В конце ноября - Янссон Туве Марика (читать книги без сокращений TXT) 📗
Хомса Тофт вымыл посуду и застелил кровать хемуля. Потом собрал доски для пола, лежавшие под кленом, и спрятал их за дровяным сараем. После этого сел за кухонный стол и, прислушиваясь к ветру, стал ждать.
Наконец он услышал голоса в саду. Послышались шаги на кухонном крыльце, вошел хемуль и сказал:
– Привет!
– Привет, привет! – ответил хомса. – Сильный ветер был на море?
– Почти шторм. Сильный, свежий ветер.
Мордочка у него все еще была зеленая, его знобило; он снял башмаки и носки и повесил сушиться над плитой. Хомса налил ему кофе. Они сидели друг против друга за кухонным столом, и обоим было неловко.
– Мне думается, – сказал хемуль, – мне думается, не пора ли собираться домой? – Он чихнул и добавил: – Между прочим, я правил лодкой.
– Может, ты соскучился по своей собственной лодке? – пробормотал хомса.
Хемуль долго молчал и когда, наконец, заговорил, хомса почувствовал в его голосе сильное облегчение.
– Знаешь что, – сказал хемуль. – Я скажу тебе кое-что. Ведь я первый раз в жизни плавал по морю!
Хомса сидел, не поднимая головы, и хемуль спросил:
– Ты не удивляешься?
Хомса покачал головой.
Хемуль поднялся и стал взволнованно ходить по кухне.
– Какой ужас плыть под парусом, – говорил он. – Веришь ли, меня до того укачало, что просто хотелось умереть, и страшно было все время!
Хомса Тофт взглянул на хемуля и сказал:
– Это, должно быть, ужасно!
– Точно! – с благодарностью подхватил хемуль. – Но я и виду не подал Снусмумрику! Он сказал, что я хорошо правлю при попутном ветре и что хватка у меня правильная. А я теперь понял, что не стану плавать. Вот странно-то, верно? Я вот только сейчас понял, что никогда больше не захочу управлять лодкой!
Хемуль поднял мордочку и от души рассмеялся. Он с силой высморкался в кухонное полотенце и заявил:
– Ну вот я и согрелся. Как только ботинки и носки высохнут, отправляюсь домой. Воображаю, какая там неразбериха! Уйма дел накопилась.
– Ты что, будешь наводить чистоту? – спросил Тофт.
– Ясное дело, нет! – воскликнул хемуль. – Мне нужно позаботиться о других. Ведь очень немногие могут сами разобраться в том, что им следует делать и как поступать!
Мост всегда был местом расставания. Ботинки и носки хемуля высохли, и теперь он уходил. Шторм все еще не унимался, и редкие волосы хемуля развевались на ветру. Его стал одолевать насморк, а может он просто растрогался.
– Вот мое стихотворение, – сказал хемуль и протянул Снусмумрику листок бумаги. – Я записал его на память. Ну это: «Скажи мне, что такое счастье...», ты знаешь. Будь здоров, привет семье муми-троллей. – Он поднял лапу и пошел.
Хемуль уже прошел мост, когда хомса Тофт нагнал его и спросил:
– Что ты собираешься делать с лодкой?
– С лодкой? – повторил хемуль и, подумав немного, сказал: – Подарю ее. Подожду, пока не найду кого-нибудь подходящего.
– Ты хочешь сказать, того, кто мечтает плавать под парусом?
– Вовсе нет! – отвечал хемуль. – Просто тому, кому нужна лодка. – Он снова помахал лапой, пошел дальше и исчез в березовой роще.
Хомса глубоко вздохнул. Вот и еще один ушел. Скоро долина опустеет и будет принадлежать только семье муми-троллей и ему, хомсе Тофту. Проходя мимо Снусмумрика, он спросила:
– А ты когда уйдешь?
– Посмотрим, – ответил Снусмумрик.
21
Впервые вошел хомса Тофт в мамину комнату. Она была белая. Он наполнил умывальник водой и поправил вязаное покрывало. Вазу Филифьонки он поставил на ночной столик. На стенах здесь не было никаких картин, и на комоде не было ничего, кроме блюдечка с иголками, резиновой пробки и двух круглых камешков. На подоконнике хомса нашел складной нож. «Она забыла его, – подумал он, – этим ножом она вырезала лодочки из коры. А может быть, у нее есть еще один ножик?» Хомса раскрыл лезвия – и большое, и маленькое, они совсем затупились, а шило сломалось. У ножа были еще и маленькие ножницы, но ими она редко пользовалась. Хомса пошел в сарай, наточил нож, потом положил его назад на подоконник.
