Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
— Я бы желала посмотреть, который из них искуснее. Я не хочу испытывать их на верховой езде, скачке, драке на саблях, это умеет всякий — нет, я задам другую работу: пусть каждый из них мне сошьет по паре платья и увидим, кто из них искуснее.
Султан рассмеялся.
— Умно же ты придумала, — сказал он, — заставлять моего сына работать взапуски с сумасшедшим портным. Нет, этого я не допущу.
Но султанша напомнила ему, что он уже наперед дал слово исполнить ее требование. Он согласился, однако оговорившись наперед, что сумасшедшего портного не признает сыном, как бы хорошо он ни сшил кафтана.
Он сам пошел к сыну и передал ему странное желание матери. Весело стало Лабакану, он знал, что угодит султанше, работа эта была ему по силам.
Отвели две комнаты и рассадили портных. Отмерили им поровну ткани сколько было нужно, раздали иголки, ножницы, шелк и велели им шить.
Настал день суда. Султанша пришла в комнату султана, и соперникам было приказано нести работы свои. Гордо и весело вошел Лабакан. Он раскинул перед судьями кафтан и, обратясь к султану с султаншею, сказал:
— Вот вам моя работа, я смело могу похвастаться ею и думаю, что мог бы потягаться с любым придворным портным.
Султанша обратилась к Омару:
— Теперь ты нам покажи, сын мой, свою работу.
Омар в досаде бросил на пол шелковую ткань и ножницы, сказав:
— Этому искусству меня не обучали и думаю, что наследному принцу неприлично заниматься портняжей работой: такое воспитание было бы недостойно воспитанника славного Эльфи-бея, каирского властителя!
— О милый ненаглядный сын мой! — воскликнула султанша. — О если бы я могла обнять тебя и признать сыном. Извини меня, что я схитрила, обратилась она к султану, но хитрость моя удалась вполне: решай теперь сам кто из них принц и кто портной? Кафтан сшит великолепно; можно бы спросить вашего сына, у какого портного он учился?
Султан сидел пораженный. Лабакан смешался и покраснев потупил глаза; теперь только он понял всю проделку и не мог себе простить, что не догадался раньше.
— Постойте же, я знаю средство как узнать правду! — сказал наконец султан, как бы решившись на что-то и, велев оседлать лучшую лошадь, — он поскакал в соседний лес. Там, по преданию, жила дочь какого-то доброго духа — Альзаида. Она своими добрыми советами уже не раз выручала в тяжелые минуты предков султана.
В густом лесу была полянка, окруженная высокими вековыми кедрами; там жила Альзаида. Никогда, ни один смертный не дерзал туда проникнуть; какая-то невольная робость и страх по преданию переходили от отца к сыну.
Приехав туда, султан слез с лошади, привязал ее к дереву и, став посереди полянки, внятно и громко сказал:
— Если правда, что ты выручала отцов моих своими добрыми советами — то не побрезгуй научить и меня в этом деле.
Едва он успел это сказать, как расступился ствол одного из кедров, и из него вышла женщина вся в белом, покрытая белым покрывалом.
— Я знаю, зачем ты пришел, — сказала она, — и помогу тебе в беде твоей. Возьми эти два ларчика и пусть оба сына твои, родной и названный, выберут себе по ларчику. Я знаю, что настоящий сын выберет должный ларчик.
С этими словами она подала султану два ларчика из слоновой кости, богато разукрашенные золотом и жемчугом. На крышке были бриллиантовые надписи. Как султан ни старался их открыть, но не мог.
На обратном пути он стал раздумывать, что могло быть в ларчиках и который бы он взял, если бы ему дали выбирать. На одном была надпись «слава и честь», а на другом «счастье и богатство». И то и другое нравилось ему.
Приехав во дворец, он позвал к себе султаншу и передал ей обо всем случившемся. Она радовалась и надеялась, что ее милый сын не ошибется и выберет ларчик, назначенный царскому сыну.
Перед троном султана поставили два стола; на них султан сам расставил ларчики, сел на трон и подал невольнику знак. Тогда двери растворились и блестящее собрание самых знатных сановников явилось в залу.
Когда все уселись на великолепные подушки, разложенные вдоль стен — султан вторично подал знак и ввели Лабакана. Гордо и твердою поступью прошел он через комнату; подойдя к трону, он пал на колени.
— Что прикажет мне отец мой и повелитель? — спросил он.
