Дети на ветру - Цубота Дзёдзи (чтение книг TXT) 📗

— Знаешь, Дзэнта! А я прыгнул с высоты в полтора метра!

— Да ну!

— Ага. А вот прыгнуть с двух метров не удалось. Палец поранил.

Так Дзэнта узнал, почему Сампэй поранил палец.

— А ты можешь прыгнуть с такой высоты? — спросил Сампэй.

— Конечно. Это же не вверх прыгать, а вниз.

— Тогда пойдем. Посмотрим, у кого лучше получается.

— Нельзя. Опять палец повредишь.

Но делать нечего. Сампэй уже встал.

— Идем! Идем! — Он потянул Дзэнту за руку.

И они отправляются на обрыв, на горе за домом.

— Вот отсюда, — объявил Сампэй, становясь на краю скалы, с которой он прыгал в сад.

— Подумаешь, — говорит Дзэнта и легко прыгает вниз. Осмотревшись, он кричит: — Ага! Вот обо что ты порезал палец!

И, выкопав наполовину зарывшийся в землю осколок бутылки, отбрасывает его в угол сада. Тогда Сампэй тоже говорит, как Дзэнта: «Подумаешь!» — и прыгает с уступа. Ну вот, оказывается, не так уж страшна эта высокая гора, на которой он так долго тренировался. Сампэй оглядывает окрестности, пытаясь выискать что-нибудь новое для закаливания тела и духа. Ага! Вот что потребует отваги во сто, в тысячу раз больше — прыгать с обрыва с закрытыми глазами! Говорить никому не надо. Он будет тренироваться один и научится прыгать с закрытыми глазами с самой высокой скалы. Вот все удивятся! И он, Сампэй, станет знаменитым. И Сампэй говорит Дзэнте:

— Дзэнта, ты идешь вниз?

— Иду. А ты?

— Я тут останусь.

— Зачем? Опять палец порежешь.

— Не порежу. Ступай вниз.

— Что-нибудь придумал?

— Нет, — качает головой Сампэй.

Дзэнта, то и дело оглядываясь назад, спускается по склону.

Ну, вот теперь можно заняться прыжками вслепую. Сампэй становится на краю обрыва, там, где высота достигает примерно одного метра, и закрывает глаза. Тут ему кажется, что перед ним темная пропасть метров сто глубиной или вообще бездонная яма. И хотя он знает, что здесь не больше метра до земли, он не ощущает этого. Где уж тут прыгать! Сампэй открывает глаза и видит внизу землю совсем близко. Закрывает — земля исчезает во тьме. Тогда он зажмуривается и идет вниз по пологому склону. Ему кажется, что он, того и гляди, свалится с горы, его все тянет и тянет к краю обрыва. Поэтому, сделав шага три, он открывает глаза. Пройдет еще шага четыре и снова открывает глаза.

Так Сампэй спускается с горы и идет к дому. Теперь он с восхищением думает о слепых.

— Все же слепые молодцы! С сегодняшнего дня я буду ходить, как слепой, — говорит он Дзэнте и начинает двигаться по дому так, словно ничего не видит.

…И вот однажды, когда Сампэй бродил по дому, будто незрячий, из города вернулся скотник.

— Сегодня я навестил вашего отца, ребятки! — сказал он. — Ваша мама велела передать вам, что отцу стало лучше. Она просит вас не волноваться и вести себя хорошо. И еще просила вас написать папе письмо. Напишите сегодня, а я пойду завтра с молоком в город и заодно отнесу.

Мальчики сразу же уселись за стол, приготовили ластики и карандаши и принялись сочинять письма. Целый час они писали, стирали, снова писали, и вот что получилось:

Они положили оба письма в конверт, написали на нем: «Аояма Итиро-сама» [47], заклеили и на обороте поставили свои имена. Иероглифы стояли рядком, как два братца, и мальчики засмеялись. Очень интересно писать письма!

— Сампэй-тян! Давай еще напишем, — предложил Дзэнта.

— Давай! Теперь — маме. И дедушке Оно, который на лошади приезжал.

— И ему тоже.

Так написали они, не зная, что дед снова запретил бабушке навещать дом Аоямы Итиро. Они положили письма в конверт и попросили Сараяму опустить их в почтовый ящик в городе.

Что же сказал старик, прочтя эти письма?

Старика Оно в это время дома не было. Бабушка долго рассматривала письмо с именами Дзэнты и Сампэя на конверте, очень хотелось ей заглянуть внутрь, но за пятьдесят лет своей жизни с дедом старушка ни разу не прочитала письма, адресованного мужу. У нее и желания такого не было. Теперь же ей не терпелось узнать, о чем пишут внуки. Даже иероглифы их имен казались ей такими славными, как их лица. И притом, раз дети прислали письмо, несомненно случилось что-то важное. После долгих раздумий старушка вынула из волос шпильку и просунула ее в щелку конверта. Конверт тут же распечатался, будто и не был заклеен.

— Вот как! Да у вас отец болен! — невольно воскликнула старушка, словно внуки стояли перед нею.

Она прочитала письма несколько раз. И, положив их на стол, все еще продолжала говорить сама с собою:

— Что же делать? Что делать?

В это время раздалось знакомое покашливание: «Э-хэн!» — в ворота вошел дед. Старушка поспешно подняла крышку котла, где варился рис, схватила несколько разварившихся рисинок, заклеила ими конверт и пригладила его ладошкой. Потом положила письмо на стол деда, будто ничего и не знает.

— Ну вот, ты и вернулся, — сказала она, встречая деда на пороге. — А тебе письмо.

— Письмо?

Дед подошел к столу, тяжело опустился на татами.

— Так, так, — сказал он, надевая очки.

Старушка села рядом, беспокоясь о конверте. Дед взглянул на конверт с обеих сторон и нахмурился.

— Эй!

— Да.

— А кто открывал его?

— Что?

— Не что, а кто?

— Я.

— Ты? А почему такая бесцеремонность? Я не буду читать это письмо.

И он бросил конверт старушке. Она опустила голову, закрыла глаза и, шмыгнув носом, заплакала. Такого с ней не случалось лет двадцать. Обычно она отделывалась своим: «Да, да!» — и все обходилось. Но после того как старушка повидала внуков, она стала строптивой, когда речь заходила о них. Успокоившись, она спросила у деда:

— Так ты не станешь читать это письмо?

— Не стану! — решительно заявил дед, попыхивая трубкой.

— Ни за что?

— Да!

— Тогда я уйду из дома.

— Вот как!

— Да, вернусь в родную деревню.

Услышав такое, дед расхохотался во все горло.

— Что ты несешь?! Дурость какая!