Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Емец Дмитрий Александрович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
– Впечатляет. Слушай, а как твои родители отнеслись к тому, что ты поселилась на Лысой Горе с Гуней? – спросила Таня.
Гробыня поморщилась.
– Ну… они были не в восторге. И от Лысой Горы, и от Гунния в особенности. Представляешь, этот лошак, когда я его с ними знакомила, ковырял в ухе горлышком пивной бутылки! Просто убила б!.. Мама встала в стойку и начала вопить в духе, что «мать всегда права!», но я сделала ловкий ход. Я сказала, что сама могу стать мамой не сегодня завтра, если меня не оставят в покое. В общем, родители отвяли. В сущности, им и дергаться было нечего. Пока я училась в Тибидохсе, они видели меня месяц в году – не чаще.
– Это – да, – грустно сказала Таня, вспоминая своих родителей, которых ей вообще не случилось увидеть, если не считать единственного раза, в матче со сборной вечности. Эх, папа-папа… Спасибо тебе!
Перстень Феофила ободряюще потеплел.
– Эй, Гроттерша! Ты недодала мне повиливаний хвостиком! Где восторги? Где обморок от счастья? Как квартира-то? Лучше, чем наша жалкая каморка в Тибидохсе? – спросила Склепова, любившая получать похвалы в ненормированном количестве.
Таня уклончиво промолчала. В «нашей жалкой каморке» жила теперь она.
– Мы еще второй этаж не смотрели, – сказала Таня, вспоминая, что дом был двухэтажный.
Гробыня облизала губы.
– И не посмотрим. Наш только первый. Вон там есть лестница на второй, но она заложена, – небрежно сказала она, кивая на глухую стену.
В этой небрежности Таня чутко уловила недовольство. Еще бы – вместо восхищения тем, как Склепова устроилась во взрослой жизни, охов, ахов, восторженного блеянья и беготни по трем комнаткам, Гроттерша нарушает правила игры. Позор таким подругам!
– А кто на втором живет? – спросила Таня, просто чтобы что-то сказать.
– Откуда я знаю кто? Говорят тебе: заложена лестница. – Склепова ковыряла вилкой в банке с таким раздражением, словно хотела, чтобы котлеты вновь стали фаршем.
– А, понятно! Значит, где-то с улицы должен быть вход, – предположила Таня.
– Входа нет, – сказала Гробыня.
– Как нет?
– А так. Ты же меня знаешь: существуй он, я бы его нашла. Только через ставни, но они вечно закрыты, – уверенно ответила Гробыня.
– А как жильцы второго этажа к себе попадают? – спросила она.
Гробыня пожала плечами.
– А шут их знает как… Может, телепортируют, а может, вообще из дома не выходят. Ты меня грузишь, Гроттерша! Какая мне, блин, разница, кто живет у меня над головой? Мы с Гуней и дома-то не каждую ночь бываем.
Таня давно знала Склепову, изучила ее до малейших деталей. Голосом Склепова могла ввести в заблуждение кого угодно. Он мог становиться то мягким, то вкрадчивым, то немного обиженным, то, напротив, грозным – и все в течение единственной минуты. Голосу, этому ловкому лгуну, верить не стоило. И поэтому Таня незаметно посмотрела на руки Склеповой. Ага! Хотя голос Гробыни звучит с восхитительной небрежностью, левой рукой она нервно вращает, почти дергает на пальце перстень.
«Темному магу нельзя иметь такие честные руки», – подумала Таня и спросила:
– А если там вообще никто не живет?
Почему-то довольно заурядная история со вторым этажом не давала ей покоя. Наверно, все дело было в магической интуиции, унаследованной от прадеда и отца.
Склепова с интересом заглянула в пустой стаканчик из-под йогурта, как если бы ожидала найти там по меньшей мере алмаз.
– Нет, кто-то все-таки живет. Пару раз я слышала, как кто-то там озабоченно ходит, что-то бормочет, иногда до утра. И снова – тишина.
– И вы так и не выяснили, кто это? – не поверила Таня.
– Дорогая, – сказала Гробыня с пафосом. – Соседей, которые шумят только раз в месяц, отлично можно терпеть, даже если не понятно, как они попадают в квартиру. Мы с Гуней буяним куда чаще. И вообще ты меня с кем-то путаешь! Я ведущая рейтинговой программы, а не детектив-недоучка… Поговорим лучше о тебе. Как у вас с Валялкиным? Он с тех пор не был в Тибидохсе ни разу?
Таня вздрогнула. У Гробыни был дар выискивать больные мозоли и наступать на них всей пяткой.
