Три сказки об Италии. Лошади, призраки и Чижик-Пыжик... - Лаврова Светлана Аркадьевна (читать книги без .TXT) 📗
— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.
Волчица огляделась.
— Ты нас не видишь, но ты знаешь, что мы здесь, — сказал другой голос. — Нам нужна та, бронзовая птичка. Живого можешь съесть сама.
Волчица принюхалась. Запах живого воробья складывался в ясный воздушный след, уводивший вправо. «Значит, они полетели к Капитолию», — подумала Волчица и сказала:
— Не знаю. Откуда мне знать, куда они полетели.
Глава 12
Путаница с императорами
— А с этим памятником связана черная страница воробьиной истории, — и Чивио указал на лихого бронзового молодца верхом на коне, стоящего на площади Капитолия. — Из-за него воробьев обвинили в преступлении, которого они не совершали. Началась эта детективная история примерно в 160— 180-х годах, когда безвестный скульптор изваял статую императора Марка Аврелия.
Жил-был в Риме император Марк Аврелий. Очень был умный человек и хитрый политик. А когда с него сделали бронзовую позолоченную статую, она унаследовала его хитрость. Вот только проявить эту хитрость у бронзового Марка Аврелия в благополучные античные времена не было никакой возможности. Стоял он и думал: «Тоска и скучища. Хоть бы что-нибудь случилось. Тогда я показал бы всем, какой я умный».
И накликал! В Средние века христиане сбрасывали статуи языческих богов и знаменитых героев античности. И даже отправляли их на переплавку. Когда толпа заявилась в Латеран, чтобы уничтожить памятник Марку Аврелию, он заявил:
— Тихо! Меня нельзя сбрасывать! И расплавлять тоже нельзя!
— Это еще почему? — удивилась толпа. — Юпитера можно, Юнону можно, Цезаря можно, а тебя нельзя?
— Ни в коем случае, — твердо сказал Марк Аврелий. — Потому что я — памятник императору Константину, первому принявшему христианство. А вовсе не Марк Аврелий, как вы, может быть, подумали.
— Врешь, — не поверила толпа.
— Чтоб я лопнул, — поклялся Марк Аврелий. — Видите, не лопнул. Значит, и вправду Константин.
Толпа оглядела памятник — правда, нигде не лопнул. Значит, Константин.
— А я не верю, — заявил один нахальный тип. — Докажи.
— Легко, — согласился Марк Аврелий. — «Константин» в переводе означает «постоянный». Посмотрите на меня: разве я переменный? Я явно постоянный — поставили, вот и стою.
Обошли римляне статую, потрогали: и вправду постоянный. Вылитый Константин. И памятник Марку Аврелию стали считать памятником Константину и даже поставили перед Капитолием. Там он и посейчас стоит. Одно плохо — позолота с него куда-то делась. Вроде бы никто статую с конем ножиком не скоблил… А позолоты все-таки нету. Римлян спрашивают:
— Куда позолоту-то дели? Сперли?
Римляне невинно разводят руками:
— Да сами удивляемся! Была — и нету! Наверное, она к пальцам сильно липла. Памятник-то душевный, вот всяк и норовил то коня по крупу потрепать, то императорскую ножку погладить. А крупинки золота прилипали к пальцам. За сотни лет все и прилипли. Оно и к лучшему. Говорят, что когда на памятник вернется позолота, наступит конец света.
— Ай-я-яй, — говорили римлянам. — Неправдоподобно.
— Тогда это воробьи, — и римляне кивали на стайки, копошащиеся у подножия статуи. — Они думали, что это зернышки, склевывали золото и постепенно обклевали всего Марка Аврелия. Точно вам говорим — воробьи! Конкретно вот эти.
Так воробьев клана Нумы Помпилия обвинили в воровстве. Уже много веков тащится за ними эта мерзкая клевета. И когда воробьи других кланов повздорят с воробьями клана Нумы Помпилия, то подкалывают их: «Да что с вами говорить! Вы у Марка Аврелия все золото стащили! И в Тибре спрятали».
— Почему именно в Тибре? — удивлялись воробьи клана Нумы Помпилия.
