Рунная магия - Харрис Джоанн (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Сахарок на самом деле не понимал, почему попросту не сбежал. Никакая руна, никакой заговор не понуждали его. Никакой выгоды ему не светило. И даже рунный камень его больше не связывал, хотя он все еще чувствовал силу его пульсации, словно какая-то часть Капитана еще сидела в нем, тихим голосом уговаривая гоблина.
Сахарок даже не вполне понимал, что собирается делать — или зачем, — и все же шел, низко пригнувшись к земле, к мерзкой старой голове (Шепчущему), с которой все началось и которая лежала теперь, забытая, в то время как тварь, выросшая из нее, придвинулась ближе к Мэдди и заговорила.
— Милая девочка, — сказал Безымянный, — слушай меня.
И столь сильны были чары, что она почти повиновалась, почти покорилась медоточивому голосу.
— Ты так устала, Мэдди, — продолжал Безымянный. — Ты заслужила отдых. Не борись со мной теперь, когда мы так близко…
И мертвые заговорили, и голоса их были безжизненны, как песчаная поземка.
У Мэдди было меньше имен, чем у Одноглазого, и она знала, что ее гимн получится коротким. Она почувствовала его воздействие: голова налилась тяжестью, ноги наполовину вросли в землю…
Усилием воли девочка встряхнулась.
— Бороться с тобой? — спросила она. — Что ж, можно попробовать.
Мэдди достала из кармана не руну, не чары, не мысль-меч, а простой складной нож, какие таскают в карманах сыновья кузнецов и фермеров в Мэлбри и других деревнях.
А еще Мэдди увидела нечто поистине удивительное (Мэдди, которая думала, что ее уже ничто никогда не удивит)! Возможно, ей только кажется, говорила она себе, что там стоят Этельберта Парсон и Дориан Скаттергуд, а рядом с ними Адам Скаттергуд, и Нат Парсон, и… неужели пузатая свинья?
Она решила, что сходит с ума. Другого объяснения нет. Ее несколько возмутило, что в последние отчаянные мгновения своей жизни она вынуждена созерцать физиономии Ната Парсона и Адама Скаттергуда. Но если все идет по плану, подумала Мэдди, то, по крайней мере, ей не придется любоваться ими слишком долго.
— Вот этим? — поинтересовался Безымянный и засмеялся.
Десять тысяч мертвых засмеялись вместе с ним, словно стая стервятников взмыла в небо цвета пушечной бронзы.
Но Мэдди не отводила уверенных глаз.
— Мое тело нужно тебе невредимым, — произнесла она. — Если я умру здесь, мой дух останется в Хель, а остальное просто рассыплется прахом. Я не могу убить тебя, зато могу вот что…
И она приставила нож к своему горлу.
В Хель снова воцарилась тишина. Все смотрели на Мэдди, которая стояла в кольце богов и людей, приставив складной нож к горлу.
Локи смотрел из Нижнего мира и, презирая опасность, усмехался.
Тор смотрел и думал: «Девочка вся в меня».
Один не смотрел, но знал, что происходит, а это то же самое.
Бальдр смотрел и впервые ясно видел решение: не битва и даже не война, а жертва…
— Мэдди! Нет! — завопил Безымянный, и десять тысяч голосов подхватили его крик. — Подумай, что я предлагаю: миры, Мэдди…
Девочка глубоко вздохнула. Удар должен быть точен, времени на другой может и не хватить, подумала она. Она представила, как ее кровь ожерельем брызжет на песок…
Мэдди увидела, что рука ее немного дрожит. Попыталась унять дрожь…
И обнаружила, что руки не повинуются ей.
Слишком поздно: она парализована. Книга Взываний сработала. Теперь она могла лишь следить в отчаянии, как Безымянный торжествующе приближается, и слушать его ядовитый, обещающий шепот в ушах…
«Миры, Мэдди. Что же еще?»
