Там, где Висла-река (польские сказки) - Крашевский Юзеф Игнаций (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
— Ого! Вот это жизнь! — крикнул Маслок и подпрыгнул до потолка.
— Ой-ой! Не прыгай, муженёк! Не то Хозяин за работу это сочтёт и золото отберёт. Раздевайся да ложись-ка в постель. Давай я тебя одеялом укрою и в лавку сбегаю. А что тебе, муженёк, купить? Может, рогалики?
— Давай рогалики! — завопил из-под одеяла счастливый Маслок. — Только чтобы свежие были, хрустящие!
— А ещё что? Может, шоколада?
— Давай шоколада! Молочного, с орехами!
— А ещё что?
— Сейчас скажу, дай подумать. Принеси кусок грудинки, апельсинов, фиников, селёдку копчёную. Нет, лучше угря. Да пожирней выбери, чтобы жир по бороде тёк, когда есть стану. Пива прихвати да бутылку вина того самого, которое знатные паны пьют. Ну, беги скорей!
Жена несколько золотых листочков взяла и за покупками побежала. А Маслок на перине нежится, рад-радёшенек, что не придётся больше работать. Будет он на боку лежать, в носу ковырять да орехи щёлкать. Как сыр в масле кататься.
Вот и получилось прямо по пословице: катался он, как сыр в масле…
Блаженствует Маслок, жизнь свою хвалит не нахвалится. Ещё бы! На кровати полёживает, то орехи погрызёт, то шкварками полакомится, потом хлеб с колбасой поест, повидло пальцем прямо из банки подцепит, после селёдки запихнёт в рот горсть изюма, финиками закусит, пивом запьёт, сыром заест, сахар с кренделя сколупнёт, мак с булочки. Не жизнь, а малина!
Так блаженствовал Ферда два дня, а на третий заболел у него живот и вздулся горой. И кажется ему, что финики кислые, апельсины горькие, шкварки слишком солёные, пиво недостаточно холодное, колбаса сухая и жёсткая, селёдка костистая, повидло протухло, а угорь совсем не жирный…
Вот лежит он на перине, вздыхает, постанывает, с боку на бок ворочается.
А жена как угорелая по лавкам носится и всё, что под руку подвернётся, покупает: мыло, сахар, шляпу со страусовым пером, шёлк на платье, туфли на высоких каблуках, а для своего Ферды — разные лакомства.
Сколько она всякой всячины ни покупает, а золотых листочков в кисете всё не убывает. Но она строго следит, чтобы Ферда в постели лежал и ничего не делал. В носу — пожалуйста, пусть ковыряет. Но муху убить — ни-ни! А уж лучины нащепать на растопку, в избе подмести или посуду перемыть — и думать не смей! Не то исчезнут золотые листочки — и прощай сладкая жизнь!
На четвёртый день совсем похоронный вид был у Маслока. Он так громко стонал и охал, что у жены сердце разрывалось.
— Что с тобой, муженёк? — спрашивает она ласково.
— Ничего!
— А почему же ты стонешь?
— Живот болит!
— Может, чернослива сварить?
— Не хочу чернослива!
— Ну, марципан с мёдом съешь.
— Не хочу!
— А кусочек грудинки дать?
— Не желаю!
— Вот беда! Чем же тебя покормить? А пончики с повидлом хочешь?
— К чёрту пончики с повидлом! Ничего я не хочу!
— Давай зажарю тебе кусочек свининки, горчичной, перчиком приправлю, маринованных грибочков положу — пальчики оближешь!
— Отстань! Не хочу я никаких грибочков!
— Ну и не надо! — рассердилась жена. — Подумаешь, привереда какой: того не хочу, этого не хочу! А чего же ты хочешь? Птичьего молока? Комариного сала? Рожна с маком?
— Работать хочу, — жалобно сказал Маслок. — В шахту пойду.
— Ой, да ты с ума сошёл! — испугалась жена. — И думать об этом не смей. Хочешь, чтобы золотые листочки в табак превратились? Выкинь эту глупость из головы! Разве тебе в постели плохо лежать? Поковыряй в носу, вот и хватит с тебя, считай, что поработал.
Заперла она дверь и убежала в город, по лавкам шнырять, для Ферды лакомства покупать, а для себя наряды.
А Ферда ворочается в постели и стонет. Наконец вылез он из-под одеяла, стоит в рубахе посреди избы, растрёпанный, всклокоченный, на пугало огородное похож.
