Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (список книг .TXT) 📗
— Годится, — одобрил квам. — Если только твой карман по правде дырявый.
— По правде… Но не на этих штанах, а на старых…
— Это неважно, годится, — опять сказал квам. — А вы, значит, луняшку-отражение словить задумали? Для желанья?
— Ну да, — сказал Ига. От квама чего скрывать? Вреда от квамов не бывает, а польза случиться может.
— Ну дак сейчас разойдется, — пообещал квам. Встал, помахал над головой травяной шляпчонкой, побормотал.
Туман вокруг и над головами сразу стал таять. Через минуту в небе открылась не дыра, а обширное чистое пространство. Большая луна сияла в сиреневой высоте, словно только что вымытая шампунем «Хрусталь».
— Чтоб увидеть отраженье, ступайте на бережок, — посоветовал квам.
— А мне уже видно, — похвастался с берега Пузырь.
Все кинулись к нему.
— Эй, а я-то! — завопил забытый на шине Ёжик. Генка виновато бросился назад. Споткнулся, плюхнулся всем телом в журчащие струи. Его в несколько рук выдернули обратно, а Ига прихватил с шины корзинку.
— Нашел время купаться, Александр Сергеич, — в сердцах сказал Пузырь.
Размокшему поэту помогли стянуть облепившую его одежонку, Соломинка дал ему свою тельняшку.
— Пошевеливайтесь, — нервничал Пузырь. — А то опять затянет. Или луна уйдет.
— Не затянет, не уйдет, — успокоил всех квам. — Я слежу…
Отражение луны безмятежно плавало в гладкой воде, в середине шины. Пузырь и Соломинка ухватили шест, протянули поварешку к «луняшке». Длины шеста хватило в самый раз, но он вздрагивал, бабы-Ядвигина поварешка прыгала, плюхалась рядом с отражением, а подцепить не могла.
— Не суетитесь, лопухастые, — сказал квам. — Дайте-ка… — Он обхватил черенок поварешки, дождался, когда успокоится вода, аккуратно опустил поварешку, подвел ее под отражение. Приподнял над водой. Отражение оказалось в круглой деревянной чашке! Оно колыхалось в ней, как маленькая светящаяся медуза.
— Тяните. Только осторожно, — велел квам.
Шест потянули, аккуратно перебирая пальцами. И вот поварешка с горящей золотом добычей оказалась перед охотниками (теплые блики прыгали по их лицам). Пузырь проворно размотал шнурок. Соломинка взял поварешку за черенок и аккуратно наклонил над вставленной в четвертинку воронкой. Огненная струйка побежала в воронку, свет заполнил бутылку, она превратилась в лампу. На ней просвечивал краснозеленый квадрат наклейки: «Репьёвская натуральная».
— Ну, как там у вас? — подал голос квам. — Получилось?
— Получилось! — крикнул Ига.
— Тогда всем репивет! — крикнул квам. Прыгнул на причаленную к шине половинку тыквы и быстро поплыл по течению.
— Репивет!.. Пока!.. Спасибо! — запоздало понеслось ему вслед.
Луна продолжала светить ярко и празднично. Соломинка сел на песчаную проплешину, как египетский писец из учебника «История Древнего мира». Положил на колени дощечку для резки овощей. Расправил на ней слегка помятый бумажный лист, который выдернул из-под резинки на поясе.
— Генчик, дай перо.
Генка дал (он слегка постукивал зубами).
Соломинка обмакнул перо Казимира Гансовича в светящуюся жидкость. Начал водить по листу:
«Мы очень хотим, чтобы к девочке Степке поскорее приехала мама…»
— Так? — спросил он.
Все (даже Ёжик) в голос ответили, что так. Соломинка расписался: «Николай Соломин». За ним аккуратно расписались остальные: «Вячеслав Пузырев», «Станислав Полуэктов», «Игорь Егоров», «Геннадий Репьёв». Потом Генка написал еще раз: «За Ёжика — Репьёв Г.».
Соломинка помахал бумагой, чтобы лунные чернила (а вернее, не «чернила», а «светлила») высохли. И они высохли, но светиться не перестали. Соломинка очень аккуратно сделал из листа кораблик. Глянул на стучавшего зубами Генку.
— Ну? Давай напутственную заклиналку.
— С… сейчас… — (Стук-стук.) — Чего-то не придумывается.
