Повелитель блох - Гофман Эрнст Теодор Амадей (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
Тон и все поведение Георга граничили с грубым бахвальством, и Перегринус был оскорблен до глубины души тем, что Пепуш так дурно истолковал все его действия.
? Мне никогда, ? сказал он, не скрывая своей досады, ? мне никогда и в голову не приходило становиться тебе поперек дороги; в тебе говорит безумство и ревность влюбленного, иначе ты понял бы, что я совершенно невиновен во всем, что ты сам выдумал. Не требуй, чтобы я убил змею, которую ты питаешь в груди себе на мучение! Знай же, что тебе не бросал я никакого дара, тебе не приносил никакой жертвы, отказываясь от прекраснейшей и, может быть, от высшего счастия моей жизни. Иной, более высокий долг, нерушимое слово принудили меня к этому!
В дикой ярости Пепуш уже занес кулак на друга, но тут малютка бросилась между ними и, схватив Перегринуса за руку, воскликнула со смехом:
? Оставь его, пусть убирается этот нелепый чертополох, у него одна дурь в голове, он до того своенравен и упрям, как вся их порода чертополохов, что никогда сам даже не знает, чего он, собственно, хочет; но ты мой и останешься моим, мой милый, горячо любимый Перегринус!
С этими словами малютка усадила Перегринуса на канапе и без всяких церемоний прыгнула к нему на колени. Пепуш, досыта обгрызши свои ногти, бросился вон из комнаты.
Малютка, одетая опять в свое соблазительное, фантастическое платье из серебряной тафты, была по-прежнему прелестна и обворожительна; Перегринус чувствовал, как у него по жилам заструилось электрическое тепло ее тела, и все-таки по временам на него веяло каким-то ледяным, недобрым трепетом, как бы дыханием смерти. Впервые ему почудилось в глубине глаз малютки что-то странно безжизненное, застывшее, а в звуке ее голоса, даже в шелесте ее серебряной тафты звучало что-то ему чуждое, чему никоим образом не следовало доверять. Ему тяжело было вспомнить, что в тот раз, когда Дертье говорила ему то, что согласовалось с ее мыслями, она была также одета в тафту; почему именно тафта казалась ему опасной, он сам не знал, но мысли о тафте и о чем-то зловещем сами собой связывались друг с другом, подобно тому как сон соединяет самые разнородные образы и люди объявляют все это чепухой, не постигая глубокой, сокровенной их связи.
Вовсе не желая огорчать милое маленькое существо каким-нибудь ложным подозрением, Перегринус подавил свои чувства и ждал только благоприятного момента, чтобы вывернуться из ее объятий и ускользнуть от райской змеи.
? Но что с тобой, ? сказала наконец Дертье, ? что с тобой сегодня, мой нежный друг? Ты так холоден, так бесчувствен! Что у тебя на душе, жизнь моя?
? Голова болит, ? отвечал Перегринус как только мог равнодушнее, ? голова болит ? хандра ? глупые мысли ? только это и расстраивает меня, милое мое дитя, и больше ничего. Пусти меня на воздух, и все пройдет в несколько минут; кроме того, у меня есть еще одно дело.
? Все это, ? воскликнула малютка, быстро соскочив с колен Перегринуса, ? все это ложь, но ты злая обезьяна, которую сначала нужно приручить!
Перегринус вздохнул свободно, когда очутился на улице, но уже совсем вне себя от радости был мастер-блоха, который, сидя в галстуке у Перегринуса, без умолку хохотал и так хлопал в ладоши, что всякому было слышно.
Перегринусу была немножко тягостна эта веселость его маленького протеже, ибо она мешала ему думать. Он попросил мастера-блоху успокоиться, ибо солидные люди уже стали посматривать на него с упреком, полагая, что это он сам так хохочет и выкидывает такие глупости на улице.
? Какой же я дурак, ? восклицал мастер-блоха, не в состоянии умерить свой восторг, ? какой же я слепой дурак, что мог сомневаться в победе там, где не было никакой надобности и бороться. Да, Перегринус, это так, вы победили в то мгновение, когда и самая смерть возлюбленной не могла поколебать вашего решения. Дозвольте мне ликовать, дозвольте мне радоваться, ибо все это могло бы оказаться обманом, если бы не показались уже первые лучи солнца, которое озарит все тайны.
