Школа волшебства и другие истории - Энде Михаэль (читать полную версию книги .txt) 📗
Норберт Накендик, или Сказка о нагом носороге
Жил-был носорог по имени Норберт Накендик. Обитал он в бескрайней африканской саванне, близ илистого озера, и слыл очень недоверчивым. Ну да ведь все носороги известны своей недоверчивостью, однако у Норберта эта черта характера перевесила все остальные.
— Правильно делает тот, — имел он обыкновение повторять, — кто в любом существе видит врага; тогда тебе, во всяком случае, не грозят неприятные сюрпризы. Единственный, на кого я всегда могу положиться, это я сам. Вот моя философия.
Он гордился тем, что у него была своя собственная философия, ибо даже в этом вопросе не хотел полагаться ни на кого другого.
Как видим, взгляды на мир у Норберта Накендика были весьма незатейливы и уязвимы. Зато тело его было почти неприступным. Броня покрывала его слева и справа, спереди и сзади, и еще по одной костяной пластине располагалось сверху и снизу, — короче говоря, панцирь защищал его почти целиком. А в качестве оружия он использовал не один, как многие его сородичи, а целых два рога: большой — тот, что рос впереди, и запасной, поменьше, — он располагался чуть сзади, — на тот случай, если одного окажется недостаточно. Оба рога были прочные и острые, как турецкая сабля.
— Правильно делает тот, — говорил Норберт Накендик, — кто всегда готов к самому худшему повороту событий.
Стоило носорогу выйти на тропу, что вела к водопою, как каждый спешил уступить ему дорогу. Звери помельче его просто-напросто боялись, а те, что покрупнее, избегали встречи с ним из соображений здравого смысла. Даже слоны и те предпочитали обходить его стороной, потому что Норберт Накендик легко впадал в ярость и по малейшему поводу затевал ссору. День ото дня он становился все злее, так что от него просто житья никому не стало.
В конце концов звери только с риском для жизни могли приближаться к илистому озеру, чтобы утолить жажду. Детеныши не осмеливались там играть и купаться, а птицы боялись там петь, потому что из кустов тотчас же выскакивал разъяренный Норберт Накендик и, топая ногами, прогонял всех, крича, как они ему надоели.
Дальше так продолжаться не могло — в этом мнении обитатели саванны были едины. И потому созвали совет, дабы решить, что делать дальше. А чтобы высказаться мог каждый желающий, все звери и птицы дали торжественное обещание вести себя дружелюбно, поскольку отношения между иными обитателями саванны трудно было назвать приятельскими.
Таким образом, в условленный вечер они собрались в небольшой долине, лежавшей в нескольких милях от озера, чтобы в спокойной обстановке, без помех со стороны Ндрберта Накендика, поговорить о наболевшем.
Лев Рихард Рахенрау, принявший на себя роль председателя, взошел на каменную глыбу.
— Прошу внимания! — Его громовой рык заглушил раздававшееся со всех сторон мычание, блеяние, писк и кряканье.
Тотчас же воцарилась тишина.
— Буду краток, — продолжал лев, ненавидевший длинные речи. — Вы сами знаете, зачем мы здесь собрались. У кого есть предложения?
— У меня! — прохрюкал бородавочник Бертольд Борстиг. — Нам нужно объединиться и всем вместе напасть на Норберта Накендика. Мы в два счета из него душу вытрясем, мы его в блин раскатаем, в землю зароем, и спокойствие в саванне восстановится.
— Простите, любезный, — протрубила пожилая дама-слониха. — Но подобный план свидетельствует о весьма недостойном образе мыслей. Все на одного! — Аида Рюссельцарт, так звали почтенную даму, с негодованием обмахивалась огромными веероподобными ушами. — Во имя звериного достоинства я протестую против предложения господина Борстига. Оно подлое и предосудительное с нравственной точки зрения.
— О-го-го! — разозлился бородавочник. — Да ведь это Норберт Накендик подлый. И с ним следует поступать точно так же.
— Столь низко, — с достоинством ответила Аида Рюссельцарт, — мне не хотелось бы опускаться. — У вас, господин Борстиг, отсутствует понятие об истинных ценностях саванны. А кроме того, не так-то просто из Норберта Накендика, как вы изволили выразиться, душу вытрясти, и уж тем более раскатать его в блин. Прежде он сам кое-кого из почтенных присутствующих в блин раскатает или пронзит своим грозным рогом.
— Ну конечно, — прохрюкал Билл Борстиг, — жертвы при этом неизбежны.
— Кто хочет стать жертвой, — продолжала Аида Рюссельцарт, — пусть выйдет вперед!
Никто не вышел, даже Билл Борстиг. Слониха многозначительно кивнула: — Ну вот видите!
— Предложение Билла Борстига отклоняется, — проревел лев. — Следующий, пожалуйста.
Теперь вперед выступил старый марабу, лысая голова которого от бесконечных размышлений поросла мхом. Звали его профессор Эвсебиус Шламмборер. Марабу чопорно поклонился всем присутствующим и начал:
— Глубокоуважаемые господа, дорогие коллеги!.. М-да… По моему абсолютно компетентному мнению, данную проблему можно разрешить только патогенетическим способом… М-да… Как я продемонстрировал в своем всемирно известном труде о каталепсической афазии девиантных состояний…
Глубокий вздох пробежал по рядам собравшихся: звери и птицы хорошо знали, что профессор Шламмборер всегда говорил очень длинно и запутанно, и виной тому были вовсе не каркающие звуки, которые преобладали в его речи, а высоконаучная манера выражаться.
