Баба Яга и ее внучки Ягобабочки - Кузьмин Лев Иванович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Раздам! Всё исполню! — вскричал бай и побежал скорей исполнять клятву.
А пастушонок Алим поклонился своим четвероногим и крылатым друзьям, пошёл к тому старичку, к доброму волшебнику:
— Как мне дальше быть-жить? Оставаться с тобой в лесу или идти обратно ко всем людям?
— Возвращайся к людям… Среди людей больше хороших, чем плохих, и эти славные люди по-прежнему ждут не дождутся твоей звонкой дудочки.
И пастушок с дудочкой вернулся к людям.
И все они по-прежнему говорили ему:
— Молодец, Алим!
И тут было бы наговорено и ещё немало сердечных слов, да наша сказка кончилась…
Сказка-то кончилась, а вот дудочка Алима не смолкает.
Она не смолкает до сих пор.
А кто этому не верит, тот пусть к нам приходит, и тогда сам он очень ясно услышит весёлую дудочку мальчика-пастушка.
Когда обед перекипит, что огню он говорит?
(из грузинских сказок)
Любил один царь жестоко играть с людьми. Задаст человеку ни с того ни с сего такой нежданный вопрос, что человек сразу-то растеряется, с перепугу ответит невпопад, и тогда царь отбирает у него всё добро и даже лишает жизни.
Вот взбрело ему потешиться и над своим старшим министром-визирем.
Задаёт царь визирю вопрос:
— Когда обед в горшке перекипит, что огню он говорит? Отвечай быстро, иначе, сам знаешь, тебе несдобровать!
Визирь был находчив, но от такого вопроса тоже, как все, растерялся, тоже, как все, испугался.
Стал царя умолять отсрочить ответ хоть на один день да на одну ночь.
Царь поморщился.
— Не в моих правилах давать отсрочки! — сказал он. — Да уж ладно, тебе, визирю, снисхождение сделаю.
Кинулся визирь домой, сменил богатое платье на простое, сменил парадную обувь на обувь покрепче и отправился в путь.
«Вдруг да где-нибудь на дороге встречу человека посмекалистее! Вдруг да кто мне подскажет ответ на царский вопрос».
И вот он идёт с горы на гору, спешит из долины в долину и нагоняет в пути крестьянина.
Крестьянин седой, старый.
«Вот он, возможно, и даст мне мудрый совет», — думает визирь.
Он старику поклонился, спросил, нельзя ли пойти вместе.
— Отчего нельзя? — говорит старик. — Пожалуйста, пойдём!
И они пошли вместе.
Идут-идут — крепко устали.
Визирь опять думает: «Теперь пора и поговорить с попутчиком насчёт царского вопроса. Только хорошо бы сначала проверить, так ли он смекалист, каким кажется».
И говорит крестьянину вслух:
— Утомились мы, добрый человек! Ноги не шагают у обоих. Давай или я тебя приподниму да понесу, или ты меня приподними да понеси, путь покажется короче.
Крестьянин опешил:
— Ты что? Виданное ли дело друг друга на спине тащить? Так мы больше умаемся!
— Тогда, — говорит визирь, — загляни вон в тот лесок, принеси оттуда ещё по одной ноге для себя и для меня.
Старик совсем поразился:
— Откуда в лесу ноги? Да и человек должен ходить на своих на двух ногах, а не на трёх. Мы ведь не чудища какие-то!
— Что ж, — вздыхает визирь, — тогда пойдём дальше на своих на двоих.
Шли, шли — видят пшеничное поле. Над ним тугие стебли к небу так и тянутся, зелёные, молодые колосья под ветром так и дышат.
Решил визирь испытать старика-крестьянина на смекалку в последний раз:
— Скажи, мудрый человек, это пшеничное поле уже съедено или ещё не съедено?
Старик на визиря рукой махнул:
— Опять глупости спрашиваешь! Как же съедено, когда колос только-только набирает силу, когда сюда ещё не приходили жнецы?
Отступился визирь от старика, хотел было свернуть на другую дорогу. Да тут показалась деревня, а в ней стариков дом.
— Отдохни у меня, — приглашает старик. — А то куда на ночь-то глядя пойдёшь ты, нездешний да этакий неразумный? Ещё заблудишься в горах!
Визирь оглянулся, а в горы из ущелий и вправду поднимается ночь.
Делать нечего, вошёл визирь в крестьянский дом.