— Потому что от этого вашего гнусного деяния образовался глагол «стибрить», то есть украсть, — отвечают воробьи клана Навона (они самые остроумные в Риме).
Но вообще-то это так, дружеские подковырки. Все знают, что воробьи этого золота не крали.
— Отсюда мораль: невиновность уже сама по себе есть награда, — закончил Чивио.
— Потому что другой честному человеку не дождаться, — дополнил Чижик. — Даже если он воробей.
Глава 13
Четыре в одном
— А сейчас мы посмотрим мост, — сказал Чивио. — Там есть очень странный памятник, ты таких никогда не видел. Мост Фабриция носит неофициальное название Мост Четырех Голов. Этот Фабриций был не то куратор, не то прокуратор в 62 году до нашей эры. Мост сохранился с тех времен и даже не слишком переделан. Про него рассказывают такую сказку.
— Прокляну! Утоплю! Разольюсь и затоплю! — бушевал бог Тибра Тиберин в своем подводном дворце. Дворец был так себе — низенький, плоский и длинный, похожий на ряд подводных амбаров. Тиберин туда на четвереньках вползал. Потому что Тибр — это вам не океан, глубина не та. А по обычаю надо, чтобы верхушки дворца водяного божества хотя бы из воды не торчали.
— Ну что ты так расстраиваешься, — ворковала Рея Сильвия, бывшая весталка, а ныне речная богиня и счастливая супруга Тиберина. — Не волнуйся, милый, тебе вредно. Вон позеленел весь, наверное, давление поднялось.
— Эти люди затеяли строить через меня мост! — возмущался Тиберин. — Оскорбление! Наглость! Шантаж и рэкет!
— Ну почему сразу рэкет, — погладила мужа Рея Сильвия. — Люди традиционно строят мосты через реки, это у них народный обычай.
— Но для речного божества это традиционно считается оскорблением, — объяснил Тиберин, тяжело дыша после вспышки гнева. — Мне вообще-то глубоко все равно, будет мост или нет. Но положено гневаться — я и гневаюсь. Сейчас отдохну и еще немного погневаюсь.
— Да лучше быстренько прокляни кого-нибудь и успокойся, — посоветовала Рея Сильвия.
— Строителей, — предложил Тиберин.
— Их-то за что, они люди подневольные.
— Архитекторов, — опять предложил Тиберин.
— Их нельзя, они творческие люди. От проклятья такого натворят — мало не покажется.
— Тогда Самого Большого Начальника, который приказал мост строить.
— Ой, вот уж кого нельзя проклинать, так это его, — воскликнула Рея Сильвия. — Сейчас Римом правит прямой потомок моего сына Ромула. Как же пра-пра-пра-правнучка проклинать…
— Хорошо, — сказал Тиберин, которому надоели эти сложности. — Тогда я прокляну тех, кто через 16 веков решит перестроить этот мост и при этом поссорится со всеми.
Такое хитроумное решение Рее Сильвии понравилось. Во-первых, дело будет через 1600 лет, авось проклятье протухнет и не сбудется. Во-вторых, никого из проклинаемых Рея Сильвия не знала и не видала — они еще не родились. В-третьих, если они перессорились, то, видимо, люди вздорные и жалеть их нечего, сами виноваты. Проклятье было произнесено. И мост был построен.
Прошло шестнадцать веков. Мост обветшал. Папа Сикст V приказал его починить. Четыре архитектора реставрировали этот мост и никак не могли договориться. Они смертельно перессорились, каждый день орали друг на друга. Однажды папа приехал посмотреть, как продвигается работа. И видит такую картину. Один архитектор кричит на второго:
— Кто так опору подводит? Только безмозглый болван так подводит опору!
— А ты что тут такое нарисовал на арке? — не отстает второй. — Это же не маска, а карикатура на Его Святейшество! Ах ты, дубина медноголовая!
Третий ничего не сказал, а вылил на второго ведро с краской. А когда четвертый архитектор обозвал трех предыдущих не просто нехорошими словами, а с упоминанием имени Господа нашего и девы Марии в ругательном контексте, папа содрогнулся. Он открыл рот, чтобы сказать, что он об этом думает, но вдруг из зеленой воды Тибра вырвалась молния, и потусторонний, слегка булькающий голос произнес:
— Слово сказано! Слово услышано! Пришло время проклятья! Буль-буль!
