Сказки Амаду Кумба - Диоп Бираго (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

Старуха захрапела, Самба-рожденный-в-ночи захрапел еще громче.

Ночью старуха поднялась тихонько-тихонько и вышла из хижины. Послышался звук: вжиг! вжиг!! Самба-рожденный-в-ночи тоже поднялся и, подкравшись к старухе, на которую с любопытством смотрела луна, спросил:

А старуха точила нож, длиной в три локтя.

— Точу нож, чтобы утром зарезать быка на завтрак моим гостям. Идем-ка спать.

И они легли в постель, Самба-рожденный-в-ночи и старуха…

Старуха спала (или притворялась спящей) и храпела, может быть, нарочно. А Самба-рожденный-в-ночи ворочался и метался в постели.

— Ты не спишь? — с беспокойством спросила старуха.

— Нет, я больше не сплю.

— А почему ты больше не спишь?

— Как тут уснешь, когда так холодно? — захныкал Самба-рожденный-в-ночи.

— А что тебе нужно, чтобы согреться? — спросила старуха.

— Зернышко хлопка.

— Одно зернышко? — удивилась старуха.

— Да! Зернышко хлопка.

и чтобы из него сделали одеяло для моих озябших ног.

И старуха пошла в поле, где земля была суха и бесплодна,

и красить хлопок. Из него она сделала одеяло и укрыла им ноги Самбы-рожденного-в-ночи.

Самба-рожденный-в-ночи спал — или делал вид, что спит, и старуха, взяв свой острый нож, пошла в большую хижину и перерезала горло всем, кто лежал слева и на ком была повязка.

Она вернулась и сразу уснула, утомившись за этот долгий и трудный день.

Земля остыла, первые петухи еще не пели, когда Самба-рожденный-в-ночи разбудил своих братьев, подле которых лежали зарезанные дочери старухи. Он увел братьев из большой хижины, с бесплодных земель, где засыхали стебли хлопчатника. Но прежде он сорвал повязку со старухи — да так, что она и не шевельнулась.

Первый петух пропел.

Самба-рожденный-в-ночи и его братья были далеко-далеко, у Великой реки, когда старуха нашла в постелях своих семерых дочерей с отрезанными головами. И до сих пор в грозовые вечера слышно ее рычанье! Она бросилась по следу Самбы-рожденного-в-ночи и его братьев.

Она бежала, неслась и летела, и вот обогнала Самбу-рожденного-в-ночи и его семь братьев, когда они расположились на отдых в густой и свежей тени тамаринда. И попугаи, самые болтливые из птиц, сказали ей, что они видели мальчика и юношей, которые бежали на запад.

Старуха остановилась у тропинки, пустила корни в землю и превратилась в грудное дерево. Плоды его, желтые и красные, были заманчиво сочны на вид.

Когда Самба-рожденный-в-ночи и его братья подошли к дереву, один из братьев уже потянулся было сорвать плод, но вдруг вспомнил, как горек был тот, который он недавно отведал на этой дороге; да и Самба-рожденный-в-ночи схватил его за руку.

— Тебя ведь не было здесь семь дней назад! — сказал он дереву.

И дерево засохло, как если бы целое племя термитов обглодало его корни.

Самба и его братья зашагали дальше по дороге к их дому. Позади них поднимался ветер, взметая песок, деревья содрогались, кусты трепетали и небо было черным. А перед ними вдруг загарцевали и забили копытами семь белых коней в шелковых сбруях, украшенных золотом.

— Смотрите! — сказал Самба-рожденный-в-ночи. — Здесь не было конюшни, когда мы проходили тут двенадцать дней назад.

Он щелкнул лианой, которую вырвал из ограды, и семь жеребцов исчезли.

Братья побежали дальше на запад. А позади них в вихре неслась старуха. Самба-рожденный-в-ночи услышал ее пыхтенье и крики. Из ее рта вырывалось пламя.

Они приближались к Великой реке. Они были уже на берегу, когда старуха зарычала:

— Ты не уйдешь от меня!

Но Самба-рожденный-в-ночи взял повязку, украденную у старухи, и бросил ее в воды Великой реки. И воды тотчас расступились, и Самба-рожденный-в-ночи с семью братьями прошли между двух водных стен, которые снова сомкнулись за ними.

Они шли ночи и дни, дни и ночи. И наконец добрались до своей деревни и вошли на отцовский двор. Посреди двора рос стройный зеленый тамаринд.

— Когда же он успел вырасти? — спросил Самба-рожденный-в-ночи.

— На заре, — ответила Кумба-мать. — Он, как ты, рос на глазах.

— А, сегодня на заре?! — воскликнул Самба. — И рос, как я?

Он пошел за самым старым, тупым и зазубренным топором, который ржавел на мусорной куче и давно уже ни на что не был годен. Этим топором Самба с силой ударил по стволу тамаринда:

Листва затрепетала, ствол содрогнулся, корни затрещали.

И как только тамаринд с ужасным грохотом (этот грохот и поныне слышен в грозовые ночи) коснулся земли, все увидели скрюченный труп старой колдуньи, матери семи дочерей.

Бык гиены Буки

Буки не соизволил сказать, как ему достался великолепный бык, которого он вел на веревке. Встретив Лёка-зайца на тропе, где длинноухий сушил свою мокрую от росы спину, Буки попросту приказал ему:

— Ступай за мной. Скачи позади и отгоняй все, что будет садиться на моего быка и до чего не дотянется его длинный хвост — мух, ос, пчел, птиц. Я не желаю, чтобы к нему прикасались. Да и ты, обжора, поменьше на него посматривай! От твоих завидущих глаз может растаять жир на его дивных ляжках!

И Лёк-заяц рысцой побежал вслед за Буки и его четвероногим сокровищем. Он пел, свистел, кричал до хрипоты, отгоняя сопровождавшую быка крылатую свиту: птиц, ос, пчел, мух и москитов, что так и вились вокруг. Впрочем, москиты скоро отстали, ибо Йо-москит и его сородичи никогда надолго не удаляются от воды, а все болота, ручьи, речки и сама Великая река остались далеко позади на пути Буки-гиены, ее быка и охранявшего его Лёка.

Пчелы полетели на запах трав, деревьев и цветов — густой благоуханной волной поднимался он над саванной вместе с испарявшейся утренней росой.

Осы вернулись на земли, где созревали сладкие, сочные ягоды и плоды.

Птицы тщетно искали корм — клещей и других насекомых — на гладкой, блестящей шкуре холеного быка. К тому же их напугала песня Лёка, который скакал позади и целился в них из воображаемого ружья: