Сказки. Истории - Андерсен Ханс Кристиан (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Каждому досталось по свечке, — сказал он, — достанется, верно, и мне, я знаю. Но если нам, валетам, зажигают по одной свечке, то нашим господам нужно зажечь в три раза больше.
А уж моим королю пик с королевой, пиковой дамой, подобает не меньше как по четыре! История их испытаний так печальна! Недаром они носят траур, а в гербе у них, да и у меня тоже, — могильный заступ! Меня даже за это в насмешку прозвали Черный Пер. Есть у меня прозвище и похуже, и выговорить-то его неудобно! — И он прошептал: — Меня называют Выгребатель нечистот. А когда-то я был первым придворным кавалером короля пик, теперь я последняя фигура в колоде игральных карт. Историю моих господ рассказывать не стану. Сам разберись в ней, как знаешь. Лихие настали времена, и хорошего ждать нечего, а кончится тем, что все мы взовьемся на красных конях выше туч.
Маленький Вильям зажег по три свечки каждому королю и каждой королеве, а пиковым королю с королевой досталось по четыре. В большой рыцарской зале стало светло-светло, словно во дворце самого богатого императора, а знатные господа кротко и царственно приветствовали мальчика! Червонная дама обмахивалась золоченым веером, в руке у пиковой дамы колыхался золотой тюльпан, да так, что казалось, будто он извергает пламя. Короли и королевы соскочили со своих карт и из рам в залу и стали танцевать менуэт, и валеты тоже. Они танцевали, озаренные пламенем. Казалось, вся зала горит; огонь трещал, из окон вырывалось пламя, языки пламени лизали стены, весь замок пылал.
Вильям испуганно отпрянул в сторону и закричал:
— Папа! Мама! Замок горит!
Посыпались искры, замок пылал и пламенел, и вдруг в огне раздалось пение:
— Теперь мы взовьемся на красных конях выше туч, как и подобает рыцарственным мужам и дамам. И валеты с нами!
Вот какой конец постиг игрушечный замок Вильяма и фигуры из колоды игральных карт. А Вильям жив до сих пор и часто моет руки.
И не он виноват, что замок сгорел.
«ЛЯГУШАЧЬЕ КВАКАНЬЕ»
(Перевод Л. Брауде)
Сидели лесные птицы на ветвях деревьев, а листьев там было не счесть; и все же все спелись на том, что хорошо бы им обзавестись еще одним новеньким, славным листком, совершенно необходимым, критическим, у людей таких листков столько развелось, что и половины бы хватило.
Каждая певчая птичка мечтала о такой музыкальной критике, где бы ее хвалили, а всех других бранили, если было за что. Но им никак было не спеться: кого же среди птиц выбрать в беспристрастные критики.
— И все же критик должен быть птицей, — изрекла сова; ее избрали председателем собрания, потому что она слыла мудрейшей из птиц. — Вряд ли стоит искать его на стороне, в мире других животных, разве что среди обитателей моря. Там рыбы летают в воде, словно птицы в воздухе, однако, этим, пожалуй, и ограничивается фамильное сходство. Но ведь между рыбами и птицами есть еще промежуточные существа.
Тут слово взял аист и пошел щелкать клювом:
— Между рыбами и птицами существуют еще и земноводные: дети болота, лягушки — вот за них я голосую. Они неимоверно музыкальны, их хор напоминает звон церковных колоколов в лесной глуши. И меня так и тянет вдаль! — сказал аист. — Крылья чешутся, только они начнут распевать!
— И я голосую за лягушек, — присоединилась к аисту цапля, — правда, они не рыбы и не птицы, но все-таки живут в обществе рыб, а поют, как птицы.
— Ну, по музыкальной части договорились, — объявила сова, — но ведь «Листок» должен рассказывать обо всем, что есть прекрасного в лесу, стало быть, нужны сотрудники. Давайте поразмыслим об этом и поищем каждый среди своей родни.
Тут раздалась вольная и чудесная песенка жаворонка:
— Не бывать лягушке хозяйкой в «Листке», нет, я — за соловья.
— Прекратить щебетанье, — ухнула сова, — я призываю к порядку! Знаю я соловья, мы с ним — ночные птицы; всяк поет как умеет. Но выбирать в критики не следует ни его, ни меня, не то листок станет аристократическим или философским, оперно-бравурным листком, где тон будут задавать высокопоставленные лица, а наш орган должен еще защищать интересы простонародья…
Птицам никак было не спеться: будет ли «Листок» называться «Утреннее лягушачье кваканье», или «Вечернее лягушачье кваканье», или просто «Лягушачье кваканье». За последнее и проголосовали.
Теперь оставалось лишь найти дельных, или хотя бы слывущих дельными, сотрудников.
Пчела, муравей и крот обещали писать о промышленности и инженерном деле, они были доки по этой части.
Кукушку взяли в поэты-натуралисты, воспевать природу; как певчая птица она не котируется, но тем не менее в жизни простонародья играет огромную роль.
