Подарок тролля - Топелиус Сакариас (Захариас) (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Теперь и мы знаем историю старой усадьбы, старинного дворянского рода и всех предков птичницы Греты.
Ханс Кристиан Андерсен
Эта басня сложена про тебя
Да, гениальный способ придумали в древности мудрецы, как, не причинив человеку прямой обиды, все же сказать ему правду в глаза. Они давали людям заглянуть в чудесное зеркало, в котором отражались всякие звери и диковинные вещи, являвшие собой зрелище сколь занимательное, столь и поучительное. Мудрецы назвали это зеркало басней, и, что бы ни делали звери — разумное и глупое, люди поневоле относили к себе и при этом думали: эта басня сложена про тебя. Поэтому и рассердиться на басню никто не мог.
Вот, к примеру, такая история…
Стояли две высокие горы, а на их вершинах стояло по замку. Внизу, в долине, рыскала голодная собака, обнюхивая землю в поисках мышей или куропаток. Вдруг из одного замка послышался звук трубы; он возвещал, что там вот-вот сядут за стол. Собака тотчас помчалась на гору, надеясь, что и ей перепадет кусочек, но не успела она и полпути пробежать, как там перестали трубить, зато затрубили в другом замке. Тут собака подумала, что в первый замок ей не поспеть, там, видно, уже отобедали, а вот во втором еще только за стол садятся. Она сбежала с этой горы и помчалась на другую. Тут снова затрубили в первом замке, во втором же труба смолкла. Собака снова сбежала вниз и снова помчалась на другую вершину; так она и бегала взад и вперед до тех пор, пока не смолкли обе трубы, потому что и здесь и там уже отобедали.
А ну-ка, догадайся, что хотели сказать этой басней древние мудрецы и кто тот глупец, который бегает, пока не свалится с ног, но так ничего и не находит ни здесь, ни там?
Свен Грундтвиг
Санный поезд
Жил-был в старину один датский король. А как звали короля — никто теперь уже и не помнит. Сказывают только — была у того короля одна-единственная дочка.
Всем взяла молодая принцесса — и умом, и красотой, и добрым нравом. Только вот беда: печальней ее на всем свете не было. Не засмеется, бывало, принцесса, не улыбнется даже — что хочешь делай!
День-деньской плачет да горюет, хмурится да куксится. Так и прозвали ее — принцесса Кукса.
Сам-то король был человек веселый. Однако, глядя на дочь, и он сам не свой стал: брюзжит, ворчит, все-то не по нем. И то сказать: детей у него — одна дочка. Значит, ей и королевой после него быть. А как ей государство доверить, когда она только и умеет, что плакать да вздыхать. Не ровен час — и вовсе от печали умрет!
Испугался король и объявил: «Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу».
Отыскалось тут немало охотников счастья попытать. Как только не потешали они королевскую дочь, как не веселили! И притчи сказывали, и загадки загадывали, и пели, и плясали. А все зря! Принцесса и не улыбнется. Так и отъезжали все женихи со двора не солоно хлебавши.
До того нагляделся король на эти потехи, до того наслушался разных шуток-прибауток, что ни видеть, ни слышать их больше не мог.
А пуще всех надоела ему родная дочка. Как ни веселили ее, как ни потешали, она все плакала да куксилась.
И вот, чтоб поменьше докучали ему бесталанные женихи, издал король новый указ:
«Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу. А не рассмешит — горе ему! Окунут его в смолу, вываляют в перьях и прогонят с позором со двора».
Женихов сразу поубавилось. А принцесса как была, так и осталась Кукса.
Жил в той самой стране один человек, и было у него три сына: Педер, Палле и Еспер, по прозвищу Настырный.
Жили они в глуши, так что немалый срок прошел, покуда они про королевский указ прослышали. Смекнули тут братья разом: «Счастье само нам в руки идет. Всего-то и дела — принцессу рассмешить!»
«Уж я-то в забавах толк знаю», — подумал Педер и тут же собрался счастья попытать. Дала ему мать на дорогу котомку со всякой снедью, а отец — кошелек с далерами.
Идет Педер путем-дорогою, а как дошел до курганов Ос, что меж Северным морем и Лимфьордом, глядь — идет навстречу ему старушка, бедная, в лохмотьях, саночки за собой волочит.
