Маугли - Киплинг Редьярд Джозеф (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Не всё ли равно, кто стреляет через тебя? – спросил верблюд. – Ведь тогда поблизости много других людей, много других верблюдов, и поднимается громадное количество клубов дыма. Тогда я нисколько не боюсь. Я сижу тихо и жду.
– А между тем, – заметил Билли, – когда тебе снятся дурные сны, ты пугаешься и тревожишь лагерь. Ну, ну! Раньше, чем я лягу, не говорю уж сяду, и позволю человеку стрелять через себя, мои копыта поговорят с его головой. Слышали ли вы что-нибудь ужаснее этого?
Наступило продолжительное молчание. Наконец один из орудийных волов поднял свою огромную голову и сказал:
– Да, очень глупо. Существует только один хороший способ борьбы.
– Продолжай, – заметил Билли. – И, пожалуйста, не щади меня. Предполагаю, что вы, волы, сражаетесь, стоя на ваших хвостах?
– Существует только один способ войны, – сказали сразу оба вола. (Они, вероятно, были близнецы.) – Вот какой. Едва протрубит Двухвостка (лагерное прозвище слонов), запрягают двадцать пар волов в одно большое орудие…
– А зачем трубит Двухвостка? – спросил молодой мул.
– С целью показать, что он не хочет подходить к дыму. Двухвостка – трус. Мы все вместе тащим огромное орудие. – Хейа! Хуллах! Хейах! Хуллах! Мы не карабкаемся, как кошки, и не бежим, как телята. Мы идём по гладкой долине, все двадцать пар, пока нас не разомкнут, а тогда начинаем пастись. Крупные пушки через низменность говорят с каким-нибудь городом, окружённым глиняными стенами; куски стен падают, пыль взвивается так высоко, точно домой идёт множество скота.
– О, и вы в это время пасётесь? – спросил молодой мул.
– И в это время, и в другое. Есть всегда приятно. Мы едим, пока на нас снова не наложат ярмо и мы не повезём пушку обратно к тому месту, где её ждёт Двухвостка. Иногда в городе тоже оказываются большие орудия; они нам отвечают и кое-кто из нас бывает убит; для оставшихся оказывается больше травы. Это судьба – только судьба. Тем не менее Двухвостка – великий трус. Вот настоящий способ сражаться. Мы братья и пришли из Гапура. Наш отец был священный бык Шивы. Мы кончили говорить.
– Надо сознаться, что я многое узнала в эту ночь, – заметила полковая лошадь. – Скажите, джентльмены разборных пушек, чувствуете ли вы наклонность щипать траву, когда в вас стреляют из крупных орудий, а позади вас шагает Двухвостка?
– Мы так же мало склонны есть в это время, как садиться, позволять людям стрелять через нас или кидаться в толпу солдат, вооружённых ножами. Я никогда не слыхивал ничего подобного. Горная площадка, хорошо уравновешенный груз, погонщик, который, я знаю, позволит мне выбирать дорогу – и я к вашим услугам; но всё остальное – нет! – сказал Билли.
– Понятно, – протянула полковая лошадь, – не все устроены одинаковым образом, и я вполне ясно вижу, что, благодаря вашему происхождению с отцовской стороны, вы не в силах понимать многое.
– Прошу не касаться моего рода с отцовской стороны, – сердито возразил Билли; (ни один мул не любит напоминания о том, что его отцом был осёл). – Мой отец был джентльмен с Юга, и он мог сбить с ног, искусать и разорвать ногами в клочья любую лошадь, попавшуюся на его пути. Помни ты, большой коричневый Брембай!
Брембай значит дикая невоспитанная лошадь. Представьте себе чувство скакуна, которого ломовая лошадь назовёт «клячей», и вы поймёте, что испытал австралийский полковой конь. Я видел, как в темноте блеснули его белки.
– Слушай ты, сын привозного с Малаги осла, – сказал он сквозь зубы. – Знай, что с материнской стороны я в родстве с Кербайном, который выиграл мельбурнский кубок. Там, откуда я, мы не привыкли, чтобы нами управляли плохо подкованные мулы с языком попугая, с глупой головой и служащие в батарее духовых пушек, стреляющих горохом. Ты готов?
– Поднимайся, – взвизгнул Билли.
Они оба стали друг против друга на дыбы, и я ждал, что начнётся ожесточённый бой, но вдруг из темноты справа послышался горловой раскатистый голос:
– Из-за чего вы дерётесь тут, дети? Успокойтесь.