— Кукушка всегда превозносит только самое себя, она самая тщеславная из всех птиц, а так невзрачна с виду, — заметил павлин.
Тут к редактору лесного «Листка» прилетели навозные мухи.
— Предлагаем свои услуги, — зажужжали они, — мы хорошо знаем людей, человеческих редакторов, да и человеческих критиков тоже; садишься на свежее мясо, откладываешь яички, а завтра, глядишь, оно уже и протухло. Пусть только понадобится редакции, и мы, по долгу службы, изничтожим любой настоящий талант! Если же представлять какую-нибудь партию, то «Листок» обретет такую большую силу, что можно будет позволить себе и наглость. А потеряем подписчика — не беда: взамен найдется десять новых. Будьте бесцеремонны, поносите всех бранными словами, выставляйте к позорному столбу, свистите, сунув пальцы в рот, как члены Союза молодежи, и вы станете силой в государстве.
— Ах ты, птица перелетная! — ругнула лягушка аиста. — Лягушонком я, правда, смотрела на него снизу вверх в почтительном трепете, а когда он разгуливал по болоту и рассказывал про Египет, мой кругозор расширялся — я узнавала о чужих диковинных странах. Теперь он меня больше не вдохновляет, все в прошлом, я поумнела, стала мыслящей, приобрела влияние, я печатаю критические статьи в «Лягушачьем кваканье». Недаром одну из букв датского алфавита называют, как и меня, «лягушка» или «квакушка». Среди людей тоже попадаются такие. Я написала об этом целый подвал в нашей газете.
ПРИМЕЧАНИЯ
«Нет на свете такого человека, которому бы хоть раз в жизни не улыбнулось счастье, — утверждал великий датский писатель, оптимист Ханс Кристиан Андерсен. — Только до поры до времени счастье это скрывается там, где его меньше всего ожидают найти». Так и счастье самого Андерсена притаилось, по его словам, в обыкновенном гусином пере, с помощью которого ему хотелось вначале создавать пьесы, романы, стихотворения, путевые очерки, а уже потом — сказки. Долгие годы писатель заблуждался, считая свои сказки чем-то вроде побочного занятия, а себя — драматургом, романистом, поэтом, но отнюдь не сказочником. И страдал, когда его романы (если не считать «Импровизатора», 1835) и, в особенности, пьесы (за исключением пьес-сказок «Грезы короля», 1846; «Дороже жемчуга и злата», 1849; «Оле-Лукойе», 1851) не приносили успеха. Только в конце жизни Андерсен, окончательно разочаровавшись в себе, как в драматурге и романисте, писал: «…драматические работы редко приносят мне радость… Для романов у меня нет достаточных знаний…» Трезво оценив наконец свое истинное дарование, он тогда же признался, что счастье пришло к нему в образе Музы, одарившей его «богатством сказок». Он понял, что сказки его «блестящее, лучшее в мире золото, то золото, что блестит огоньком в детских глазках, звенит смехом из детских уст и из уст их родителей». И когда Андерсен видел, что дети и взрослые довольны сказками, которые лились из-под его пера, он повторял: «Да, и в щепке порою скрывается счастье!»
Недооценивая свой талант сказочника, Андерсен тем не менее создал более ста семидесяти сказок и историй, ставших любимым чтением детей и взрослых. А его пять романов, более двадцати пьес, восемь путевых очерков и бесчисленное множество стихотворений остались лишь значительными вехами на творческом пути сказочника, потому что работа над ними помогала оттачивать его главное дарование. «Проба пера» в этих жанрах способствовала созданию оригинальной литературной сказки Андерсена, о которой выдающийся норвежский писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон справедливо заметил, что в ней «есть и драма, и роман, и философия» датского сказочника. Именно сказки и истории принесли Андерсену большое признание, намного пережившее их автора. Сказочник умер почти сто лет тому назад, в 1875 году, а сказки его и ныне считаются эталоном величайшего мастерства. Они — своего рода лакмусовая бумажка, на которой испытывается талант того или другого современного сказочника. «Новая литературная сказка, — пишет австрийский литературовед Рихард Бамбергер, — основана не на опыте немецких романтиков, а на опыте датчанина Ханса Кристиана Андерсена, короля сказочников. Кто соразмеряет с искусством Андерсена каждую новую сказку, которую он со всей ответственностью хочет предложить юношеству, тот никогда не ошибется. Сказки Андерсена могут служить мерилом не только благодаря их литературной ценности, но и благодаря многообразию их форм». Не случайно высшая международная награда за лучшие детские книги, за лучшие сказки носит имя Андерсена. Золотой медали Ханса Кристиана Андерсена, присуждаемой с 1956 года (раз в два года) Международным Советом по книгам для детей и юношества во Флоренции, удостоены такие прекрасные сказочники наших дней, как Астрид Линдгрен и Туве Янссон, Джанни Родари и Джеймс Крюс. Они продолжают традиции своего датского предшественника, заложившего основы западноевропейской литературной сказки.
