Неведомая сила - Максимов Сергей Васильевич (библиотека электронных книг txt) 📗

Особенность народных воззрений на мать-сыру землю дала основание чародеям и здесь воспользоваться, для своих недобрых целей, тайными, могучими свойствами этой стихии. Применение земли в чарах чрезвычайно разнообразно. Взять хотя бы всем известное «вынимание следа», состоящее в том, что на месте, где стоял обреченный человек, вырезают ножом часть дерна или из-под ступни его соскабливают пол и над этими следами колдуют.

Впрочем, чародейственной силой земли пользуются не только колдуны, но и обыкновенные люди, прибегающие, на случай беды, к заступничеству и покровительству своей «кормилицы». Это видно, между прочим, из обычая опахивать деревни. Обычай опахиванья является уже своего рода священнодействием со всею тою мистическою обстановкою, которая, вообще, приличествует всякому древнему обряду, и которая рассчитана на то, чтобы самый обряд сделать внушительным и страшным. Толпа женщин с распущенными волосами, в одних белых рубахах, в глухом сумраке ночи, возбужденная всей внешней обстановкой и условными околичностями обрядового чина, становится опасной для всякого случайного свидетеля этого религиозного «действа». Совершение его преимущественно предоставляется женщинам того селения, которому угрожает занос чумы на скот, тифа на людей и т. п., и которое необходимо оградить со всех сторон таинственным, заколдованным поясом земли, вырезанным сохою, в ширину сошника и глубиной не менее трех вершков.

Почин самого обряда всюду предоставлен старухам, крепче верующим и более осведомленным в порядке совершения чина «опахиванья». Они и выбирают подходящую полночь, и оповещают женское население шепотком, чтобы не знали и не слыхали мужчины. Для того, чтобы таинственная цель была достигнута, считается необходимым участие в обряде, по малой мере, девяти девок и трех вдов (как и высказывается это в обрядовых припевах). Оповещенные старухами с вечера, все девицы и бабы прокрадываются за околицу и, выйдя в поле, снимают с себя одежду до рубахи, причем иные повязывают голову белыми платками, а девицы развязывают косы и распускают волоса наподобие русалок. На одну вдову, по общему выбору и приговору, надевают тайком унесенный хомут и впрягают ее в оглобли (обжи) сохи, также припрятанной заранее. Другая вдова берется за рукоятку, и обе начинают косым лемехом разрывать и бороздить землю, намечая тот «продух», из которого предполагается подъем и выход земляной силы, невидимой, непонятной, но целебной и устрашающей самую смерть. [26] А в это же время все остальные девицы и вдовы (замужние не всегда допускаются, как не подходящие, нечистые) идут за сохой с кольями и палками, со сковородами, заслонками и чугунами. У девяти девиц девять кос, в которые они и производят беспрерывный звон. Звонят, кричат и поют с неистовым рвением, которое прямо указывает на главную цель — запугать и прогнать смерть. Ей и грозят в обрядовых песнях и причетах: «Смерть, выйди вон, выйди с нашего села, изо всякого двора! Мы идем, девять девок, три вдовы. Мы огнем тебя сожжем, кочергой загребем, помелом заметем, чтобы ты, смерть, не ходила, людей не морила. Устрашись — посмотри: где же это видано, что девушки косят, а вдовушки пашут?» Обойдя околицу по огородам и гуменникам, вся эта женская ватага врывается на улицу, настолько уже взволнованная, с таким подъемом нервного настроения, что ничего не замечает по сторонам, и ничего не хочет видеть, кроме спасительной сохи. Все, что попутно обратит на себя общее внимание, вроде, напр., выскочившей из подворотни собаки, спрыгнувшей с подоконника кошки — все принимается за несомненного оборотня, в которого перевернулась эта самая злодейка, «скотья смерть», черная чума, огневая горячка. С гамом и ревом бросается вся, сопровождающая соху, свита на этих собак и кошек и бьет их насмерть. Разбуженные мужики выглянут осторожно из окошка да и спрячутся за косяк, чтобы не приметили бабы: потому что последние не задумаются напасть на встречного мужчину, признавая в нем необлыжного оборотня. Притом же, мужчина самим появлением своим оскверняет священнодействие и, стало быть, мешает благополучному завершению таинства. В деревне Юшиной (Орлов, уез. и губ.) задумали бабы опахиваться. Узнали про это парни из соседней деревни и решили пошутить: с вечера забрались в соседние ракиты и в них притаились. Но когда процессия подошла к тому месту, шутники заревели медвежьими голосами. Однако, женщины не испугались, они сбились в одну кучу и все как одна, начали швырять в засевших парней камнями, палками. Видя же, что это не берет, они натаскали затем к дереву, на котором засели ребята, охапки соломы и подожгли. Шутники, как майские жуки, свалились на землю и начали сказываться своими именами, но женщины, не только не поверили им, но пришли уже в полное остервенение. С теми же криками: «Бейте коровью смерть», они продолжали бросать грязь и каменья, пока не устали и пока шалуны-парни не были избиты в кровь.

