Сказки и истории - Несбит Эдит (читать книги без .TXT) 📗

Весь день после драки он отлеживался в постели, а когда вечером ему немного полегчало и он смог сойти вниз, с работы как раз явился отец и задал своему непутевому отпрыску солидную взбучку, после которой тот вновь был вынужден перейти на постельный режим. Этель, как обычно, пришла его утешать, и он между делом рассказал ей историю о горшке с золотом, который он накануне нашел в погребе дома. Хальдебранд не пожалел красок, описывая собственные мучения, когда он несколько часов подряд, раздирая в кровь руки, копал твердую землю прежде чем добраться до заветного клада, который он прятал теперь у себя под кроватью.

— Хильди, миленький, можно мне на него взглянуть, — попросила сестра, изо всех сил стараясь ему поверить.

— Не сейчас, завтра, — сказал Хильдебранд.

На следующий день он был достаточно здоров для того, чтобы пойти в школу, но вместо этого решил заглянуть в погреб и проверить, не найдется ли там горшка с золотом. Он не очень верил в успех этой затеи, но попробовать все же стоило. И он попробовал. Работа была ужасно тяжелой, поскольку детская лопатка, которой он когда-то играл на пляже, почти сразу сломалась, и ему пришлось копать сначала ржавым обломком обруча, а затем ножкой от старой кровати, с незапамятных времен валявшейся в углу погреба. Однако он трудился без передышки вплоть до самого обеда, руки его кровоточили, спина затекла от неудобной позы, а голова кружилась от голода и усталости. И вот, когда наверху зазвонили, собирая семью к столу, он нащупал кончиками пальцев в глубине вырытой им ямы что-то холодное и округлое. Это был горшок, перевязанный сверху плотной коричневой бумагой. Вытащив его из ямы и сняв бумажную крышку, Хильдебранд убедился, что горшок доверху наполнен блестящими золотыми монетами. Задув свечу, он вылез из погреба и тут же нос к носу столкнулся с кухаркой.

— Могу поспорить, в этом горшке маринованные луковицы, — сказала кухарка.

— И вовсе нет, — ответил Хильдебранд.

— Дайте-ка я взгляну.

— Не дам. Это мое дело.

— И мое тоже, — сказала кухарка, полагавшая, что речь идет о съестных продуктах, бывших в ее ведении. И она протянула руку к бумажной крышке.

Хильдебранд слышал, что найденные в земле сокровища по закону принадлежат государству и ему вовсе не хотелось доверять свой секрет болтливой кухарке, из-за которой он запросто мог лишиться добычи.

— Осторожнее, — предупредил он ее. — Там совсем не то, что ты думаешь.

— Что же именно?

— Там… там ЗМЕИ! — неожиданно для себя самого выпалил Хильдебранд. — Я наловил их в винном погребе.

Тут с кухаркой случилась истерика, и Хильдебранд был наказан вдвойне: за то, что без уважительной причины прогулял школу, и за то, что вздумал пугать прислугу своими дурацкими выдумками. По счастью, в суматохе, поднятой воплями кухарки, он успел спрятать горшок с золотом в стенном шкафу под грудой старых галош и ботинок. Когда же скандал поутих, он по пути в спальню, куда был отправлен сразу после обеда, прихватил сокровище с собой и весь вечер обдумывал, на что бы его потратить. Он решил купить себе заводной паровоз, гнедого пони для прогулок по округе, коллекции монет, почтовых марок и разноцветных птичьих яиц, удочки, ружья, револьверы, лук со стрелами и целую кучу всевозможных сластей. При этом он ни разу не вспомнил об остальных членах семьи; здесь его воображения не хватило даже на пакетик ирисок для Этель, серебряный наперсток для мамы и двухпенсовую сигару для мистера Пилкинса.

Наутро, едва проснувшись, он сунул руку под кровать, чтобы удостовериться в наличии золота. Однако то, к чему прикоснулись его пальцы, ничуть не походило на гладкий бок горшка. Вскрикнув, он выдернул руку из-под кровати так быстро, словно она была обожжена. Впрочем, предмет, до которого он дотронулся, вовсе не был горячим — наоборот, он был холодным, скользким и, вдобавок ко всему, живым. Этим предметом оказалась настоящая змея. Еще одна змея лежала на постели у него в ногах, другая — на ночном столике, в то время как еще полдюжины этих тварей лениво копошились на полу посреди комнаты.

