Дом - Малышев Игорь (мир бесплатных книг TXT) 📗
Из гостиной доносилось пение папеньки. Он любил петь, когда одевается перед зеркалом. Если внешний его устраивал, он пел что-нибудь гусарское, если же нет, то «Утро туманное» или «О, дайте, дайте мне свободу…».
— слышалось из-за стены.
— Папенька собирается?
— Да, он уже почти оделся, галстук подбирает, — она внимательно посмотрела на сына и добавила. — Папенька скоро на новую работу переходит. Будет железные дороги строить. Видеть мы его теперь будем редко, но зато с долгами рассчитаемся, а там, глядишь, и дом себе купим. Ты ведь хочешь, чтоб у нас свой дом был?
Ваня пожал плечами, ему нужен был только один дом и совсем скоро он собирался к нему отправиться.
Маменька достала из кармашка небольшое зеркальце, оглядела себя, поправила локон на лбу. Мальчик вдруг почувствовал какое-то смутное беспокойство, ему отчего-то очень не хотелось, чтобы его родители шли на этот праздник.
— А вам правда хочется пойти? Может останетесь?
— Ванечка, как не стыдно капризничать. Мы же ненадолго.
— Ненадолго… — повторил мальчик. — Идите, что уж…
Он взял с тумбочки компас, стрелка погуляла и замерла, указывая на север. От вида этой маленькой, как иголка стрелочки, которая всегда знает правильное направление, ему отчего-то стало спокойнее.
— Идите, — повторил он. — Я ждать буду.
Маменька улыбнулась и снова поцеловала Ваню в лоб.
— А когда мы к бабушке поедем? — спросил мальчик.
— Я думаю, недели через две.
— Так скоро? — изумился Ваня.
— Ну, если ты не вылезешь из постели и не заболеешь снова.
— Не вылезу, — заверил её больной. — Если надо будет, я все эти две недели под одеялом просижу.
Мама засмеялась, хлопнув в ладоши.
— Одного дня, я думаю, будет вполне достаточно. Ну, так мы пойдём.
У Вани отчего-то снова ёкнуло под сердцем.
— Идите. Только дай мне атлас со стола.
Мама дала ему книгу, поцеловала в щёку и пошла к выходу. У двери она остановилась, обернулась, держась за косяк, и улыбнулась Ване так, что ему стало вдруг тепло-тепло, будто он разом очутился где-то в летнем поле, среди духовитой некошеной травы. Мальчик улыбнулся в ответ, открыл атлас и в который раз отыскал поставленную карандашом точку на карте, обозначающую дом бабушки, и синюю ниточку Ягодной Рясы.
Ваня долго сидел над картами. Нашёл Чёрное море, Балтийское, Карское, Белое, Баренцево, Охотское. Смерил линейкой расстояние от бабушкиного дома до каждого из них. Выходило, что ближе всех Чёрное и Балтийское.
— К какому же из них дом пойти хочет? — подумал Ваня. — Может, он и сам ещё не решил?
Мальчик вспомнил свои сны о море, большом, холмистом от высоких волн, снова услышал звон колокольчиков, звуки мышиной возни и кряхтенье Фомы, выбирающегося из-под кровати. Тяжёлая книга сама собой выпала из его рук и он заснул крепким здоровым сном.
Когда Ваня открыл глаза, солнце уже село за крышу дома напротив. Комнату наводнили мягкие сероватые сумерки. Мальчик потянулся в постели и заметил сидящую на стуле в углу служанку Никифоровну. Толстая, добрая и суетливая старушка, она была в их семье и горничной, и кухаркой, и нянькой.
— Никифоровна, вы чего?.. — захотел спросить Ваня, но та вдруг бросилась к нему, порывисто обняла, наполовину вытащив из-под одеяла.
— Ох, ты ж кровиночка моя, — запричитала она и мальчик почувствовал, что лицо её мокро от слёз. — Страсть-то какая… Люди-то вон что говорят… Ох, спаси и сохрани Пресвятая Богородица.
Ваня испугался.
— Случилось что-то, Никифоровна?
— Ох, и не знаю, не знаю, милок. Да только страх-то какой…
— А где маменька с папенькой? — спросил Ваня, чувствуя, как прежнее беспокойство поднимается в нём с новой силой.
Круглое лицо Никифоровны вдруг сморщилось и она тонко заскулила:
— И-и-и… Вот и беда-то, что нет их до сих пор. А люди говорят на Ходынке на этой вон что было… И-и-и…
Она посидела, закрыв лицо руками, потом вытерла глаза кончиками платка.
— Ты вот что… Сиди дома. А я к Иоган Карлычу пойду. Он хоть и дальний родственник, а всё же кроме него у вас тут никого нету. Может, скажет что делать. По больницам пойти, в полицию, аль ещё чего…
— Да чего случилось-то? — дрожащим голосом, чуть не плача, спросил Ваня.
