Гулять по воде - Иртенина Наталья (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Еремей и тут кружку вмиг осушил, силу прежнюю удалую в теле почуял и говорит:
– Чем тебя отблагодарить могу, дедушка? Верно, немалого за такое спросишь?
– Так немалое из малостей складывается, – отвечает старичок. – Кирпичами можешь отблагодарить, которые не поломал еще.
– Как кирпичами? – удивляется Еремей.
– А ты их отколупывай отсюда, – говорит старичок, – ночами вон туда сноси да на берегу оставляй. – И показывает в сторону, где руины монастырские виднеются. – А как здесь кончатся, ты ступай к старой водяной башне и ее разбирай, она уж никому не нужна.
– Все исполню, дедушка, – обещает Еремей, хоть и дивится на странные пожелания.
– Вот и договорились. А третью кружку, за веру отеческую, ты уж без меня выпьешь, да к чему силу молодеческую приложить, сам решишь.
Сказал так и пропал, как не было его.
Еремей головой покрутил, нигде старичка не увидел, да удивляться больше не стал, и без того это все изумительно было. А просто кружку в карман сунул, рукава закатал и стал кирпичи разбирать, целые в одну сторону, бестолку поломанные в другую.
А в Кудеяре в это время слухи один вообразительней другого растекались и совсем кудеяровичей перепутали. То в озере доисторическая монстра вдруг проснулась, со дна вылезла и устрашительность на прохожих напускать принялась, а одного так просто сжевала. То заезжий шамбалаец тоже на озере чудеса показывал и всех обещался истинному хождению по воде научить, ежели будут его слушаться и сдавать на пожертвования. А у нас таких много собралось, человек полтыщи сразу, и все шамбалайцу в рот смотрели, будто из него птица-невелица сейчас вылетит. Это потому что у шамбалайцев религия такая загадочная, и всем вдруг ужасно интересно стало. Как они ему на пожертвования сдали, так он тут же выступление на ночь глядя провернул да по воде туда-сюда походил. А зрительские кресла опять поставили на том месте, где концерт звездоносной Моры Кик слушали и где битва за озеро была. Прожекторные фонари шамбалайца в перекресток взяли, и будто он на них плавал над водой, а у самого рыло презагадочное, сразу видно – к тайнам жизни отношение самое прямое имеет.
После выступления желающих сдавать на пожертвования еще больше стало, и всем ни с того ни с сего захотелось по воде пойти, аки посуху. А только шамбалаец-водоход по-нашему не понимал и толмача переводного при себе не имел, да все больше знаками разговаривал. Пролопочет чего-нибудь и на рот себе пальцем показывает. Сначала думали, это он есть просит, а потом правильно догадались и стали ему в рот смотреть, кабы чего важное не пропустить. И про пожертвования таким же манером дознались.
А самое-то главное, про истинное хождение на воде, не знали, как понять, и от этого загадочность еще сильнее вокруг шамбалайца образовалась.
XXXVII
Тем, кто на пожертвования не сдавал, выступление смотреть не давали и от озера гнали в шею, чтобы глаза задаром не лупили. А только шила в мешке не спрячешь, все равно охотники на дармовщину по деревьям расседали и с шамбалайского хождения на воде пробу снимали.
Студню на дерево лезть не надо было, он с монастырского холма все видел и от этого в нервное потрясение пришел. Хотел даже пожертвования шамбалайцу отнести и тоже в рот ему смотреть, да Башка его просто отговорил: по шее стукнул и всю лишнюю нервность на время выбил. Только упадок душевных сил у Студня ничем поправить не могли, и помощи от него теперь никакой не было. На матрасе в подземье валялся все время, а как идти на лихое дело, так его ничем не поднимешь.
– Не могу я, – стонет, – без меня идите.
И одеялом обворачивается, носом в матрас.
Аншлаг его ногой пнул, потом Башка пнул, ругаются оба, а все бестолку.
– Мне, – говорит, – Черный монах все время снится. От стесанной морды уводит и к озеру ведет, по воде гулять.
– Нагулялся? – ухмыляется Аншлаг.
– Нет, – отвечает, – просыпаюсь, не доходя до озера. Не хочу я с вами идти, не могу больше!