Оба животных, фыркнув с досадой, опустились на ноги, потому что ни лошади, ни мулы терпеть не могут голоса слона.
– Это Двухвостка, – сказала полковая лошадь. – Я не выношу его. По хвосту с каждого конца! Противно!
– Я испытываю то же самое, – сказал Билли, подходя поближе к полковой лошади. – В некоторых отношениях мы с тобой походим друг на друга.
– Я думаю, мы унаследовали это сходство от наших матерей, – заметила полковая лошадь. – Не стоит ссориться. Эй ты, Двухвостка, ты привязан?
– Да, – ответил Двухвостка и засмеялся во весь свой хобот. – Меня загородили на ночь, и я слышал всё, что вы говорили. Но не бойтесь: я не перешагну изгороди.
Волы и верблюд тихонько сказали:
– Бояться Двухвостки? Что за вздор.
И волы прибавили:
– Нам жаль, что ты слышал, но мы говорили правду. Двухвостка, почему ты боишься пушек, когда они стреляют?
– Ну, – сказал Двухвостка, потирая одну заднюю ногу о другую совершенно так, как это делает маленький мальчик, декламируя поэму, – я не знаю, поймёте ли вы меня.
– Мы многого не понимаем, но нам приходится возить пушки, – ответили волы.
– Я это знаю, знаю также, что вы гораздо смелее, чем сами думаете. Я – другое дело. Капитан моей батареи на днях назвал меня «толстокожим анахронизмом».
– Это ещё новый способ вести сражение? – спросил Билли, который уже оправился.
– Ты не понимаешь, что это значит, но я понимаю. Это значит «между и посреди», и это моё место. Когда снаряд взрывается, я своими мозгами понимаю, что произойдёт после взрыва; вы же, волы, не понимаете мозгами.
– Я понимаю, – сказала полковая лошадь. – По крайней мере, отчасти, но стараюсь не думать о том, что понимаю.
– Я понимаю больше тебя и думаю об этом. Я знаю, что мне следует заботиться о себе, я так велик; известно мне также, что когда я бываю болен, никто не умеет лечить меня; люди могут только прекратить выдачу жалованья моему погонщику, пока я не поправлюсь, а моему погонщику я не могу доверять.
– Ага, – заметила полковая лошадь, – вот и объяснение! Я доверяю Дику.
– Ты можешь посадить целый полк таких Диков на мою спину, а я всё-таки от этого не буду чувствовать себя лучше. У меня достаточно знаний, чтобы тревожиться и слишком мало их, чтобы, несмотря на тревогу, идти вперёд.
– Мы тебя не понимаем, – сказали волы.
– Да, не понимаете, а потому я и не говорю с вами. Вы не знаете, что такое кровь.
– Знаем, – возразили волы. – Это красное вещество; оно впитывается в землю и пахнет.
Полковая лошадь брыкнула, подпрыгнула и фыркнула.
– Не говорите о ней, – сказала она. – Думая о крови, я чувствую её запах, а запах этот вселяет в меня желание бежать прочь… когда на моей спине нет Дика.
– Да ведь её же нет здесь, – сказали в один голос верблюд и волы. – Почему ты такая глупая?
– Это противное вещество, – сказал Билли. – У меня нет желания броситься бежать, но я не хочу разговаривать о крови.
– Вот, вот. На этом вам следует остановиться, – сказал Двухвостка, в виде пояснения помахивая хвостом.
– Конечно. Мы и так простояли здесь всю ночь, – согласились с ним волы.
Двухвостка нетерпеливо стукнул о землю своей ногой, и железное кольцо на ней зазвенело.
– Ах, о чём с вами говорить. Вы ничего не видите мозгом.
– Нет, мы только видим нашими четырьмя глазами, – сказали волы, – но видим решительно всё, что нам встречается.
– Если бы мне приходилось только смотреть и ничего больше, вас не заставляли бы возить крупные орудия. А если бы я походил на моего капитана (он видит мозгом многое до начала стрельбы и весь дрожит, но не убегает), так вот, если бы я походил на него, я мог бы стрелять из пушки. Однако, будь я вполне мудр, я не был бы здесь. Я по-прежнему оставался бы королём леса; половину дня спал бы и купался бы, когда мне вздумается. Теперь же я целый месяц не мог выкупаться как следует.
– Всё это прекрасно, – сказал Билли, – и тебе дали странное имя, но ведь длинное название не помогает понимать непонятное.