— Ох и дура же я старая, разболталась, — прижала руку ко рту Никифоровна. — Дитё перепугала. Побегу я, а ты, смотри, из дому ни шагу и дверь чужим не отпирай.
И старушка проворно выбежала из комнаты.
Не в силах больше лежать, Ваня оделся, с трудом попадая дрожащими руками и ногами в одежду, и сел у окна. Он чувствовал, как что-то большое и ужасное, словно огромная чёрная туча наползает на него, а он маленький и беззащитный стоит посреди голой степи и видит лишь, как исчезает за горизонтом солнце и мир погружается в горячее густое варево тьмы. Ваня сжался в комок и заплакал. Сквозь слёзы он звал маменьку и папеньку, с надеждой смотрел в тёмный проём, видел, что все его призывы тщетны и снова прятал лицо в ладонях.
Потом приехал Иоган Карлович, ни слова не говоря посадил Ваню в пролётку и отвёз к себе домой. Там, под взглядами бледных и испуганных детей, мальчика напоили чаем с кексом, отвели в детскую и уложили спать. Чёрная яма сна сазу проглотила его и не отпустила до самого утра. Бедные дети Когана Карловича всю ночь не могли сомкнуть глаз, потому что Ваня метался по постели, вскрикивал, стонал, звал маму и папу. Лишь с рассветом кошмары отпустили его и он успокоился. Морщинки на лбу разгладились, словно поверхность озера, при стихающем ветре, губы тронула улыбка, а пальцы нещадно терзавшие простыню, разжались.
На следующий день Иоган Карлович с самого утра куда-то ушёл. Ваня остался один с его детьми. Это были хрупкие робкие существа. Долгое время они не решались заговорить с ним, тихо сидели в углу комнаты, что-то рисовали, временами беззвучно перешёптывались. Наконец самая старшая из них, девочка лет семи, с тонкими рыжеватыми косичками подошла к Ване, угрюмо сидевшему на старом расшатанном стуле, и прошептала срывающимся голоском:
— Мальчик, хотите с нами рисовать?
Ваня не очень любил рисовать, но оставаться в одиночестве посреди этого страха и неизвестности, что окружили его, он тоже больше не мог, поэтому быстро кивнул и пошёл к столу.
— Это Митя, это Саша, — представила девочка двух совсем маленьких мальчиков, робко притихших при его приближении. — А я — Соня.
— Я знаю, тебя Ваня зовут, — пришепётывая сказал Митя. Он шмыгнул носом, Соня проворно вытащила из кармашка грязный платок, вытерла брату нос и отчего-то испуганно посмотрела на Ваню, будто побаивалась, что тот скажет что-нибудь насмешливое. Ваня ничего не сказал. Соня немного успокоилась и попросила:
— Нарисуйте нам что-нибудь.
Ваня взял краски, лист бумаги и стал рисовать речку, камыши, иву, купающую свои гибкие ветки в речных волнах. По речке плыла огромная, вся в сполохах яркого солнечного пламени рыба. На спине её виднелись маленькие фигурки.
— Что это, кит? — спросили дети Иогана Карловича.
— Нет, это сом-солнце. Он плывёт по реке и вся рыба узнаёт, что пришла пора метать икру. А на спине у него я, домовой Фома и водяной Урт. Когда я жил у бабушки, мы часто вместе бродили и с нами всякие истории случались. Однажды мы в болоте нашли звезду, что с неба упала, когда перестала быть солнцем. Потом видели медовика, который по лесу гулял, пока медовой росой по травам и веткам не растаял…
Ваня говорил долго. Рассказал про то, как у Фомы мыши бороду изгрызли и потом его вместе с мышами дым унёс, как дом все двери позакрывал и над людьми смеялся, как кукушка по ночам из часов вылетала, как Голявка в саду объявился и про многое другое. Дети слушали, открыв рты и затаив дыхание, лишь иногда перекидывались изумлёнными взглядами и снова тонули в невероятном Ванином мире, где домовые поют песни, водяные играют с рыбами, и невидимые никому пчёлы собирают мёд и относят его к солнцу. Щёки детей Иогана Карловича, обычно бледные, с проступающими синеватыми жилками, порозовели, робкие глаза заискрились радостью и удивлением. Бедные городские дети, они видели цветущий шиповник только на кладбище, на могиле своей матери, которая померла три года назад, родив младшенького Сашу. Они никогда не ходили по ночной росе, не слышали плеска нерестящихся карасей, не знали радостей купания в июльскую жару, когда брызги летят во все стороны, яркие, как фейерверк, и каждая на мгновение становится крохотным солнцем.