Аншлаг с Башкой плюнут да уйдут, а вдвоем совсем не то уже, дело плохо клеится, и настроения для душегубства никакого. Только случайных встречных с таким настроением застращивать и карманы им освобождать.
– Совсем свихнулся, – злится Башка. – Что за вредное привидение, этот монах.
– А как же он стену клал? – спрашивает Аншлаг. – Я сам видел. Привидение так не умеет.
– Это тебе тоже приснилось, – говорит Башка и на стену по-волчьи смотрит.
А она с того дня, как Аншлаг со старичком разговаривал, не выросла больше ни на один даже кирпич. Пропал куда-то Черный монах. Может, правда приснился, думает Аншлаг, мозги обморочил совсем.
На следующее выступление шамбалайца Студень биноклем запасся, особо для этого с матраса встал и в город ходил. К вечеру на половине холма место устроил и сел ждать. А на том берегу опять стулья расставили, фонари прожекторные приладили, жертвующую публику рассадили, да прочих милицией разогнали. И тоже ждут, когда темнота совсем упадет и водоход-шамбалаец на воду загадочно взойдет.
Вот вечер стемнел, фонари озеро в беспорядке располосовали, а шамбалайца все нет. Жертвующая публика семечки в карман убрала, помолчала недовольно, а потом роптать начала со свистом и волнением. От беспокойства вывернули прожекторный фонарь и стали им по берегу рыскать, вдруг отыщется запропавший шамбалаец. Может, говорят, доисторическая монстра опять вылезла и его обжевала, а мы тут ничего не знаем.
А точно сыскался, живой, правда. Сидел на пеньке и вроде как в себя загадочно углублялся по своей религии. Публика тут немного шумность снизила и шамбалайцу почтение оказала, да не настолько сильное – фонарь-то ему прямо в загадочное рыло светил и быстро из углубления обратно вывел. Шамбалаец с пенька встал, к публике повернулся, пролопотал чего-то по-своему, а потом ладоши вверх развел и говорит:
– Сагатка!
По-ихнему – загадка, мол. То ли про монстру как-то узнал, то ли с водой сегодня что не так, а не то где в космосе неполадки, и выступления не будет, так все поняли. А только не понравилась никому эта загадка, и расходились с озера недовольные. Потом в городе малый мордобой с досады затеяли, отвели душу. А особо расстарались те, которые на деревьях места занимали и водоходного шамбалайца задарма смотреть хотели.
Студень больше всех расстроился, бинокль опустил и сидит, не уходит, в звезды глядит. Вдруг уши насторожил – плеск у берега раздается, бултыханье неурочное. Он бинокль опять к глазам приставил, темноту усилием воли проницает – доисторическую монстру страсть как хочется Студню рассмотреть, какая она есть.
А это совсем не монстра оказалась. Тень на воде небольшая колтыхается, чем-то там странным занятая, и все время с ног валится, оттого и плеск. Студень ближе к берегу подобрался и в кустах засел. А тень на воде еще бормочет чего-то, вроде недовольное. Тут Студень себя не удержал, выскочил, в воду ринулся и тень в охапку сцапал, назад тащит. А она брыкается и верещит, обратно в озеро рвется. Но не кусается, и то хорошо.
Выбрался Студень на траву и вместе с тенью брыкастой повалился, не устоял. А тут фонарь нашарил и зажег.
Так стояли против друг дружки на четвереньках и глазами моргали, пока в себя не пришли.
– Ты что тут делала? – сурово спрашивает Студень.
– Гуляла, – отвечает она и выжимает воду из косиц.
– А на ногах это что за ерунда у тебя?
А впрямь ерунда – вроде вытянутых надувных подушек на ремешках, а нога в лунке посредине пристегнута.
– Это? – она смеется. – Башмаки для хождения по воде. Я их у того хитрого шамбалайца стащила.
Студень опешился и от этого медленней думать стал.
– Зачем? – спрашивает.
– А чтоб не обманывал и по воде в них не ходил.
Студень башмаки водоступные вдумчиво разглядывает и не знает, что сказать. Одна невразумительность у него в голове с этими хитрыми башмаками.
– Так это вот что! – говорит наконец. – Ну и шамбалаец, такой-сякой! Вот, значит, какая у него загадочность. Так это ты ему выступление испортила? – догадался.