И папа Сикст тут же приказал казнить четырех поссорившихся архитекторов. А из мрамора вырезать столб с четырьмя головами архитекторов, смотрящих в разные стороны и не могущих разделиться. Не хотели мирно работать при жизни — будьте вместе после смерти.
Странный четырехголовый столб поставили на мосту Фабриция. Но история, как ни странно, на этом не окончилась.
Прошло еще сколько-то лет. Сто или двести — неизвестно. Для Вечного Города это не срок. Тосковали четыре головы на мосту. Их существование скрашивали только воробьи клана Трастевере. То сплетни городские перескажут, то песенку прочирикают. Но все равно скучно. И вот однажды четыре головы взмолились:
— Да что же это за судьба у нас разнесчастная! Сколько можно торчать на мосту! Хотим путешествовать! О Великий Юпитер, помоги нам! Отломи нас от моста!
— Вы уверены? — хмыкнул Юпитер.
— Си, синьор, — обрадовались Головы.
— Тогда ладно, — согласился Юпитер, приладился молнией и — ба-бах! — угодил прямо в основание четырехголового столба, где он к мосту крепился. Столб отломился и начал падать в Тибр. И лежать бы ему утопленником до конца света, если бы не воробьи клана Трастевере. Налетели они несметной кучей, подхватили падающие головы, изо всех сил надрываясь, отнесли на бережок. Лежат Головы на берегу Тибра, по колено в воде… ну, не по колено, потому что у голов колен нету. Наполовину в воде лежат. Рядом в обмороке распростерлись переутомленные воробьи.
Загрустили четыре головы: то хоть они на людном месте стояли, толпу видели, разговоры слышали. А теперь валяются в кустах, а как вода начнет прибывать — вообще потонут.
— Нет, это не дело, — сказали воробьи. — Давайте-ка, Головы, учиться летать.
— А у нас крыльев нету, — испугались Головы.
— А вы сперва научитесь, крылья потом отрастут.
И стали четыре головы учиться летать. После года упорных тренировок у них отросли крылья. Стали они не просто Головы, а Головы-с-крыльями. И полетели они путешествовать. Прилетели в далекий русский город — то ли Киев, то ли Владимир, точно неизвестно. А там зима, холода стоят лютые, снегом все замело. Головам-то все равно, они мраморные. А вот местные воробьи просто сотнями мрут от бескормицы. Вспомнили Головы-с-крыльями воробьев из клана Трастевере, которые их спасли. Стали в окрестных деревнях таскать коров да лошадей и складывать перед воробьями — кушайте, птички! Воробьи, конечно, лошадей не едят, они все больше зернышки предпочитают. Но с голодухи можно и мясо употребить.
И все бы ничего, да пару раз Головы-с-крыльями ошиблись — вместо коров притащили местных царевен. Они в русской фауне не разбирались, а по комплекции похоже. Воробьи царевен не клевали, но все равно большой скандал вышел: Змей Горыныч прилетел, царевен похищает! Четырехголовый Змей Горыныч, нетипичный! Местный Иван-царевич вызвал Головы-с-крыльями на бой.
— А мы не хотим, — отнекивались Головы-с-крыльями. — Отпусти нас, сердитый синьор, мы домой полетим, в Рим. И что нас понесло в эту холодную Россию…
Но Иван-царевич попался упертый. Отрубил он одним ударом четыре головы…
— А последнее желание? — спросили Головы.
Иван-царевич растерялся:
— Ну, загадывайте, выполню. Последнее желание — святое дело.
— Отвези нас, четыре головы, в город Рим, на мост Фабриция, да поставь на перила, да сбрызни живой водой — авось прирастем.
Почесал в затылке Иван-царевич: в Рим съездить — не в деревню Гадюкино, далеко. Но слово дал — придется выполнять. Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич в Рим, вытряхнул из торбы Головы, сбрызнул живой водой (у него запас живой воды еще с прошлого подвига остался). Под радостные крики воробьев из клана Трастевере Головы тут же приросли на старое место и сказали:
— В гостях хорошо, а дома — лучше.