Нат Парсон придушенно крикнул. Он не соображал, что делает, мысль о риске не приходила ему в голову. Все, о чем он думал, — это гадкая девчонка, девчонка, которая обходила его на каждом шагу, которая смеялась над ним, расстраивала его планы, выставляла дураком, а теперь собиралась забрать то, чего он сам так жаждал: Слово, принадлежащее ему по праву…
— Нет! — Нат бросился к ней с ножом в руке, опустив голову, как атакующий вепрь. — Она никогда его не хотела! Отдай его мне!
Схватив Мэдди за волосы, припомнив охотничьи забавы с отцом, пастор закинул ей голову назад, чтобы перерезать горло.
Сахарок добежал до брошенной головы и, ухватив ее обеими руками, яростно понесся по открытому песку. Она жгла его кожу, точно глыба серы, но Сахарок не сдавался, петлял и мчался изо всех сил, сосредоточенно прищурив, почти закрыв глаза.
«Найди ее, — приказал Капитан, — и брось в самое глубокое место…»
Что ж, вся река казалась достаточно глубокой. Вопрос в том, успеет ли он добежать?
Сахарок проскочил под ногами у Ната Парсона, причитая «ох-ох-ох», потому что покрытые волдырями руки болели. Для всех миров он выглядел точно белка с печеным яблочком и бежал к реке Сон так быстро, как только позволяли короткие ножки (то есть куда быстрее, чем можно было бы ожидать, особенно для его размеров).
Нат был захвачен врасплох. Все его внимание занимала девчонка, и, когда гоблин проскочил у него под ногами, пастор споткнулся и чуть не упал вперед, на песок. Он уронил нож, нагнулся за ним и обнаружил прямо перед собой что-то, что шипело, трещало, мерцало и бурлило от злости за расстроенные планы. Нат, ни секунды не размышляя, раскинул руки и прижал его, завывая, к груди.
Безымянный не обращал ни малейшего внимания на кучку людей и потому не видел приближения пастора. Но вот сначала сумасшедший гоблин пронесся между ним и девчонкой, а потом и идиот-пастор рванул из пустыни. Глаза Ната были вытаращены, рот перекошен, он орал: «Нет! Меня возьми!» — окостеневшие и почерневшие руки были вытянуты вперед…
Десять тысяч солдат тревожно завопили, но пастор продолжал молить: «Меня возьми!» — выгибаясь, ища, томясь, жаждая Общения. Рот его был разинут буквой «О» в ужасе и изумлении, в то время как Безымянный пытался высвободиться из рук Ната. Слово расцвело, точно ранняя роза…
Пастору показалось, будто он упал в яму со змеями. Сознание Безымянного не имело ничего общего с сознанием Элиаса Рида — Рид, по крайней мере, когда-то был человеком, с человеческими мыслями и стремлениями. Но в Безымянном не было ничего человеческого и даже ничего божественного. Ни жалости, ни любви, ничего, кроме трясины ненависти и ярости.
Человеческий разум не в состоянии выдержать подобного удара, поэтому Нат мгновенно упал на землю, истекая кровью из ушей и носа. Ведь если Слово было жестоким на расстоянии, то здесь, в источнике, оно становилось катастрофическим. Сила, исходившая когда-то из огненной ямы Шепчущего, казалась не более чем кастрюлькой молока, кипящей на огне. Последствия Слова сбивали живущих с ног, а мертвых рассеивали, будто пыль.
Безымянный завыл от ярости. Оставшись без добычи, внезапно обнаружив себя в теле не того человека — человека без чар и без опыта, он действовал бездумно и несдержанно. Его первым побуждением было уничтожить помеху, вторым — вернуться в безопасность своего первоначального сосуда…
Но каменная голова, которая содержала его с начала Древнего века, больше не лежала на песке. Безымянный вновь завыл, на этот раз от отчаяния. Он знал, что без подходящего сосуда станет всего лишь очередной душой в царстве Хель — собственностью Хель и рабом Хель. Его армия, оставшись без предводителя, развеется, точно прах, которым она и была. Его великий план останется неисполненным. Десять тысяч голосов подхватили крик Безымянного, когда он сосредоточил все свои чары до последней на единственной, неистовой, всепоглощающей цели.