Погода вдруг стала мягче, и ветер сменил направление на юго-западное. «Это ветер муми-троллей, – подумал Тофт. – Я знаю, им больше всего нравится юго-западный ветер».
Темные тучи медленно поднялись над морем, небо стало тяжелым, и было видно, что облака наполнены снегом. Через несколько дней все вокруг укутает белая зима, долины долго ждали ее, и вот она наконец пришла.
Снусмумрик, стоя возле своей палатки, почувствовал перемену погоды и готов был отправиться в путь. Долину пора было закрывать.
Медленно и спокойно вытащил он из земли колышки палатки и свернул брезент. Погасил угли в костре. В этот день спешить ему было ни к чему.
Теперь здесь было совсем чисто и пусто, только квадрат пожухлой травы указывал на то, что на этом месте кто-то жил. На следующее утро и это пятно засыплет снегом.
Он написал письмо Муми-троллю и опустил его в почтовый ящик. Набитый рюкзак стоял на мосту.
Как только стало светлеть, Снусмумрик отправился искать свои пять тактов и нашел их на берегу моря. Он перебрался через гряду водорослей и прибитых морем щепок, остановился на песке и подождал. Они пришли к нему сразу и были проще и красивее, чем он ожидал. Потом вернулся назад к мосту – песенка о дожде шла за ним, подходила к нему все ближе и ближе; он взгромоздил рюкзак на спину и зашагал к лесу.
В тот же вечер в стеклянном шаре засветился маленький немигающий огонек. Семья муми-троллей, повесив штормовой фонарь на верхушку мачты, держала путь к дому, чтобы залечь в зимнюю спячку. Зюйд-вест все не унимался, темные тучи поднялись высоко и закрыли небо. Пахло снегом, холодом и чистотой.
Хомса не удивился, найдя место, где стояла палатка, пустым. Наверно, Снусмумрик понял, что не кто иной, как Тофт должен встретить семью муми-троллей, когда она вернется домой. Возможно, у Снусмумрика было еще кое-что на уме, мелькнуло у хомсы в голове, но он тут же забыл об этом и стал думать о самом себе. Желание встретить муми-троллей становилось нестерпимым. Каждый раз, когда он думал о Муми-маме, у него начинала болеть голова. Мечта о ней была такой прекрасной, нежной и утешительной, что стала просто невыносимой. Вся долина стала какой-то ненастоящей, дом, сад и река казались игрой теней на полотне, и хомса уже с трудом различал, что было на самом деле, а что ему только казалось. Ему пришлось ждать слишком долго, это рассердило его. Он сидел на кухонном крылечке, обхватив лапами коленки и сильно зажмурясь. Большие незнакомые картины проносились у него в голове, и ему вдруг стало страшно. Он вскочил и побежал: мимо огорода, мимо помойной кучи прямо в лес; вокруг вдруг стало темно, он очутился на задворках усадьбы, в некрасивом, ни на что не годном лесу, именно в том, о котором рассказывала Мюмла. Здесь всегда царил полумрак. Деревья испуганно жались друг к другу, длинным, тонким ветвям было слишком тесно, и они сплетались у хомсы над головой. Земля здесь походила на сморщенную мокрую кожу. Лишь огненно-рыжая заячья капуста светила яркими огоньками, ее кустики поднимались из черной земли словно маленькие ручки, а узловатые стволы деревьев были облеплены грибными наростами, похожими на белый и бежевый бархат. Это был какой-то чужой мир. Хомса Тофт никогда не представлял его себе, у него не было для него названия. Здесь не было ни единой тропинки, никто никогда не отдыхал под деревьями. Это был недобрый лес, здесь бродили лишь с мрачными мыслями. Тофт вдруг с большим облегчением почувствовал, что все образы, мелькавшие до этого в его голове, исчезли. Его рассказ о долине и счастливой семье поблек и куда-то уплыл, уплыла куда-то и Муми-мама, стала далекой, чужой, он даже не мог представить себе, как она выглядит.
Хомса Тофт пошел дальше в лес, нагибаясь под ветками, то карабкался, то проползал, не думая ни о чем, и в голове у него было пусто, как в стеклянном шаре. По этому лесу ходила Муми-мама, когда была усталая, сердита и хотела, чтобы ее оставили в покое; невесело бродила она наугад в этой вечной тени... Хомса вдруг представил Муми-маму совсем иной, и это вовсе не удивило его. Он вдруг подумал: отчего она могла расстроиться и чем ей можно было помочь?
