Еська - Першин Михаил (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Видит Пантер, не дотянуться до Еськи, стал дерево раскачивать. Уж Еська и прут свой выпустил, обеими руками за сук едва удержаться может.
И почти Пантер Еську сбросил. Но тут Фряня, хоть сама кровью исходила, за хвост Пантера ухватила – а он как раз к ей спиной оборотился. Да только ненамного это зверя задержало. Потому у его заместо хвоста ж елда болталася, так ему от того, будто, лишь сил прибыло. Встрепенулся, помлел малость, да с новой силой дерево качать зачал. А хвост уж не болтается, а стоймя стоит. Правда, за энтот миг Еська успел покрепче умоститься. Но всё одно ненадолго б этого хватило.
А Панюшка орёт:
– Мне с полверсты остаётся. Держитеся-а-а-а!
Поняла Фряня, что через хвост Пантера не проймёшь, отпустила. И вдруг видит: как раз на том месте, где елда у всякого кобеля должна быть аль манда у суки – ничё нету, место ровное. И кожица на месте сем гладкая, нежная, и шёрстки – ни волоса. Уж её силы оставляли, но она привстала и в энто самое место впилася ногтями.
Тут-то Пантер и взвыл по-настоящему. Ствол отпустил, наземь рухнул, да и колесом покатился. И – прямо под ноги Панюшке. Тот как мечом махнёт, да напополам зверя-то и разрубил.
Стали Еська с Панюшкой Фряню отхаживать, кровь останавливать. А она-то вовсе без чувства, глаза закрыты, губы белые, грудь едва-едва вздымается – не понять даже: то ль от дыхания ейного, то ль просто ветер платьице шевелит.
– Сходи-ка за водой, отыщи ручеёк какой поблизости, – Еська говорит. – Да по веткам лезь, не то тропка тебя отсюдова не пустит.
– Ан попытаю по земле.
И впрямь, будто чар и не бывало: шаг-другой, да и скрылся Панюшка за деревьями. А Еська Фряню по лицу да по волосам гладит, шепчет: всё, мол, ладно будет, погодь малость, сейчас Панюшка водицы принесёт, тебе полегчает.
Вдруг – кто-то в плечо толкает. Оглянулся, а там две вроде как кошки стоят, только размером с волка доброго. На Пантера и похожи, и нет: уши как уши, хвост как хвост, глаза блеском кошачьим горят. А под брюхом-то, где и положено, у одного – мясца кус болтается, а у другой – складочки слажены. Вот в кого зверюга злоебучая обратилася, как Панюшка её напополам-то разделил.
Хотел Еська их отогнать, да та, котора кошка, этак ласково его головой своей толканула, он навзничь и откинулся. А котяра-то к Фряне морду протянул да рану лизнул. Еська вскочил, на него кинулся, ан глядь: кровь-то высохла, а края раны сошлись, да и вовсе затянулися. Тут уж Еська препятствовать не стал, кошки Фряню облизали, от ран и следа не осталося.
Панюшка с рубахою, в ручье намоченной, назад вертается, а мать на земле сидит, жива-здорова, с Еськой обнимается. А из-за дерев урчанье доносится: тама уж кот свою кошурку оприхаживал.
Панюшка рубаху выжату натянул, да и поёжился.
– Чё, знобко?
– А то! Тама озерцо тако славное, водица чиста, прозрачна, да больно студёна.
– Айда кунёмся! – Еська кричит.
Хвать Фряню в охапку, та его по плечам хлоп-хлоп, хохочет, вырывается. Только Еська хоть и не столь был могуч, как сынок, да бабу в руках удержать – силушки и ему доставало.
Так в озерцо и мокнулися.
Вмиг на Фряне платьишко набрякло, всю стать-красоту ейную облепило, словно наружу всё повылазило. Панюшка зарделся, прочь за деревья отошёл: вы, мол, покеда того-другого, а я уж – опосля.
Еська и сам заголился, и с Фряни платье стянул. Кожа у ей пупырками так и пошла! Он её к себе прижимает, она только «тёпленько» шепчет, да к нему ластится. Вода грудочку споднизу подымает да колышет ласково. Сосочки со студёности скукожились кулачками махонькими, в серёдке дырочки – словно как меж пальцами, коли их в кулак-то сжать, и в кажной – по капельке серебристой дрожит. Еська губами прильнул да капельки-то сглонул. А после провёл ладонью по коже Фряниной и от пупырок всю вроде как разгладил.