Сохраняя такой внушительный, устрашающий характер, обряд опахиванья дожил до наших дней, вероятно, по той причине, что в распоряжении крестьян не имеется иных предупредительных мер против занесения эпидемических болезней. Притом же, этот обряд, перешедший к нам от темных времен глубокой старины, считается надежным уже по той причине, что распространен повсюду, и притом нередко выполняется с участием христианских святынь, которые как бы закрепляют обычай и узаконяют приемы. [27]

В некоторых случаях, обряд из временного, вызываемого первыми признаками надвигающейся беды, становится обязательным и совершается ежегодно в условное время. Например, в Калужск. губ. каждый год, под праздник Преполовения, собирается ночью огромная ватага девиц, сопровождаемых парнями, из которых один, самый молодой и пригожий, правит сохою, запряженною несколькими парами девушек. Впереди этого шествия (рассчитанного на то, чтобы избавить деревню не от одного мора, но и от всякого рода напастей), идет вдова и несет икону. И опять беда тому, кто попадется навстречу этому ночному шествию. В Волховском уезде (Орлов, г.) «гоняют смерть» обычно после Петрова дня и об избранной ночи извещают мужчин, требуя их согласия и невмешательства. К принадлежностям обряда присоединяются также икона (на этот раз Богоматери), восковая свеча и дегтярница с помазком: дегтем намечают крест на каждых воротах и такой же крест честная вдова вырезает сохою на бугре за деревней. На этом месте раскладывается затем костер, и все женщины прыгают через него для завершения обряда. Дегтем мажут также тех, кто нечаянно встретится на пути. В других деревнях носят образ св. мученника Власия, признаваемого по всей св. Руси покровителем домашнего скота, и к свечам прибавляют еще ладан. [28] В деревнях Нижнеломовского у., Пенз. г., во главе подобного шествия видели старуху с иконами Спасителя, Успения Богоматери и медного Распятия на груди, и слышали, вместо стихов заклятия, пение молитв Богородичной и Господней. В этом случае в обряде «опахиванья» принимали участие все жители деревни, без различия возраста и пола. Ко внешней церковной окраске прибавляется еще суеверное требование, чтобы, расходясь по домам, не оглядываться ни на зов, ни на вой, ни на угрозы, если не хочешь, чтобы не осталась шея искривленной, и нечистая сила не сгладила ту черту, которую провела соха вокруг деревни.

В ночь на 1-е июня 1897 г., восемнадцать крестьянок деревни Полонской, Весьегонского уезда (Тверской г.), чтобы не допустить занесения в свою деревню сыпного тифа, валившего людей в соседней волости, «опахали» свою деревню: одна из женщин шла впереди с иконою в руках, за нею следовала другая верхом на помеле, потом третья с кочергой и черепом какого-то животного. За этим авангардом шествовали две бабы, запряженные в соху, которою управляла третья баба, и наконец, все остальные, гурьбой, с шумом, криками и бранью замыкали процессию. (За нарушение тишины и порядка все участницы этой процессии были привлечены к уголовной ответственности по 38 статье Устава о наказ., налаг. мир. судьями.)