Султан поднялся с трона.
— Сын мой! — торжественно начал он, — до сих пор еще не все уверены в том, что ты действительно мой сын Омар; в одном из этих ларчиков лежит на это доказательство, выбирай любой! — Ты не ошибешься и будешь всеми признан.
Долго смотрел Лабакан, обдумывал и сравнивал надписи, наконец решившись сказал:
— Дорогой батюшка, что может сравниться с счастием быть твоим сыном и чего остается желать, когда богат милостями твоими? Я беру ларчик с надписью: «богатство и счастье».
— Посмотрим правильно ли ты выбрал, — сказал султан, — а теперь отойди и сядь на подушки, — и он снова махнул рукою.
Тогда невольники ввели Омара. Его жаль было видеть, так он был грустен и убит. Он также пал ниц перед троном и спросил, что прикажет султан? И ему было указано выбрать один из ларчиков.
Омар подошел к столу, внимательно прочитал надписи и затем сказал:
— Последние дни показали мне, как нетвердо счастье и не прочно богатство; в несчастии одно богатство — честное имя и добрая слава: оно прочнее всех мирских сокровищ. И хотя бы мне отказаться от короны — но слава и честь моя мне дороже ее.
Омар положил руку на избранный ларчик, но султан остановил его и подозвал Лабакана. Тот также положил руку на свой ларчик.
Султан велел себе подать воды из меккского святого колодца, вымыл руки и оборотясь на восток прочитал молитву:
— Бог моих праотцев, сохранивший род наш чистым и непорочным! Не допусти, чтобы недостойный опозорил его! Охрани сына моего в этот час испытания.
Он поднялся и снова сел на трон. Все с напряженным вниманием ожидали конца. В зале было тихо.
— Откройте ларчики, — повелел султан, и крышки сами отскочили.
В ларчике, избранном Омарам, лежали на бархатной подушке крошечная золотая корона и скипетр, а в Лабакановом — иголка и нитка. Султан заглянул в ларчики и, вынув коронку, долго смотрел на нее. Вдруг она начала расти, расти, наконец стала в настоящую величину. Тогда султан надел ее на голову Омару, поцеловал его и посадил возле себя. Затем, обратясь к Лабакану, сказал:
— Правду говорит пословица: всяк сверчок знай свой шесток. Ты не достоин милости моей, но только вследствие просьб того, кому я не желаю сегодня отказывать, прощаю и отпускаю я тебя на волю. Но мой тебе совет — поскорее убраться из моего царства.
Лабакан, пристыженный и униженный, упал в ноги принцу, прося у него прощенья.
— Верность другу и великодушие к врагу вот правило, которого держались еще праотцы мои. Иди и будь спокоен, — сказал принц.
— Ты истинный сын мой! воскликнул султан, бросившись на шею принцу. Зала наполнилась криками: «Да здравствует новый принц!» А Лабакан, пользуясь общею радостью, криком и шумом, взял под мышку ларчик свой и тихонько вышел.
Он пошел в конюшню, оседлал свою клячу Марву и выехал из города по дороге к Александрии. Ему казалось, что это был сон, и только драгоценный ларчик напоминал ему, что не сон, а быль.
Приехав в Александрию, он прямо отправился к своему бывшему хозяину. Тот сначала не узнал своего подмастерья и, приняв его за важного посетителя, спросил что ему угодно; когда же он увидал, что это был Лабакан, то крикнул рабочих своих. Все сбежались, накинулись на него и били, колотили его, пока Лабакан в изнеможении не упал на груду старого платья. Напрасно он старался втолковать хозяину, что он принес ему обратно украденное платье, что для того именно и пришел — никто его не слушал, и пинками и колотушками проводили его из дому.
Весь избитый, он сел снова на свою клячонку и отправился в караван-сарай. Там он отдохнул и на другое утро встал другим человеком. Портной с братиею, казалось, выбили из него дурь. Он решился честно зарабатывать себе хлеб ремеслом своим. Для этого, продав ларчик золотовщику за хорошую цену, он купил лавку, повесил вывеску «Портной Лабакан» и, ожидая заказов, сел под окно чинить свою одежду и для этого взял иголку и нитку из подаренного ему ларчика. Вскоре его кто-то оторвал от работы, а вернувшись назад, он с удивлением увидал, что игла сама шила и строчила мельче и лучше самого Лабакана.