Уж и студёности, казалось бы, нету, а, может, и есть, да не чуется. Фряня под воду руку опустила, да пониже живота евонного завела, а там така ласкова штучка оживает, да на холю ейную отвечает. А после как обоймут друг дружку да по спинам гладить зачали. Вдруг Фряня из рук Еськиных рыбкой выскользнула и в воду с головою ушла. А тама-то, тама! Еська и не ждал того – губами по залупке евонной разок всего провела, да того и довольно. И не поцаловала вроде, а как бы нашептала ей чего-то. А та словно слышит, так к ей и тянется.
Вынырнула Фряня, волоса по лицу – завесою. Еська их ладонями раздвинул, да в губы так и впился. Замерли обои. Только вода по спинам-то ихним плёс-плёх, плёс-плёх.
Наконец, чует Еська: её дрожь пробивать стала. Обратно на руки подхватил да на берег вынес.
А там Панюшка уж и костерок разжёг:
– Вы того, грейтеся, а и я пойду к водице.
– Ну, Есюшка, мы тя нашли, – Фряня молвит. – Теперь уж не отпустим. То-то славно втроём заживём!
– Нет, – Еська молвит. – Нельзя мне. Я ишо долг свой не сполнил.
– Какой такой долг?
Еська всего не стал сказывать, а так, намёком только, что покедова у его, мол, планида така, но это не навек, и ему придёт срок воротиться.
Фряня обратно в слёзы: знаю, мол, я эту планиду. Бабы ведь, они смекалистые, им и толковать не надо, без слов всё чуют.
Тут Панюшка подошёл, волоса мокрые откинул, да и молвит:
– Простите, матушка, простите, батюшка, только надобно мне вас оставить. Вы теперя друг дружку сыскали, живите себе в радости, а меня отпустите по свету пойтить, силою с другими померяться.
Фряня было в слёзы, но Еська её остановил:
– Ты за его не боись, он парень бравый. Пущай идёт.
– Так вы ж оба меня бросаете.
– Нет, – Еська улыбается. – Я теперя оставаться могу.
И всё, что Хранитель ему разобъяснил, им пересказал. А в конце добавку сделал:
– Нынче Панюшка, сын мой родный, мою планиду на себя возьмёт, а я могу с тобою, Фрянюшка, до смерти оставаться.
А Панюшка вроде как и не рад:
– Вы звиняйте, батюшка, только навряд с того чё путное выдет. Потому я вот с мечом аль там ружжом лучше кого другого обойтись могу. Да и на кула?чках против меня ишо ни один не устаивал. А вот по энтой части – нет, увольте!
– Да ты не пробовал. Этак и мне, пока сам не отведал, невдомёк было, кака? в том деле сладость.
– Ан пробовал, – Панюшка рукой махнул. – Вы, батя, будто наших деревенских не знаете?
– Он, – Фряня молвит, – с дочкою Хриси (помнишь её, небось, Хрисю-то) всё возжался.
У Панюшки рожа так и расплылась:
– Да, славна девка. Я вот по свету пройдусь да к ей ворочуся. Она меня ждать обещалась. А иных мне не надобно, потому я отведал этого и на кулачках мне драться куда как антиреснее.
Еська только в затылке почесал да вздохнул:
– Видать, така у тя планида. Только выходит, и я свою дорожку ишо до точки всю не вытоптал. Не слабже эта дорожка тропки закодованной будет: вперёд идтить – иди, а взад не вертанёшься. Ты, Панюшка, мать-то сразу не бросай, до дому доведи, а там уж и ступай своей стезёю. Вот только что? с энтими зверюгами делать? Уж больно ласковы кошечки с Пантера проклятого вылупились.
– А ничё, – Панюшка молвит. – У царя нашего батюшки Засад есть.
– Какой такой засад?
– А такой. Тама звери за решётками, вроде как в засаде сидят. Вот Засадом он и зовётся. Мы туда их сведём, может, государь мне за то коня даст. Без коня ведь что за витязь?
На том и порешили. И ишо Панюшка сказал, что дорогою зайдёт в деревню да всё расскажет, что здеся было. Потому пастух его видел, а другому кому не поверит, что теперьча лес безопасный сделался.
Тем временем вовсе смерклось. Фряня сынку велела подале отойти да за деревьями на ночёвку приладиться. А сами они с Еськой до утра так ласкалися, что и передать немыслимо. Соскучались больно. Кажну складочку друг на дружке пообгладили да пооблобызали, каждый волосик не токмо что на голове аль споднизу живота, а и на ресницах самых разгладили. Видать, водица в озерце лесном не проста была: уж до того нежны кожа да кудри Фрянины стали, что Еська и ждать того не мог. А уж сколь долго да сладко он внутре у ей поорудовал, этого мы и вовсе сказать не могём, потому темень была кромешная.
