Страшные сказки - Тихонов Василий (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Едва дождалась Дуняша самого подходящего времени на святки для присушивания. Только на ком испытать силу, она долго не могла решиться. Парни были ладные в деревне - один Сенька-малодурок пускал слюни и не обращал на девок никакого внимания. Остальные поглядывали сторожко, норовя на гулянках задеть руками, задержать их подольше у девичьего тела. Наконец, Дуняша остановила свой выбор на Митьше. Был он на завид другим парням - сильный, умелый уже в крестьянской работе, весёлый на празднике. И, как прознали девки, именно ему доверили старшие парни срядиться на игрищах в Атамана. В "Шайку" играли так давно, что даже самые старые не могли вспомнить, когда пришла эта любимая всеми игра. Готовились к ней загодя - поправляли костюмы, слежавшиеся за год в сундуках, вырезывали новые деревянные шашки для лихих разбойничков, сговаривались с одинокими на откуп избы.
Этим-то временем и решила попользоваться Дуняша, чтобы присушить приглянувшегося парня. Оставалось только довести зелье. Дело оставалось за немногим. Нужно было набрать в голбце тенета, сжечь их на венчальной свече, добавить толчёный мышиный помёт и замешать всё на собранной испарине. И уже над этим зельем прошептать затверженные на память слова, подсказанные бабкой Долганихой. Вот и пыталась Дуняша выбрать предлог, чтобы спуститься в голбец. И он нашёлся, когда за трапезой дед Василий запросил квашеной капусты, славившейся в деревне за ядрёный и пряный вкус, за крепкий рассол и приятный хруст на зубах. Дуняша быстро выскочила из-за стола и загремела с миской в руках в западёнку.
В голбце тянуло плесенью и ледяным холодом. Она зажгла огарочек, накрутила на припасённую щепочку тенёта, набросала капусты в миску. Дело было почти и закончено - оставалось только вынуть припасённый помёт и сотворить зелье. Было Дуняше неловко, но любопытно, и всё, что делала она, помогало хоть как-то погасить рвущуюся наружу силу, успокоить, приблизить минуту её торжества.
Небольшой задержки в голбце не заметили ни мать, ни дед. Оттрапезничав, они завели разговор о нескором пока, но приближающемся севе, о припасах, оставшихся до урожая, - порадовались, что должно хватить с лихвой и не придётся трогать семенной запас. Редкий год получалось так удачно, пожалуй, последний раз тогда, когда загинули оба сына и мужик - не вернулись с вышедшей из берегов реки, где пытались добыть топляки, да, видно, не рассчитали сил. Река поглотила всех троих, не отдав даже тел, чтобы предать их земле. Это несчастье тяжким грузом придавило деда Василия - согнуло его всегда прямую спину и опустило широкие плечи. Сватов, пришедших к невестке через год после пропажи, он просто спустил с крыльца, пригрозив вслед кулаком: "Жив сын, жив! Пока тело его не увижу своими глазами - не видать вам Дарью, как своих ушей! Проваливайте да дорогу сюда забудьте!" Люди поняли деда, не осудили, зная его крутой характер. Но не вечно же будет успевать он по всем делам - и его силам есть предел. Значит, ждать скоро новых сватов. Только уж не к Дарье, а к Дуняше.
Пока шёл разговор, Дуняша прокралась за печь, где была припрятана склянка с испариной, вынула из свёрточка помёт и щепку с тенётами, сожгла их на огарке матушкиной венчальной свечи и замешала зелье. Долго потом всматривалась она в мутную жидкость, пыталась представить, каков окажется избранник, беспокоилась за будущую свою жизнь. И не зря - не раз приходилось слушать ей рассказы о незадачливой жизни за мужиком тех баб, что в девках приколдовывали, присушивали тайно завидных парней. Смертным боем били их избранники, уходили в тяжёлые запои, напропалую гуляли с солдатками и вдовушками. И пожаловаться было некому. Не принимала дурную бабью слезу Матушка Казанская Богородица, верно, чуяла ложь и ведовство, и помощи тем бабам ждать было не от кого. Но Дуняша решила, что это не про неё сказано, ведь хранит же её девичество кто-то сильный, оберегает от напастей и каверз.
