Детство Маврика - Пермяк Евгений Андреевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Григорий Савельевич был очень весел. Сегодня он узнал, что с каторги возвращается старейший мильвенский революционер, организатор первого нелегального кружка "Исток" - Родионов. Теперь прибавится еще один большевик. И может быть, его можно будет провести в Совет.
Киршбаум, соглашаясь с Мавриком относительно медведя, сказал:
- Едва ли можно придумать более злую сатиру. Российский капитализм был горбат от рождения. И он сгорбился еще больше, когда стал матерым зверем. Таким он остается и теперь. Горбатого может исправить только могила.
Для Маврика стало непреложно, что горбатый медведь олицетворяет капитализм и что такое олицетворение терпеть на плотине завода нельзя. И Маврик предложил:
- Хорошо бы его сбросить с камня в пруд. Тут очень глубоко. Леска в семнадцать колен не достает до дна. Это больше пяти саженей. Со дна пруда никто и никогда не поднял бы медведя.
- Кому нужно, Маврик, возиться с этой махиной? В нем же, наверно, пудов двести. А то и больше, если он отлит не пустотелым. Хорошо, если б с него хотя бы свинтили корону.
Об этом тоже думал когда-то Маврик. А теперь он твердо решил отвинтить корону и сбросить в пруд.
Этим планом он поделился с Ильюшей.
- А что ты думаешь, Мавр, и свернем. Нужно только узнать размер гаек и подобрать ключ.
Залезая мальчишкой на медведя, Маврик точно помнил, что корона привинчена четырьмя большими гайками, но каков их размер - он не знал. Ему на память пришел раздвижной французский ключ. Тот самый французский ключ, что изображен скрещенным с молотом на фуражках техников. Если бы достать такой ключ!
Оказалось, что можно достать и не такой, а цепной, с большим рычагом.
- Перед таким ключом не устоит никакая гайка, - заявил знающий Илья. - И такой ключ есть у Терентия Николаевича.
Услышав это дорогое имя, Маврик вспомнил, как он всегда потакал их затеям. И уж если кому-то можно было довериться без опасений, то только ему, верному другу детства. Захотелось взять в компанию по свертыванию короны и Санчика Денисова.
- Решено?
- Решено!
А дальше все было как в сказке. Санчик, конечно, немедленно согласился раскороновать медведя. Терентий Николаевич тоже сказал:
- В чем дело, рабочий класс? Только керосинчику все ж таки нужно захватить. Вдруг да прикипели, приржавели гайки к болтам.
Ночь была мглистая и теплая. На счастье, не горели на плотине дуговые электрические фонари. Полицейского поста не было и в помине.
Три друга благополучно отвернули три гайки. Четвертую заело.
- Значит, и на мой пай осталась гаечка. Спасибо, не обошли своего старого дружка.
Терентий Николаевич полез на памятник, и гайка с первого же рывка отломилась вместе с изоржавевшим болтом.
Самое легкое оказалось самым трудным. Корона была литой и тяжелой. Ее нужно было, во-первых, снимая с анкерных болтов, приподнять, а потом скатить с горба по хребту к хвосту, не дав ей сползти по боку медведя.
Нашлась доска. Доску подвели под корону. Затем протащили по доске к хвосту и скинули в пруд. Корона будто сама рвалась в воду. Покатившись, она не упала на кромку, а булькнула в промежуток отбитого от кромки плотины льда. Так что не пришлось и спускаться на лед.
- Теперь скорым ходом-пароходом по домам! - скомандовал Терентий Николаевич.
Дуговые фонари зажглись до того, как Маврик пришел домой.
О похищении короны с горбатого медведя стало известно ночью.
Утром об этом узнали рабочие, идущие в завод через плотину, а затем и весь завод.
С наступлением дня по плотине нельзя было ни пройти, ни проехать. Всем хотелось посмотреть на медведя без короны. И всех это страшно потешало. Медведь с болтами, торчащими из горба, выглядел дурашливым зверем из балагана. И кто-то уже потешался, заметив это:
- А как, Миша, мильвенские молодайки по воду ходят?