Когда Перегринус постучал в дверь Лэммерхирта, нежный женский голос откликнулся: «Войдите!» Он отворил дверь; девушка, бывшая одна только в комнате, встала ему навстречу и приветливо спросила, что ему угодно.
Для благосклонного читателя будет достаточно, если мы скажем, что девушке этой могло быть около восемнадцати лет, что она была скорее высокого, чем низкого роста, стройна, прекрасно сложена, что волосы у нее были каштановые, глаза темно-голубые, а кожа казалась нежной мягкой тканью из лилий и роз. Но всего дороже было то, что на личике девушки написана была та нежная тайна девственной чистоты, высокой небесной прелести, какую удалось уловить некоторым старым немецким живописцам в их картинах.
Как только Перегринус взглянул в очи прелестной девушки, ему показалось, будто он находился в тяжелых оковах, которые расторгла некая благодетельная сила, и ангел света стоит пред ним, об руку с которым он вступит в царство несказанной любви и блаженства. Девушка, покраснев от неподвижно устремленного на нее взгляда Перегринуса и стыдливо потупив глаза, повторила вопрос, что господину угодно?
Перегринусу стоило некоторого напряжения пробормотать, запинаясь: не здесь ли живет переплетчик Лэммерхирт? Когда же девушка ответила, что Лэммерхирт действительно живет здесь, но что сейчас он отлучился по делам, Перегринус начал что-то путать о переплетах, которые он заказал, о книгах, которые Лэммерхирт должен был ему доставить; наконец он кое-как попал в колею и вспомнил о роскошном издании Ариоста, которое Лэммерхирт должен был переплести в красный сафьян с богатой золотой отделкой.
Тут как бы электрическая искра пробежала по телу девушки; она всплеснула руками и воскликнула со слезами на глазах:
? Ах, боже мой! ? так вы ? господин Тис! ? Она сделала движение, будто желая схватить руку Перегринуса, но быстро отступила назад и глубоко и облегченно вздохнула. Затем милая улыбка, как приветливая утренняя заря, озарила личико девушки, и она начала благодарить и благословлять Перегринуса за все его благодеяния ее отцу, ее матери, и не только за это ? нет! ? за его кротость, его ласку, за ту радость и блаженство, которые он принес детям своими подарками на Рождество. Она проворно освободила отцовское кресло, которое было завалено книгами, рукописями, непереплетенными тетрадками, пододвинула его к Перегринусу и с радушием и гостеприимством просила его сесть. Затем она достала отлично переплетенного Ариоста, осторожно провела полотняным платком по сафьяну и с сияющими глазами подала Перегринусу мастерское произведение переплетного искусства, зная хорошо, что Перегринус воздаст должное прекрасной работе ее отца.
Перегринус вынул несколько золотых, но прелестная девушка, заметив его движение, поспешила сказать, что она не знает цены за работу и оттого не может принять уплаты, а потому не соблаговолит ли господин Перегринус обождать несколько минут, так как отец ее должен сейчас возвратиться. Перегринусу показалось, будто презренный металл в его руке сплавился в комок, и он опустил в карман золотые гораздо скорее, чем их вынул.
Когда Перегринус совершенно машинально сел в широкое кресло Лэммерхирта, девушка взялась и за свой стул; из вежливости господин Перегринус инстинктивно вскочил с места и хотел сам пододвинуть ей стул, но тут нечаянно вышло так, что он вместо спинки стула схватил руку девушки и, когда осмелился тихонько пожать эту драгоценность, ему почувствовалось еле заметное ответное пожатие.
? Киска, киска, что ты делаешь? ? обратилась вдруг девушка к кошке и подняла с полу клубок, который та держала в передних лапках, принимаясь за мистическое свое тканье. Затем она с детской непринужденностью взяла за руку плававшего в облаках восторга Перегринуса, подвела его к креслу и еще раз попросила его присесть, сама же уселась против него, занявшись каким-то женским рукоделием.
Перегринус носился по волнам бушующего моря.
? О принцесса! ? вдруг прошептал он, сам не зная почему. Девушка испуганно взглянула на него; ему представилось, что он оскорбил прелестную, и он воскликнул грустно и нежно: ? Моя милая и дорогая mademoiselle!