Грядущий день показался ей самым подходящим, чтобы свершить задуманное. Оставалось только дождаться глухой полночи, чтобы прошептать страшные слова - иначе не будут они иметь своей силы, и ничего путного не выйдет из всей затеи.
Матушка и дед Василий улеглись рано, и Дуняша, пристроившись на лежанке у самой двери, силилась не уснуть за то время, что оставалось до полночи, но не сдержалась - сморил её молодое тело и беспокойную голову сон - отрывочный и беспонятный. Снилась Дуняше баня, их, родная, но странная и неузнаваемая. Была она велика и рублена из камня. Те же брёвна, только тяжёлые и холодные могильной стылостью. Алтарём возвышалась каменка с пылающим в нутре огнём. Всё было, как в церкве, только недоставало икон и скорбных ликов святых. Вместо них были голые холодные стены, испещрённые таинственными загогулинами вместо букв. И вдруг распахнулась каменка и вышел оттуда опалённый нестерпимым жаром мужик - не мужик с бородатым лицом, в армяке, но на коровьих мохнатых ногах. Глаза его светились тусклым огнём, прощупывали душу до самого донышка, добрались до заветной скляницы, и страшное лицо расплылось в улыбке. Внезапно появившиеся юркие парнишки ухватили Дуняшу за руки, бросили на холодный пол и стали срывать холщовую рубаху. Сил сопротивляться не было - все они вышли через небольшое пятнышко величиной с сухой берёзовый лист на спине. Сейчас пятно жгло и пронзало болью всё тело.
Мужик на коровьих ногах забрался в банную шайку и гнусавым голосом затвердил незнакомую молитву. Юркие парнишки подали ему рукомойник с тлеющим куриным помётом. С другой стороны под руку с перепончатыми пальцами подвели они треснувшую корчагу с какой-то жидкостью. Мужик смрадно кадил рукомойником в сторону Дуняши и гнусил всё чаще и чаще. Потом он зачерпнул лапой жидкость из корчаги и начал обильно кропить обнажённое тело распростёртой перед ним девушки. Жидкость растекалась бурыми пятнами на груди, на животе, скатывалась по бедрам и пятнала пол. Дуняша закрыла глаза в ожидании самого страшного.
Но тут появился давешний её спаситель с бородой кругом старого лица, выхватил из-за пазухи невеликий комочек и развернул над Дуняшей шёлковую ризу. Шёлк мягко обнял исстрадавшееся тело, и боль унялась. Дальше Дуняша видела только, как поплыли и растеклись фигуры мужика на коровьих ногах и юрких парнишек. Потом рассыпалась по брёвнышкам баня, и Дуняша почувствовала ледяное прикосновение снега. От того и проснулась.
Заглянувшая в окно луна указала, что полночь уже наступила и пора довершить задуманное. Сон сразу забылся, и Дуняша, накинув шубейку, отправилась на задний мост. Она решила, что там будет самое место для свершения тайного грешного дела. Морозный воздух крытого двора холодил голые коленки, пробирался сквозь поры надетых на босу ногу лаптей. Беспоясна, без креста, с распущенными волосами вышла на двор Дуняша и стала разом похожа на молодую ведьму, творящую первое своё чёрное дело.
Дуняша зашептала слова бабки Долганихи, и застывшие лапти поскрипывали в такт им - девушка переминалась с ноги на ногу от пробирающего морозца. Слова звучали глухо и оседали в воздухе белесым паром над самой скляницей.
Стану я, раба божия Дуня, благославясь,
Пойду, перекрестясь, из дверей в двери,
Из ворот в ворота, со двора на двор.
Выйду я, раба божия Дуня, в чистое поле,
В подвосточную сторону, под светел месяц.
В подвосточной стороне, под светлым месяцем
Стоит изба-избушка с четырьмя окошками.
Среди избы лежит доска, под доской Тоска.
Плачет Тоска, рыдает Тоска, белого света дожидается!
Белый свет красного солнышка дожидается,
Радуется и веселится!
Так бы и меня, рабу божию Дуню, дожидался,
Радовался и веселился раб божий Митрий.
Не мог бы без меня ни жить, ни быть, ни есть, ни пить
Ни на утренней заре, ни на вечерней.
Как рыба без воды, как младенец без матери,
Без материна молока, без материной груди,
Без материна чрева жить-быть не может,
Так бы раб божий Митрий без рабы божьей Дуни