И казалось, что медведь подымется на дыбы и начнет услужливо паясничать.
Побывал на плотине и доктор Комаров. Он сказал:
- И очень правильно сделали... Если он нес на своей спине эмблему, не соответствующую времени, ее нужно было сбросить, как сбрасываем мы все противоречащее нашему революционному духу...
А на обратном пути, едучи в своих легких санках, доктор пожалел, что не было торжественного церемониала сбрасывания короны. Как бы это могло быть театрально... Корону можно было бы осквернить, а затем отправить в печь для переливки на оборону.
Турчанино-Турчаковский тоже имел суждение по этому поводу на деловом совете:
- Я и сам думал об этом, да постеснялся выглядеть слишком левым. Мне давно казалось, что корону следует заменить якорем.
- А почему именно якорем? - играя в некоторую оппозицию, по крайней мере интонационно, спросил непременный кандидат делового совета и зауряд-техник Краснобаев.
- Якорь, Игнатий Тимофеевич, - мягко принялся отвечать Турчаковский, - помимо того, что является давнейшим изделием нашего завода, еще аллегорично олицетворяет собою надежду! Это символ надежды.
- А на что? - спросил снова с наигранной ершистостью Краснобаев.
- Все люди во все века надеялись на что-то! - с той же мягкостью разъяснил Турчаковский. - А теперь, после революции, мы живем столькими надеждами! И такими, - он простер руки, - великими надеждами.
- А как же насчет крамолы, которую попирает медведь?
- Игнатий Тимофеевич, это не крамола, а са-мо-дер-жа-ви-е... Ненавистный царизм растаптывает русский народ в образе проснувшегося после вековой спячки могущественнейшего исполина леса, которого из черного нужно перекрасить в... во всяком случае, подсветлить.
И всем это понравилось.
Было велено подыскать четырехлапый якорь или отковать новый по размеру.
В Мильве каждый день что-нибудь да случалось, и ничего не происходило существенного, изменяющего жизнь, становившуюся день ото дня труднее.
В России давно, а может быть, и никогда еще не было такого разновластия, такого многопартийного ералаша.
А в Омутихе на мельнице, в бывшем тихомировском доме, строились свои планы. Они были несравненно мельче и благовиднее, хотя суть их была той же самой - воспользоваться "неразберихой", добыть, приумножить то, что обесценилось в сумятице войны и нетвердости в управлении, чтобы потом, когда все войдет в свою норму, когда появится новый царь, или президент, или какая-то разумная коалиция, обесцененное скажет свою настоящую цену. Поэтому, если мужики под шумок рубят казенный лес и продают почти даром за посевное зерно отличные бревна, бери их, Федор Петрович, складывай, укрывай. Есть-пить не просят. Брошенный овдовевшей солдаткой клин земли будет стоить подороже золота. Покупай, Федор Петрович, да делай вид, будто ты это жалеючи соглашаешься взять маловажную землю.
Глупо скупать скот. Он требует ухода, а медь, листовое железо, сортовой прокат, что тащат с завода недоедающие люди, тоже подымется в цене, как только люди, прикончив войну, начнут латать свои прорехи.
Кому теперь нужен тот же гвоздь? Кто строится теперь? А как понадобятся гвозди, когда вернутся уцелевшие на войне!
На горбатом медведе нет короны, но медведище царствует. Он ведет за собой еще многих людей, и ему еще очень многие поклоняются.
Как же сломать это все и можно ли сломать? Как выправить горбы людям? Горбатых много. Нельзя же их всех исправлять могилами. Это жестоко до невозможности.
И однажды, задумавшись у окна в тихой квартире тети Кати, Маврик спрашивает:
- Правда ведь, тетя Катя, я стал серьезнее?
- Ты всегда был серьезным мальчиком. Серьезным и жизнерадостным.
- Нет. Это неверно. Я никогда не был серьезным. И может быть, никогда не буду. Вообразив себя поэтом, я написал глупый роман в стихах. Вообразив себя взрослым в восемь лет, я поверил, что Лера влюбилась в меня. Это же глупо.