— Здравствуй, добрый человек! — говорит старушка. — Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
— Ишь чего захотела, старая карга! — обозлился Педер. — Хлеба и денег у меня самого в обрез, а путь еще не близкий!
— Не будет тебе пути! — молвила старушка.
Махнул Педер рукой на старушкины речи.
«Пусть ее, старая ведьма, болтает!» — подумал он.
Шел Педер, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконец на королевский двор и говорит:
— Зовут меня Педер, и хочу я принцессу рассмешить.
Ввели его в королевские покои, стал он королю и его дочке свое искусство показывать. А умел Педер самые потешные на свете песни петь. Крепко он на них надеялся, когда в замок шел. Пел он теперь эти песни, пел одну за другой. А толку — ни на грош! Хоть бы улыбнулась принцесса. Окунули тут Педера в смолу, вываляли в перьях и прогнали с позором с королевского двора.
Добрую четверть постного масла извела мать, покуда смолу с Педера смыла.
«Педеру не повезло, авось Палле счастье улыбнется», — решили старики.
Собрали они Палле в дорогу. Дала ему мать котомку со снедью, а отец — кошелек с далерами. Отправился и он в путь-дорогу, и ему у курганов Ос старушка с саночками повстречалась.
— Здравствуй, добрый человек! — говорит старушка. — Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
Но и Палле отговорился и ничего ей не дал.
— Не будет тебе пути! — молвила старушка. Махнул Палле рукой на старушкины речи. «Пусть ее, старая ведьма, болтает», — подумал он.
Шел Палле, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконец на королевский двор и говорит:
— Зовут меня Палле, и хочу я принцессу рассмешить.
Ввели его в королевские покои, стал он королю и его дочке свое искусство показывать. А умел Палле самые потешные небылицы плести. Плетет он, бывало, свои небылицы, плетет, все кругом со смеху помирают. Вот и теперь, как стал он сказывать, сам хохочет, король хохочет, а принцесса только от скуки позевывает.
Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули в смолу, вываляли в перьях, и вернулся он домой — глядеть жалко.
А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь братьев постигнет. Заладил одно:
— Пойду на королевский двор принцессу смешить!
— Эх, дурень ты горемычный! — сказали отец с матерью. — Неужто, по-твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой — один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!
— Этого-то мне и надо! — обрадовался Еспер.
Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:
— Пойду на королевский двор принцессу смешить!
Что тут делать? Дала ему мать черствых корок на дорогу, а отец — денег малость. С тем он и в путь отправился.
Вот идет себе Еспер, притомился, и захотелось ему отдохнуть. Уселся он у обочины дороги близ курганов Ос, черствые корки грызет. А тут, откуда ни возьмись, старушка. И саночки за собою волочит.
— Здравствуй, добрый человек! — говорит старушка. — Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
— Бери, бабушка, на здоровье!
Отдал ей Еспер все корки, какие остались, да половину денег.
Поела старушка и спрашивает:
— Куда идешь, добрый человек?
— К королевскому двору иду, — отвечает Еспер. — Надо принцессу Куксу рассмешить, тогда мне ее в жены отдадут.
— А придумал ты, как ее потешать будешь? — спрашивает старушка.
— Нет! — говорит Еспер. — Ну да не беда, придумаю! Люди-то все и так надо мной смеются, а принцесса, чай, тоже человек!
— А не лучше ли будет, коли я тебе помогу, как и ты мне помог? Бери мои санки! Видишь, сзади на них резная деревянная птичка? Так вот. Только сядешь в санки да скажешь ей: «Чик-чирик, пташка!» — санки и помчатся по дороге. Потому что санки эти не простые, а самоходные. Скажешь: «Тпр-ру!» — они и станут. А тронет кто санки, птичка встрепенется и закричит: «Чик-чирик! Чик-чи-рик!» Прикажешь: «Держи крепче!» — и кто бы ни был в санках — не оторваться ему от них, покуда не скажешь: «Отпусти!» Приглядывай хорошенько за санками, чтоб их никто у тебя не украл. Уж с ними-то наверняка ждет тебя удача!