Там встретила его старикова молоденькая дочка. Она собрала совсем скромный ужин. А потом хозяин отвёл гостя спать-отдыхать.
Визирь лёг, да только сна у него — ни в одном глазу. Он всё мается над царским вопросом, а ещё слышит, как рядом, за тонкой дверью, хозяин разговаривает с дочкой.
Дочка спрашивает:
— Кого это ты привёл?
— Да неизвестно кого. Полоумного какого-то! Всю дорогу он докучал мне бестолковыми разговорами, плёл околесицу. Жаль мне стало беднягу, вот я и пригласил его ночевать.
— Но какие он всё же разговоры-то вёл?
— А сперва сказал: «Мы очень устали, так давай или я тебя приподниму, понесу, или ты меня приподними, понеси».
— Что ж ты ему ответил?
— А ответил: «Друг друга в пути на себя сажать — ещё больше измучишься!»
— Эх, не понял ты своего попутчика, отец! Совсем не понял! Он ведь что хотел: расскажем, мол, друг дружке на ходу что-нибудь интересное, и за разговором приподнимется настроение, да и путь покажется намного короче… Ну а ещё что он говорил?
— Уговаривал меня заглянуть в лес, принести нам оттуда обоим по третьей ноге!
— А ты?
— А я: «В лесу ноги не растут, и на трёх ногах люди пока что не ходят!»
— И здесь ты, отец, ничего не понял! Это ведь он просил вырезать дорожные посохи. С посохом идти по горам всегда легче. Скажи, какой ещё был разговор?
— Да совсем уж несуразный! Съедено наше пшеничное поле или не съедено, когда на нём только-только первые колосья наливаются. Младенцу ясно — не съедено.
— Нет, отец, — говорит девушка, — если разобраться, наше поле съедено. Ты разве забыл, что зимою брал из царских кладовых хлеба-то в долг, и теперь нам надо рассчитываться за этот долг по мере тройной? Не останется у нас опять для себя ни зёрнышка, вот и выходит — поле съедено…
Тут разговор за дверью утих. Отец с дочерью, похоже, пригорюнились. А визирь поднимается, идёт к ним.
— Простите, — говорит, — я всё слышал. Мудрая у тебя, хозяин, дочка. Очень мудрая! Разреши и мне с ней перекинуться словечком. Разреши попросить у неё совета-помощи.
— А ты всё-таки кто? — спрашивает девушка. — Я ведь давно вижу, что ты путник не такой уж простой.
— Верно. Я царский визирь. Должен я завтра утром дать точный ответ на вопрос: «Когда обед в горшке перекипит, что огню он говорит?» А если ошибусь — мне сразу погибель!
— Кто ж тебе такой вопрос задал?
— Наш владыка-царь!
— С царём-то, — говорит девушка, — мне тоже надо бы побеседовать. Совсем он нас долгами замучил. Вот я вместо тебя, визирь, к царю и войду; вместо тебя на вопрос про обед в горшке и отвечу… Веди меня теперь же в столицу, прямо в царский дворец.
И, не теряя времени, вместе с этой смелой девушкой визирь пустился в обратный путь.
Шли они всю ночь, а когда из-за гор выглянуло солнце, перед ними в зелёной долине, в прекрасном саду засверкали белокаменные хоромы.
Визирь — человек тут всем известный — провёл девушку мимо стражи прямо в царский тронный зал.
Сам визирь укрылся за ковровою занавесью, а девушка подходит к царю.
Царь смотрит гневно, спрашивает грозно:
— Ты ко мне с чем?
— Я принесла тебе от визиря ответ на вопрос: «Когда обед в горшке перекипит, что огню он говорит?»
— Выкладывай! Но помни: если ответ неправильный, пропадать не только визирю, но и тебе! Что ж примолкла? Язык отнялся?
А девушка говорит твёрдо:
— Не отнялся. Отниматься моему языку не с чего. Потому что, когда обед в горшке перекипит, огню он говорит: «У каждого начала должен быть конец! Хватит меня калить, кипятить, мучить! А то я, смотри, сам через край выплеснусь, погашу тебя, злыдня, в один миг!»
— Что-о? — изумился царь. — Это, выходит, ты намекаешь на меня? Это, выходит, ты мою власть угасить сулишься? Ну, постой же!
И от ярости царь даже стражу крикнуть позабыл. Сам потянулся к своей сабле.
Да на резном, расписном, узком троне было не развернуться.
