Сказки старой Англии (сборник) - Киплинг Редьярд Джозеф (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
«Собственной бороде, но отчасти и седлу, когда садился на коня», – отвечал Джихан Краб.
«Какой рисунок был у него на щите?»
«Золотые подковы на черном поле».
«Значит, он из людей Фулка», – заметил Де Акила.
Пак удивленно поднял бровь.
– Золотые подковы на черном поле – это не герб Фулков. На их гербе…
Рыцарь прервал его властным жестом.
– Ты знаешь подлинное имя злодея, – молвил он, – но я буду называть его Фулком, ибо я обещал этому человеку, что, рассказывая о его злых деяниях, я не дам догадаться, о ком речь. Я переменил все имена в этом рассказе. Правнуки его, может быть, ныне живы.
– Ну, что ж! – улыбнулся Пак. – Рыцарь верен своему слову даже и через тысячу лет.
Сэр Ричард слегка наклонил голову и продолжал: «Золотые подковы на черном поле? – задумчиво повторил Де Акила. – Я слышал, будто Фулк присоединился к баронам. Если так, то король, должно быть, взял верх. Впрочем. Фулки всегда были изменниками. И однако, нельзя было отпускать его из замка голодным».
«Он поел, – доложил Джихан. – Брат Гилберт принес ему мяса и вина с кухни. Он поел за Гилбертовым столом».
Этот брат Гилберт был ученым монахом из Баттлского аббатства, который вел счета поместья Пэвенси. Высокий, с вечно бледными щеками, он считал не только деньги, но и свои молитвы, для каковой цели при нем всегда были четки – длинные бусы из нанизанных на шнур темных орешков. Они всегда висели у него на поясе, вместе с пеналом и роговой чернильницей, и при ходьбе все это тряслось и гремело. Его место было возле большого очага. Там стоял его стол, и там же он спал. Он побаивался охотничьих собак, которые часто забегали в Холл перехватить костей или подремать на теплой золе, – и прогонял их, размахивая своими четками, как женщина. Когда Де Акила восседал в Холле, верша свой суд, взимая налоги или наделяя землей вассалов, Гилберт записывал это все в Книгу Поместья. Но подавать угощение гостям или отпускать их без уведомления хозяина было совсем не его делом.
«Вот что, Хью, – сказал Де Акила, когда Джихан спустился вниз по лестнице, – ты когда-нибудь говорил Гилберту, что умеешь читать написанное по-латыни?»
«Нет, – отвечал Хью. – Он мне не друг, так же, как и моей борзой».
«Пусть он и впредь думает, что для тебя все письма на одно лицо, – сказал Де Акила. – А тем временем, – он подпихнул ножнами под ребра сперва одного из нас, потом другого, – присматривайте за ним хорошенько. Говорят, в Африке обитают демоны, но клянусь святыми! – в Пэвенси водятся черти похлеще!» – И больше он ничего не добавил.
Некоторое время спустя случилось так, что нормандский воин решил взять в жены саксонскую девушку из Пэвенси, и Гилберт (мы приглядывали за ним с тех пор, как нам велел Де Акила) усомнился, свободнорожденная ли эта девушка или из вилланов. А так как Де Акила собирался дать молодоженам добрый надел земли, если девушка свободнорожденная, то дело пришлось разбирать в Большом Холле перед судом сеньора. Сперва стал говорить отец невесты, потом – мать, а потом родичи загалдели все вместе, и собаки залаяли в зале: в общем, поднялся невообразимый шум.
«Запиши ее свободной! – крикнул Де Акила Гилберту, вскинув руки вверх. – Ради Бога, запиши ее свободной, пока она меня не оглушила! Да, да, – сказал он девушке, упавшей перед ним на колени, – я верю: ты сестра Седрика и кузина королевы Мерсии, только помолчи немного. Через пятьдесят лет не будет ни нормандцев, ни саксов – все будут англичанами. Вашими трудами, вашими трудами!»
Он хлопнул по плечу жениха, который был племянником Джихана, поцеловал девушку и зябко пристукнул ногами по соломе, покрывавшей пол, показывая, что разговор окончен. (В Большом Холле всегда было жутко холодно). Я стоял рядом с ним, а Хью – позади Гилберта у камина, делая вид, что увлечен игрой с собакой. Он сделал знак Де Акиле, и тот приказал Гилберту немедленно отмерить земельный надел для будущих молодоженов. Шумная компания удалилась, и в зале остались только мы трое.
