глупого самолюбия подвергать опасности всю страну, весь народ!
И все решили:
- Поступок Вильгельма Телля, прежде всего, антипатриотичен! Не национален! Это поступок не швейцарский! Швейцарский народ всегда отличался кротостью, послушанием, повиновением законам. Так мог поступить выродок швейцарского народа! Это - позор страны!
Кто-то пустил даже слово:
- Провокация.
Которое в те времена произносилось как-то иначе.
- Что же, как не провокация? Вильгельм Телль был просто втайне на жалованье у Гесслера. Иначе как же объяснить, что Гесслер его не повесил немедленно, как повесил бы, несомненно, всякого другого? Как объяснять всю эту "комедию с яблоком".
- И потом этот побег!
- Побег очень подозрителен!
В конце концов решили, что о Вильгельме Телле просто говорить не стоит:
- Авантюрист, который не останавливается ни пред чем: ни пред бедствиями страны, ни пред головой собственного сына даже!
Самые мирные граждане, никогда не державшие в руках арбалета и боявшиеся стрелы, даже когда она лежит в колчане, кричали теперь:
- Он трус, ваш Вильгельм Телль! Трус - и больше ничего!
И объясняли:
- Хочешь убить Гесслера? Отлично! Лицом к лицу! Открыто! Это я понимаю! Лук в эту руку, стрелу в эту. Нацелился, натянул. В лоб и между глаз! Это я понимаю! А спрятавшись, потихоньку, откуда-то из засады! Пфуй!.. Трус, трус, - и больше ничего!
- И притом дурак! Возьмите вы самую эту пресловутую стрельбу в яблоко!
- Да и яблоко-то было, вероятно, антоновское. Крупное выбрал!
- Ну, припрятал стрелу для Гесслера на всякий случай. Ну, и молчи! Сознаваться-то потом зачем же? "У меня еще была стрела, если бы я убил сына".
- Трусы всегда сознаются!
- Хвастовство какое-то! "В случае чего, - для тебя стрелу припас!"
- Чего ж вы хотите! Трусы всегда хвастливы! И, наконец, самые солидные люди, занимавшие теперь высшие должности в кантонах, решили, что самый разговор о Вильгельме Телле есть "оскорбление добрых нравов".
- Что сделал этот человек? Убил Гесслера. Убийство всегда убийство. И кричать: "Вильгельм Телль! Вильгельм Телль!" - не есть ли это восхваление преступления?
Дамы считали неприличным, если при них произносили это имя.
- Позвольте! Он был арестован, этот господин?
- Был.
- Бежал?
- Бежал.
- Ну, значит, он беглый арестант, и больше ничего. И, извините, я о беглых арестантах говорить в своей гостиной не позволю!
Священники по воскресеньям произносили проповеди против Вильгельма Телля.
- Какой добрый отец, - восклицал священник, - какой добрый отец рискнет, для спасения своей жизни, жизнью своего ребенка, своего мальчика, своего единственного дитяти?!
И с удовольствием слушал ропот повергнутых в ужас прихожан:
- Ни один... ни один...
- Где он, этот изверг? Найдется ли среди вас хоть один?! Пусть выйдет! Чтоб все видели его! И с удовольствием видел, что никто не выходил. - Не пожертвует ли, наоборот, всякий добрый отец своею кровью, своей собственной жизнью за свою кровь и плоть, за своего ребенка?!
- Пожертвует! Пожертвует! Всякий пожертвует!
- И что же, возлюбленные чада мои? Прославляется, бесстыдно носится на руках, бессмысленно украшается чистыми, как горный снег, эдельвейсами - кто? Отец жестоковыйный, чудовище без сердца и души, зверь, стрелявший в яблоко на голове своего невинного малютки!
Рыданья женщин и сдержанный ропот негодования мужчин прерывали проповедника.
И все выходили из церкви с христианской мыслью:
- Негодяй!
Авантюрист, зверь, жестокий отец, выродок, трус, враг народа, Вильгельм Телль должен был жить в ледниках, на вершинах гор.
Внизу, в долинах, его ждал плохой народный прием.
- Попадись только, продажная душа! Этаким бесчестием покрыть всю Швейцарию!
Он сползал с гор потихоньку, только чтобы продать набитую дичь. Есть-то ведь надо!
Вы знаете, что он был хороший стрелок. И кормился довольно сносно, охотясь и продавая горожанам дичь, - пока добрые граждане не распустили про него слух, что он продает мерзлых галок за битых рябчиков.