Постоял-постоял, потом присел за стол и задумался. Чудно?! Всего-то три дня прошло, а ему уже опротивело и в постели валяться и лакомствами объедаться. Вялый он какой-то, сонный, и ничего ему не хочется.
Видит Ферда, муха по столу ползёт, хотел её пристукнуть, да вспомнил запрет Хозяина.
— Ох, ох! — вздыхает Ферда, в затылке чешет и громко зевает. Подошёл к окну, смотрит — шахтёры гурьбой на работу идут, кто песню поёт, кто смеётся, с товарищами шутит. Весело им, а Ферде тоскливо, хоть вешайся.
«А может, плюнуть на золотые листочки и поработать немного?» — подумал он и огляделся по сторонам. В углу метла стояла. И хоть жалко расставаться с золотом, решил он пол подмести. «Эх, — думает, — была не была!» — и взялся за метлу.
Но тут распахнулась дверь, и в избу влетела жена.
Увидела, чем дело пахнет, вырвала у мужа метлу и давай его метлой охаживать да приговаривать:
— Вот тебе, чучело! Получай, ирод! Ну-ка марш в постель! И не смей носа из-под одеяла высовывать!
Всыпала ему по первое число, в постель загнала, одеялом с головой накрыла и строго-настрого наказала: пусть только ещё раз попробует с постели встать, она ему покажет, где раки зимуют.
— Ишь какой работяга выискался! Лежи смирно, не то плохо будет!
Побитый, испуганный, Маслок пролежал в постели до вечера, с вечера до утра и придумал, как ему быть. Надо только дождаться, когда жена в город уйдёт. Вот собралась она уходить, перед уходом строго-настрого наказала, чтобы не смел с постели вставать. На прощание зонтиком погрозила, дверь заперла и ключ с собой взяла.
А Маслок под одеялом скрючился — и молчок! Стукнула дверь, он голову с подушки приподнял, огляделся опасливо, видит, жены нет, он и осмелел. С постели встаёт, одевается, окно открывает. А со двора скрип пилы доносится.
Любопытно ему посмотреть, кто пилит, да дверь заперта. Вот вылез он в окно, видит, это сосед Остружка дрова пилит.
— Здравствуйте, Остружка! — говорит он.
— А, Лежебока, здравствуй! Как дела?
— Неважно, Остружка!
— Подсоби-ка мне суковатое бревно распилить. Никак не справлюсь один.
Маслок недолго думая подбежал, ухватился за другую ручку и давай пилить, аж опилки фонтаном брызнули. Покончили с бревном, но Маслок разохотился, схватил топор и стал дрова колоть. Размахнётся, ударит, полено надвое расколется, щепки во все стороны летят. Растёт куча наколотых дров, а в сердце Маслока радость растёт.
Остружка стоит, головой качает: что это с Лежебокой случилось?
Много дров наколол Маслок, как вдруг с дороги истошный крик послышался:
— Ой, что ты делаешь! Остановись!
Это жена бежала к нему с поднятым зонтиком.
— Брысь! Не то топором огрею!
— Пропали золотые листочки! — запричитала жена и кинулась в избу. Схватила кисет, заглянула внутрь, а там самый обыкновенный табак. И в помине нет никаких золотых листочков.
А Маслок рубит дрова да приговаривает:
— Завтра на работу пойду! На работу! Хватит лодырничать!
Густав Морцинек
Про мужика, который по-звериному понимал
Жил на свете пастух, человек добрый и справедливый. Никого он в жизни не обидел, никому зла не сделал — ни людям, ни зверям. А люди частенько обижали его, насмехались над ним, недотёпой называли.
Зато звери любили доброго пастуха и никогда не обижали. Пугливые косули и олени брали хлеб у него из рук, злые волки ни разу не напали на его стадо, косолапые медведи совсем близко подходили к дубу, под которым он сидел, и тихо рычали: мёд выпрашивали, сластёны. Воробьи и лесные птахи садились пастуху на плечи, на голову и клевали хлебные крошки с ладони. Даже беспощадный орёл ни разу не утащил у него ягнёнка.
И ещё этот пастух понимал язык птиц и всякого лесного зверья. Наклонится, бывало, над муравейником и слышит, как муравьи шуршат-шушукаются, муравьиные новости друг дружке передают.
Что бы на свете ни случилось, пастух обо всём знал. Сядет на пригорочке на солнышке погреться, послушает, о чём птицы щебечут, о чём полевые мыши пищат, а тут Жучка тявкнет, овцы заблеют, мишка косолапый зарычит — вот он все новости и знает.