Тогда Хью наклонился, приглядываясь к полу вблизи очага.
«Я заметил, – сказал он, – как этот камень шатнулся под ногой Гилберта, когда мой пес зарычал на него. Вот здесь!»
Де Акила копнул мечом золу, камень поддался и выворотился наружу. Под ним лежал сложенный пергамент, надпись на нем гласила: «Слова, сказанные против короля сеньором Пэвенси».
В этот пергамент (Хью прочел его вслух) оказалась занесена каждая шутка Де Акилы, задевавшая короля, каждый случай, когда он говорил, что на месте короля сделал бы то-то и то-то. Да-да, все, что говорил Де Акила, день за днем тщательно записывалось Гилбертом, при этом слова передергивались и смысл извращался так ловко, что трудно было опровергнуть – действительно, что-то подобное Де Акила говорил. Понимаете?
Дан и Уна кивнули.
– Да, – серьезно сказала Уна. – Вроде бы то – да не то, что имелось в виду. Как если бы я назвала Дана мошенником в шутку. Взрослые это не всегда понимают.
«Он делал это день за днем у нас на глазах?» – удивился Де Акила.
«День за днем и час за часом, – уточнил Хью. – Даже сегодня, здесь в Холле, когда вы говорили о нормандцах и саксах, я видел, как Гилберт записал на пергаменте, лежащем рядом с Книгой Поместья, что Де Акила сказал, мол, очень скоро ни одного нормандца не останется в Англии, если его воины хорошо поработают».
«Клянусь святыми мощами! – воскликнул Де Акила. – Что могут доблесть и меч против пера?.. Но где же Гилберт прятал этот пергамент? Я заставлю его съесть свою писанину».
«Он прятал его за пазухой, когда выходил, – ответил Хью. – Мне оставалось только узнать, где у него спрятаны законченные записи. Когда мой пес поскреб лапой этот камень, я заметил, как изменилось лицо монаха. Тут я и догадался».
«Дерзкая работа, надо отдать ему должное, – молвил Де Акила. – Да он по-своему смельчак, мой Гилберт!»
«Еще бы не смельчак! – согласился Хью. – Послушайте, что он пишет: «В праздник Святого Агафия сеньор Пэвенси, лежа у себя в верхних покоях, облаченный в свой второй по качеству меховой плащ, подбитый кроликом…»
«Ах, язви его! – не выдержал Де Акила. – Да что он, моя камеристка, что ли?»
Мы с Хью расхохотались.
«…подбитый кроликом, – отсмеявшись, продолжал Хью, – увидя туман над болотами, разбудил сэра Ричарда Даллингриджа, своего пьяного собутыльника, – здесь они оба ухмыльнулись, поглядев на меня, – и сказал: «Смотри, старый лис, Господь ныне на стороне герцога Нормандского».
«Верно, я так и сказал. Стоял такой плотный, густой туман, что Роберт мог высадить хоть десять тысяч человек, и мы бы ничего не заметили. Пишет ли он, как мы тогда целый день рыскали по болоту и я чуть не погиб, угодив в трясину, и кашлял, как больная овца, целых десять дней?» – вскричал Де Акила.
«Нет, – сказал Хью. – Но зато тут есть прошение самого Гилберта к господину его Фулку».
«А! – удовлетворенно кивнул Де Акила. – Я так и знал, что это Фулк. Какую же цену просит монах за мою голову?»
«Он просит, чтобы, когда сеньор Пэвенси будет лишен всех своих земель на основании этих улик, собранных им с великой опасностью и страхом…»
«Не зря боялся, – заметил Де Акила и причмокнул губами. – Однако каким превосходным оружием может быть перо! Это надо запомнить».
«Он просит, чтобы Фулк помог его назначению на ту церковную должность, которую ему обещал. А чтобы Фулк не перепутал, он подписал внизу: Ключарь Баттлского аббатства».
«Тот, кто плетет козни против старого господина, будет плести козни и против нового, – сказал Де Акила. – Когда меня лишат всех земель, Фулк снесет Гилберту его глупую башку. Однако аббатству действительно нужен ключарь. Мне рассказывали, что аббат Генри совершенно выпустил узду из рук».
«Это его заботы, – отрезал Хью. – Нам сейчас нужно позаботиться о своих головах и о своих землях. Этот пергамент – лишь вторая часть доноса. Первая ускакала к Фулку, а значит к королю, который сочтет нас изменниками».
