Сказки Амаду Кумба - Диоп Бираго (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

— Бур! Билаи! Валаи! Вот не вру! Пусть мне голову отрубят, если вру! Я на озере встретил женщину неслыханной красоты! Пойдем к озеру, Бур! Пойдем же! Лишь тебя она достойна!

Бур пошел со своим мавром к озеру. Он привел оттуда прекрасную женщину и ее свиту, и Фари стала его любимой женой.

Если человек говорит своему характеру: «Подожди меня здесь», — то стоит этому человеку отвернуться, как характер отправляется за ним следом. И не только мы, люди, страдаем от этой напасти. Ослы, как и все прочие божьи твари, терпят ее наравне с нами. Жить бы Фари и ее свите счастливо и без забот при дворе царя, а они с каждым днем все больше скучали и томились. Им не хватало того, в чем сладость и счастье ослиной жизни, хотелось реветь и брыкаться, кататься по траве…

И вот однажды, жалуясь на сильную жару, попросили они царя отпускать их каждый день в сумерки на озеро купаться, и Бур согласился.

Теперь по вечерам они шли к озеру, захватив калебасы, горшки, грязную посуду, а там сбрасывали бубу [9] и набедренные повязки и входили в воду с такой песней:

Они пели эту песню и постепенно превращались в ослиц, а потом выбегали из воды, брыкаясь, толкаясь, и с ревом катались по земле.

То-то было раздолье! Разве что Нарр-мавр мог их потревожить — ведь он один выходил в сумерках из деревни для омовений и молитвы. Но Нарр отправился паломником в Мекку. Усталые и счастливые, Фари и ее свита вновь принимали женский облик и возвращались к Буру с чистой посудой.

Так могло бы продолжаться вечно, если бы Нарр погиб в пути или его захватили в плен где-нибудь на востоке, в царстве бамбара, фульбе или хауса [10], и обратили в рабство, или же он предпочел бы остаться до конца своих дней подле Каабы [11], чтобы быть ближе к раю. Но в один прекрасный день Нарр вернулся, и как раз с наступлением темноты. Прежде чем предстать перед царем, мавр пошел к озеру. Тут он заметил женщин и, спрятавшись за деревом, подслушал их песню, а увидев, что они обращаются в ослиц, удивился еще больше, чем в тот день, когда впервые нашел их на этом самом месте. Нарр помчался к Буру, но тут его обступили, засыпали поздравлениями и расспросами, и он не смог сказать ни слова о том, что видел и слышал на озере. Ночью его секрет, застрявший в горле вместе с бараниной и кус-кусом [12], которыми он объелся за ужином, стал его душить. Нарр побежал будить царя:

— Бур! Билаи! Валаи! Пусть мне отрубят голову, если я вру! Твоя самая любимая жена — ослица!

— Что ты там мелешь, Нарр? Или духи помутили твой разум на пути спасения?

— Подожди до завтра, Бур, до завтра. Иншалла [13], ты увидишь сам.

Утром Нарр позвал Диали, царского музыканта, и обучил его песне Фари.

— После обеда, — сказал он ему, — когда Бур положит голову на колени к любимой жене и она будет гладить его волосы, баюкая его, возьми гитару и спой эту песню вместо хвалы царским предкам.

— Ты слышал ее в Мекке? — спросил Диали, любопытный, как и всякий уважающий себя гриот.

— Нет! Но потерпи немножко, и ты увидишь ее волшебную силу, — ответил Нарр.

Бур дремал, положив голову на колени жены, а Нарр вновь рассказывал о своих странствиях, когда Диали, который перед тем что-то мурлыкал себе под нос, пощипывая струны гитары, вдруг громко запел:

Царица вздрогнула. Бур открыл глаза. Диали продолжал:

— Бур, — сказала со слезами царица, — запрети Диали петь эту песню.

— Почему же, дорогая женушка? Она очень хороша и мне по вкусу, — ответил царь.

— Эту песню Нарр слышал в Мекке, — объяснил гриот.

— Умоляю тебя, властелин мой! — простонала царица. — Уйми его! От его песни у меня ноет сердце — в наших краях ее поют на похоронах.

— Ну знаешь, нельзя обижать из-за этого Диали!

А гриот все пел да пел:

Вдруг бедро царицы, на котором покоилась голова Бура, стало очень жестким, и из-под одежды показалась о ослиная нога с копытом. Изменилась и другая нога, уши царицы вытянулись, ее прекрасное лицо тоже… Фари отшвырнула своего царственного супруга. Она принялась лягаться налево и направо и первым делом свернула челюсть Happy. Ослиный рев и стук копыт доносились также из ближайших хижин, со двора и из кухонь: там подданных Фари постигла участь их царицы.

Их всех усмирили дубинкой и стреножили. Та же судьба постигла других ослов, которые в беспокойстве за судьбу Фари отправились на поиски и забрели в царство Н’Гер.

С тех пор ослы трудятся из-под палки и таскают тяжести по всем тропам, под солнцем и под луной.

Суд

Конечно, Голо, вожак обезьяньего племени, навестив той ночью арбузное поле Дембы, хватил через край. Он привел с собой, вероятно, всех своих подданных до единого, а им мало было стоять цепочкой и передавать арбузы по одному: они начали целыми стаями перескакивать через изгородь из молочая. Молочай — самое глупое растение, и знай себе слезится, когда его трогают. Но Голо тронул не только молочай. Он и его племя разорили все поле. Они вели себя просто как шакалы, ведь всем известно, что шакалы — самые большие любители арбузов и самые невоспитанные существа из всех, живущих под солнцем или, вернее, под луной.

Голо и его племя поступили, как настоящие дети шакала: ведь хозяином арбузов — они это отлично знали — был вовсе не старый Меджемб, который в былые времена задал прародителю обезьян такую взбучку, что у того облез весь зад (след этой расправы навсегда остался в преданиях и на шкурах его потомства).

Демба, хозяин арбузов, наверняка сделал бы то же самое, что и старый Меджемб, потому что Голо набезобразничал, как Тиль-шакал, у которого в старину были неприятности с первым владельцем арбузного поля; но ни Голо, ни единый из его подданных не дожидались прихода Дембы.

Разумеется, Голо хватил через край, и Демба отнюдь не был доволен, обнаружив утром великое опустошение на своем поле. Однако от недовольства до того, чтобы выместить свой гнев на жене, — согласитесь, целая пропасть! А меж тем Демба ее перешагнул так же легко, как порог своего дома.

Он решил, что вода, которую жена предложила ему с обычным приветствием, стоя на коленях, недостаточно холодна. Он кричал, что кус-кус чересчур горяч и недосолен, а мясо слишком жестко, — в общем, и то не этак, и это не так. Недаром говорится: когда гиена хочет съесть свой приплод, ей кажется, что он пахнет козленком…

Устав кричать, Демба принялся колотить Кумбу чем попало, а когда и это его утомило, сказал ей:

— Ступай к своей матери, я с тобой жить не буду.

Не промолвив ни слова, Кумба уложила свои вещи, утварь и стала прихорашиваться. Она надела самый красивый свой наряд. Под вышитой кофтой обрисовывалась ее высокая грудь, округлые бедра обтягивала праздничная повязка. Украшения позвякивали в такт ее грациозным движениям, и одуряющий запах благовоний раздражал ноздри Дембы.