Учитель вранья - Харитонов Марк Сергеевич (библиотека книг .TXT) 📗
Фонарика на месте не оказалось.
Тим кинулся к Таськиной кровати. На кровати под одеялом спали, обнявшись, мишка и заяц. А Таськи не было.
Тут он сразу всё понял. Вот ведь какая хитрая, какая противная девчонка. Она подсмотрела, куда Тим прячет фонарик. Она сама задумала сходить ночью к погребу, а ему не сказала ни слова. Боялась, что, если попросится с ним вместе, он ей не разрешит. И правильно боялась, конечно.
«Ну погоди, несносная девчонка, – подумал Тим. – Теперь я тебе покажу!»
Он обул на босу ногу сандалии и прямо в шортах и в футболке вышел на улицу. Трава была мокрая, но дождь уже не капал. Луна вдруг скрылась за облаками. Впрочем, даже из-за облаков она посылала на землю слабый рассеянный свет.
И в этом слабом свете Тим увидел, что дверца погреба отодвинута и возле косяка чернеет щель.
– Таська! – крикнул он сердито и строго. Только совсем шёпотом.
Не знаю, представляет ли кто-нибудь, как это: кричать шёпотом. Но по-настоящему Тим крикнуть не мог, чтобы не услышала и не проснулась тётя Лена. В то же время это был не простой шёпот, а всё-таки крик. Лучше всего было бы, конечно, позвать её ультразвуком, но этого Таська просто бы не услышала: она была не летучая мышь и не дельфин.
– Таська! – повторил он ещё раз.
Никто не отозвался. Что она, вздумала поиграть с ним в прятки? Или вдруг забралась куда-нибудь дальше? Неужели не побоялась одна в темноте, пусть даже с фонариком?
Тим просунул в щель сначала руку: все вещи были на месте. И банки с одуванчиковым хлопком, и коробки со всеми деталями, и железки, и камни. Тогда он осторожно протиснулся в щель сам.
В погребе была кромешная темнота – темней, чем самая чёрная ночь. Без фонарика было невозможно никуда двинуться.
– Таська, – позвал Тим опять, уже встревоженный.
Он всё ещё ждал, что она притаилась где-то в темноте, а сейчас вдруг ухнет, чтобы его испугать.
Он постоял ещё – может, глаза хоть немного привыкнут… И тут вспомнил, что хотел проверить одну научную мыль. Изо всех сил он вглядывался в темноту.
И вот ему стало казаться, что становится как бы чуть-чуть светлей. Он как будто уже мог различить свою собственную руку. Протянул её перед собой – осветился кусок каменной стены.
Догадался бы кто-нибудь другой, откуда появился свет? А Тим догадался. Не зря же он попросил за ужином добавочную порцию рыбы, в которой, как он теперь знал, было действительно много фосфора. Ну, теперь ясно? Конечно, всем известно, что фосфор светится в темноте. И благодаря ему чуть-чуть светился, видимо, сам Тим. Чуть-чуть, слабее ёлочной игрушки. Но всё-таки. Значит, он правильно рассчитал.
Пожалуй, рыбы стоило съесть ещё чуть побольше, может, свет был бы тогда посильней. Тим держал перед собой, как фонарь, вытянутую руку, но она освещала лишь то, к чему почти прикасалась, так что он двигался, можно сказать, на ощупь.
Он подумал, что Таська с фонариком могла спуститься со ступенек и спрятаться там за второй, внутренней, дверью. Надо было настичь её там.
Держась всё время левой рукой за холодную стенку, а правую вытянув вперёд – не столько как фонарь, сколько чтоб не наткнуться на что-нибудь в темноте, он осторожно спустился с первой ступеньки. Потом, немного осмелев, со второй. Потом поставил ногу на третью…
Вдруг раздался треск трухлявого дерева – ступенька подломилась под ногой. Тим потерял равновесие, упал и покатился вниз по лестнице, как катится уроненный мяч, разве что не подпрыгивая.
Самым странным ему потом казалось, что боли он при этом совсем не почувствовал. Углы ступеней прикасались к его бокам – или, можно сказать, он прикасался к углам ступеней боками, спиной, коленями и даже затылком, – но так, как будто в самом деле был резиновый и ничего при этом не весил. Он только прикрыл глаза и пытался на лету зацепиться за что-нибудь руками.