– Откуда ты знаешь? – быстро спросила она.
– Пипенция растрезвонила, – кратко ответила Склепова. – Она иногда мне звонит. Порой это «иногда» происходит чаще, чем я успеваю реально соскучиться. Зато с тобой другая история. Заляжешь на дно, да так, что без глубинной бомбы не всплывешь.
– Он мне пишет. И знаешь, письма у него хорошие. Он становится глубже, развивается. Много думает, читает… – сказала Таня с нежностью.
Гробыня внимательно наблюдала за ней, чуть склонив голову. В этом наклоне головы было затаенное ехидство.
– Так, значит, читает? – переспросила она.
– Читает, – кивнула Таня.
– Развивается?
– Да. Ты что, против?
– Почему «против»? Я всеми руками и ногами – «за»! – Гробыня привстала и метко запустила в Гуню огрызком морковки.
– Слышь ты, спина! Учись как надо! Люди сидят себе в буреломе, газетки читают и развиваются! Не пристают к порядочным девушкам!
Гуня, как разбуженный медведь, глухо заворчал с засасывающего диванчика.
– Ты еще не была у него? На встречу выпускников не приглашала? – допытывалась Гробыня.
– Нет.
– Но полетишь?
– Полечу.
– И когда? Завтра с утра?.. Да ладно тебе секретничать, Гроттерша! Я никому не скажу!.. Ну позязя, я же старая боевая подруга! Любишь его?.. О, Гуня, ты видел! Она кивнула! Она его любит!
– Склепова! – укоризненно воскликнула Таня.
– Что Склепова? Я же не на улице разболтала, а Гуне. А Гуне… Гуне – это все равно что холодильнику, – оправдываясь, сказала Гробыня.
Не вставая, она телепортировала с полки банку с растворимым кофе и поставила ее перед Таней.
– Хороший гость обслуживает себя сам. Найди себе где-нибудь чашку, – предложила она.
– Ага, спасибо…
– Слушай, Гроттерша, чего-то еще хотела у тебя спросить… А тот второй прихехешник? Ну Пуппер? Пишет-то хоть?
Таня улыбнулась.
– Склеп, у тебя язык без костей!
Гробыня не на шутку заинтересовалась.
– А у тебя что, с костями? Интересная анатомическая подробность! Больше никаких признаний сделать не хочешь?
– Отстань!
– Новенькое такое слово: «отстань!» Миллиард раз от тебя его слышала. Отстану, если скажешь: пишет или не пишет! – напирала Гробыня.
– Ну хорошо, пишет… Каждого четырнадцатого числа, – призналась Таня.
– Как-как? – не поняла Гробыня.
– Каждое четырнадцатое число каждого месяца от Пуппера прилетает купидон, – повторила Таня.
Склепова недоверчиво посмотрела на нее.
– Да говорю тебе! Каждого четырнадцатого числа он присылает мне письмо и букет.
Гробыня присвистнула.
– Гуня, слышишь, как у порядочных людей! Все по датам! Решено: ты будешь носить меня на руках строго по расписанию! Каждого третьего числа каждого месяца! А каждое девятнадцатое число, так и быть, я буду целовать тебя в нос. Повесь себе бумажку на зудильник! – крикнула она.
Вдохновленная новой идеей, Гробыня забегала по комнате.
– С ума сойти… Невероятно! У этих иностранцев мозги какие-то разлинованные… И там в одной линеечке, допустим, отмечено: писать письмо Гроттерше каждого четырнадцатого числа… Наш бы написал пять писем за неделю, ответа не получил и проехали. А этот знай себе строчит… Слушай, а может, так правильно? Может, так и надо?
– Что правильно?
– Он тебя приручает, вырабатывает условный рефлекс, как у собаки Павлова. Представляешь, какого-нибудь четырнадцатого числа ты не получаешь от Пуппера письмо. Что такое, почему? Забыл? Не мог он забыть! Распсихуешься и примчишься в Магфорд выяснять, что за дела в натуре? Отлынивать? А ну быстро за карандаш, я сказала!
Гуня услышал окрик и, толком не понимая, к кому он относится, озабоченно завозился. Склепова положила подбородок на руки и задумалась. Лицо у нее стало печальным. Разномастные глаза смотрели с грустью.
– Хочешь я тебе что-то скажу? При всем своем многообразии любовь чудовищно однообразна. Ее превозносят только те, кто сам никогда не любил, а лишь начитался книжек и насмотрелся фильмов. А так, как ни крути, все одно и то же. Те же свидания, те же кафешки, те же слова, только в разной последовательности. Скукота!