Хильдебранд схватил свою одежду — при этом из рукава его рубашки вывалился небольшой змееныш — и одним прыжком преодолел расстояние до двери. Одевшись в коридоре, он не стал дожидаться завтрака (благо аппетит в то утро у него напрочь отсутствовал) и сразу отправился в школу. К чести его замечу, что он все же предупредил перед уходом Сару, их домашнюю прислугу:

— Ни в коем случае не заходи в мою спальню, — сказал он ей. — Она кишмя кишит живыми змеями. Разумеется, она ему не поверила и, как обычно, зашла в его комнату, чтобы сделать уборку. К счастью, змей она не заметила, поскольку они к ее приходу заползли обратно под кровать, а Сара была не из тех служанок, которые чаще одного раза в неделю суются с веником или тряпкой в самые труднодоступные места вверенных им помещений. Следующую ночь Хильдебранд тайком от всех провел в кладовке на кипе газет, укрывшись каминным ковриком и каким-то старым тряпьем. Нутро он спросил Сару:

— Ну как, заходила ты вчера в мою спальню?

— А то нет! — заявила Сара. — Я каждый день там прибираюсь — слава Богу, не бездельничаю.

— Значит, ты прибрала оттуда всех змей?

— Оставьте меня в покое с этими змеями! — сказала она с раздражением и пошла по своим делам.

Хильдебранд понял, что она не видела змей и, подойдя к двери комнаты, осторожно заглянул внутрь. Все было спокойно. Подкравшись к кровати, он приподнял полог, втайне надеясь, что змеи вновь обратились в золото. Но ни змей, ни горшка не оказалось. Они исчезли бесследно. «Впредь буду следить за своей речью», — подумал Хильдебранд, — «и не трепать языком попусту». Спустившись вниз, он нашел Этель и сказал ей как бы между прочим:

— Вчера у меня в кармане лежало двадцать золотых соверенов.

Это все происходило в субботу. На следующий день было воскресенье, и Хильдебранд с утра до вечера разгуливал по округе, позвякивая двадцатью новенькими золотыми, которые на рассвете обнаружил в кармане своих штанов. Но в понедельник монеты исчезли. Так Хильдебранд окончательно убедился в том, что хотя его слова и вправду сбываются, он не способен продлевать их действие во времени. Тогда он сказал Этель, что вчера у него было семь фруктовых пирожных, собираясь на следующий день съесть их все, прежде чем они исчезнут. Как назло, с утра у него разболелась голова, да так сильно, что он даже смотреть не мог на сладкое. Конечно, он мог бы отдать пирожные Этель, но у него не хватило духу на такое необычайное проявление щедрости, и по прошествии суток пирожные испарились, так и не доставшись никому.

Невозможность извлечь хоть какую-то пользу из своего чудесного дара страшно угнетала Хильдебранда. Он обратился было за советом к отцу, но мистер Пилкинс сказал, что у него нет времени на выслушивание всяких дурацких бредней, и рекомендовал Хильдебранду хорошенько учить уроки и всегда говорить только правду или, на худой конец, не говорить ничего. Однако с правдой Хильдебранд по-прежнему не дружил и, когда мальчишки вновь начали его дразнить, не нашел ничего лучше как попытаться поддержать собственный авторитет леденящей душу историей о своей схватке с диким медведем прямо на лужайке перед церковью. Из его слов выходило, что он сражался с разъяренным зверем один на один без какого-либо оружия, голыми руками, и после победы был еле-еле живым доставлен домой на носилках. На другой день ему, как и следовало ожидать, пришлось выдержать бой с диким медведем, у которого кроме огромных зубов и клыков оказался еще и на редкость свирепый нрав — пожалуй, слишком свирепый даже для хищника. Так что, хотя состояние «еле-еле-живости» сутки спустя прошло без каких бы то ни было последствий, этот подвиг не доставил Хильдебранду ни малейшего удовольствия. Еще меньше ему повезло в случае с египетской пирамидой. Во время урока, когда над ним стали смеяться из-за крайне неудачного грамматического разбора какой-то латинской фразы, его угораздило заявить, что он однажды перевел надпись, высеченную на боку египетской пирамиды. К сожалению, он не упомянул, когда и в какой срок он это сделал. В результате всякий раз, когда ему случалось остаться в одиночестве, беднягу подхватывала неведомая сила и забрасывала в далекий Египет, где он порою часами шлялся вокруг гигантской пирамиды, нещадно палимый солнцем и мучимый жаждой, но так и не смог обнаружить ни одной высеченной на ее боку надписи. Отныне, боясь одиночества, он большую часть дня проводил в комнате Этель, зато ночи были в полном распоряжении Пирамиды. Так продолжалось в течение трех недель, пока он наконец не сообразил собственноручно обломком перочинного ножика вырезать на боку пирамиды некое изречение, которое тут же перевел на английский и освободился от этой жуткой напасти. Изречение гласило: Ich bin ein Ganz — если хотите, можете перевести его сами.