Потом он даже не мог сказать, сколько времени скатывался так по ступеням – всё дальше, всё дальше. Ему казалось, что долго, очень долго. Он успел даже подумать: не могла же лестница быть такой длинной. Он видел её днём, когда заглядывал в щель, – там было ступенек шесть-восемь, не больше. Или она продолжалась ещё за вторыми дверями, которые сейчас оказались открытыми? Он всё катился и катился, как будто летел во сне, переворачиваясь, закрыв на всякий случай глаза и чувствуя лишь прикосновение к телу безболезненных углов и выступов. Слышался непонятный звук и стук, будто разлетались в стороны, перезваниваясь, пустые бутылки или банки. «Здорово едет», – сказала одна. «Без зонтика», – отозвалась другая лёгким стеклянным голосом. Наконец падение прекратилась и стало тихо.
Учёный
Когда Тим открыл глаза, оказалось светло. Как будто он незаметно проспал ночь и проснулся уже днём.
Но удивился Тим сначала не этому. Прямо перед собой он увидел большое увеличительное стекло, а за ним огромный немигающий глаз.
Потом глаз мигнул огромными ресницами. И Тим понял: это его кто-то рассматривает через увеличительное стекло. Тут же он увидел второй глаз и всё лицо взлохмаченного бородатого человека. Волосы у него торчали в разные стороны, как прутья, вставленные в дырки. Непонятно, как держалась на этих волосах круглая красная шапочка, похожая на кулёк. Наверно, была пришпилена булавкой.
– Очень интересно! – сказал лохматый человек и покачал волосами. – Просто удивительно! Какое сегодня число?
Тим попытался вспомнить, но сразу не смог. Однако лохматый вовсе и не ждал от него ответа, он говорил сам с собой:
– Нет никакого сомнения: сегодня половина двенадцатого. Да, половина двенадцатого июня. Или, иначе говоря, одиннадцатое июня с половиной. Впрочем, как всегда. Потому что одиннадцатое июня осталось позади, а двенадцатое ещё впереди. Правильно я рассуждаю? Конечно, правильно. Впрочем, как всегда. А сколько, интересно, у нас часов?
Тим знал, что так спрашивать неправильно. Надо спрашивать: «Сколько времени?» или «Который час?» Но он и этого сказать не успел – человек уже отвечал сам себе:
– Десять часов. Ровно десять. Впрочем, как всегда. У меня всегда десять часов. Пересчитаю на всякий случай. – Он вытащил из широченных карманов две гирлянды часов на цепочках. Часы были большие и маленькие. Тиму показалось, что на некоторых не было даже стрелок. – Раз, два, три… – начал считать лохматый, – девять, десять. Да, всё сходится. Что ж, так и запишем. Запишем так: сегодня, в половине двенадцатого июня, в десять часов, как и ожидалось по моим научным расчётам, прямо на Астрономическую поляну упала комета необычной формы…
Тим ничего не понял, только догадался, что человек перед ним – Учёный. Он приподнялся и увидел, что лежит на траве посреди зелёной поляны. Рядом стояла тренога, на ней длинная труба, уставленная в небо. Телескоп, наверно.
– Здравствуйте, – сказал Тим.
Учёный как стоял, так и сел на траву.
– Вот это да! – вымолвил он. – Говорящая комета!
– Вы про меня? – не понял Тим. – Какая же я комета? Я человек.
– Действительно, – сказал Учёный, – удивительное сходство! Ну и ну! Хоть пой, хоть стадай! То есть я хотел сказать: хоть стой, хоть падай. Никто ещё таких комет не открывал, я первый. А ведь я тебя давно предсказал. Я вычислил математически, что ты упадёшь именно сюда, именно в этот день и в этот час. Ай да я! Так я тебя и назову: комета Айдая. Неплохо звучит?
– Не знаю. У меня уже есть имя.
– Есть? Откуда?
– От папы с мамой. Меня зовут Тим. Можно Тимофей.
– Тимофей… Нет, Тим лучше. Но ещё лучше – Айдая. Обычно кометы называют по имени открывателя. Ну ладно, для такой особенной, говорящей кометы можно сделать исключение.