— Вот как макнем снова, сразу придумается, — пообещал Пузырь. Конечно, он это просто так, но Генка заторопился:
— Минутку… сейчас… вот:
Плыви, кораблик, по теченью
И наших слов неси свеченье.
Тебе вослед пусть машут квамы,
А к Степке пусть приедет мама…
— М-да, не фонтан… — заметил прямолинейный Пузырь.
— Сочиняй тогда сам, — сказал Генка (стук-стук).
— Да ладно, все правильно, — заступился за начинающего поэта Соломинка. — Все, что надо, сказано. Генчик, скажи еще раз, чтобы мы запомнили. Потом повторим хором, и я отпущу кораблик…
Так и сделали.
Хоровая декламация получилась, правда, сбивчивой, но зато громкой. В ответ заквакали, заголосили по всему оврагу веселые репейные лягушки. Под их радостный гвалт кораблик со светящимися словами и уплыл по лунным зигзагам. Когда лягушки наконец поубавили громкость, Иге послышался сквозь нее частый негромкий писк.
— Что это? Будто чей-то пейджер сигналит!
— Это, наверно, у квамов сигнализация пищит, — сказал Пузырь. — От лягушат. Чтобы они в питомник для мальков не прыгали…
3
Обратно возвращались, как армия победителей. Пузырь нес на шесте мокрый Генкин костюм с вышитым Пегасом — словно знамя торжествующей Поэзии. Луна освещала дорогу… У Иги, правда, шевелилось сомнение: ему казалось, что луна не совсем круглая. Как бы это не повредило колдовству. Но сомнение было не сильное, и он не стал делиться им с друзьями — чтобы не сглазить удачу.
Генка в тельняшке до колен был похож на маленькое полосатое привидение. Это ему нравилось. И он, дурачась, говорил, что возможна встреча с другими привидениями.
— Вот выплывут из-за кустов и скажут: «Ага, попались, лопухастые!»… Ой, смотрите…
Все замерли посреди дороги. А по обочине, обгоняя мальчишек, бесшумно прошли большущие белые ноги. Ступни. Они приминали траву. И уходили дальше, дальше…
— Жора, репивет… — Неуверенно сказал им вслед Лапоть. И показалось, что в ответ дохнуло ветерком: «Репивет, лопухастые…»
— Первый раз увидел их в натуре, — выдохнул Пузырь после общего почтительного молчания. — Следы-то встречал сколько хочешь, а вот так еще не приходилось…
И каждый в свою очередь признался, что «мне тоже…».
… Четвертинка из-под «Репьёвской натуральной» продолжала гореть, как лампочка. И она разгоняла сумрак расположенной в сарае кают-компании, когда друзья укладывались на застеленных старыми одеялами топчанах.
Поболтали еще немного, вспоминая коварный туман и доброго квама. Все были убеждены, что колдовство даст хороший результат. Потом заснули разом, как по команде.
Утром вода в бутылке уже не светилась. Зато ярко светились щели в стенах. Все еще спали, когда Ига открыл глаза. Он не стал никого будить, выскользнул из сарая и помчался домой. На углу Серпуховской и Земляничного проезда он увидел Степку. Степка в новом оранжевом платьице двигалась навстречу. Вприпрыжку.
— Ига, репивет! Ко мне ночью мама приехала! Забавно, да?
— Очень забавно, — с удовольствием сказал Ига. — Поздравляю.
— Ига, ты возьми это себе! — Степка протягивала круглую жестяную коробку. — Мама нашла ее под подушкой, чуть не выбросила. «Зачем, — говорит, — прячешь в постели всякий утиль?» Забавно, да?
Ига взял тяжелую жестянку.
— Ты только не ходи без меня к Валентинычу, — попросила Степка. — Я сегодня буду весь день с мамой, завтра, наверно, тоже, а потом пойдем. Ладно?
— Ладно, — вздохнул Ига. А Степка светилась, ну прямо как четвертинка с лунной жидкостью. — Беги к маме… Постой! Вот тебе новый шарик…
Дома Ига начал снова просматривать киноленту через лупу. Дошел наконец до кадров, где «мушкетеры» разглядывают большой белый лист. Да, несомненно, самодельная карта.
А что, если… карта Плавней? Ведь «мушкетеры» собирались в путешествие именно туда!
