Великан Иеус (др. перевод) - Санд Жорж (лучшие книги онлайн txt) 📗
Со слезами обняв мать и сестер, с узелком платья, привязанным к концу палки, и ста франками в кармане я ушел, с печалью расставшись с семьей и унося с собой решимость исполнить свою обязанность.
III
— До сих пор, — продолжал Микель, — я вам рассказывал обо всем, как оно было; теперь я прошу вас позволения говорить о том же, только так, как оно представилось мне с той минуты, как я очутился один на свете, предоставленный самому себе, четырнадцати лет отроду.
Мать дала мне некоторые указания, которым я мог следовать. Она посоветовала мне пойти к родственникам и знакомым, которые принимали в нас участие и могли дать мне совет и помощь в нужде, но у меня была мысль ребяческая, если хотите, но очень упорно засевшая в моем мозгу. Я хотел увидеть нашу бедную покинутую площадку, нашу разрушенную хижину, место, на котором искалеченный отец выбирался из-под скалы. Он так часто говорил мне об этом несчастье, столько раз рассказывал подробности своим образным языком, чтобы привлечь внимание и возбудить интерес своих давальцев, что память моя сохранила все до мельчайшей безделицы. Я даже думаю, что я помнил более, чем на самом деле было, и что это было плодом моего воображения… Но вы, услыхавши мой рассказ, сами отгадаете, что именно подсказывало мне мое воображение, нет надобности забегать вперед.
Я прямо отправился в Монт-Эгю. Мы так исходили эту местность, когда еще были нищими, что она мне была хорошо известна, но, поднявшись на скалы, я совсем заблудился и не мог ничего припомнить. Я карабкался наудачу и после многих бесполезных скитаний, наконец, нашел нашу площадку, которую легко было узнать по свежему еще обвалу, покрывавшему ее. Это все еще была наша собственность, мы также не думали ее продавать, как никто не подумал купить ее у нас. Она не представляла более никакой ценности. Скоту разве на несколько дней хватило бы травы, которая пробивалась в промежутках между обломками, но из-за этого не стоило тратить ни труда, ни денег, чтобы здесь снова устроиться. Недавняя потеря отца вызвала печальные воспоминания во мне, и когда я увидел великана, разбитого на тысячи кусков, неподвижного, покойного и как бы наслаждающегося нашим несчастьем, сильный гнев овладел мною.
— Ужасный великан, — вскричал я, — бессмысленный Иеус, я хочу отомстить тебе за моего отца, надругаться над тобою и проклясть тебя! Когда еще я был маленьким, сколько раз я пытался плюнуть на тебя, но ты был недосягаем по твоей высоте, а теперь, когда я вырос и ты валяешься распростертый у моих ног, я хочу плюнуть тебе в лицо!
И между этими обломками я стал искать тот, который должен был быть головой великана. Мне казалось, что я нашел его, я узнал обломок скалы, которым был придавлен мой отец, в нем была расщелина, которая зияла подобно широкой пасти, пытающейся грызть землю. Я изо всех сил ударил ее своей палкой с железным наконечником и… тогда, верите мне или нет, услышал глухой голос, грохочущий как подземный гром, который говорил: “Это ты? Что тебе надо от меня?” Я так испугался, что бросился прочь, полагая, что это новый обвал, но минуту спустя я снова вернулся. Мне во что бы то ни стало хотелось плюнуть в лицо великана, если бы он даже потом проглотил меня, и я нанес ему это оскорбление, которого он, казалось, не заметил. “Вот тебе, — сказал я ему, — ты все такой же негодяй! Знай же, что я намерен спихнуть тебя в поток, чтобы ты совсем разбился на куски!” И вот я стал толкать этот громадный обломок, стараясь сдвинуть его с места.
Время шло, пот лился с меня градом, наконец, видя, что все труды мои напрасны, я старался разбить его, бросая в него камни. По крайней мере, я имел удовольствие увидеть, что скала была не из твердого камня и что мои удары оставляли на ней зарубки, которые я принимал за повреждения и раны. Когда я выбился из сил, у меня явилось желание посмотреть вблизи остатки нашей хижины, и я удивился, найдя от нее уголок, где можно было приютиться в случае дождя; местечко это было огорожено обломками стены и, как видно, еще недавно служило пристанищем какому-нибудь пастуху коз, который, пробыв здесь некоторое время, покинул это место, потому что на траве, высокой и сочной, которая росла вокруг развалин, не было видно следов стада. Солнце уже садилось, и я решился провести здесь ночь. Подняв несколько камней, я загородил ими вход, чтобы обезопасить себя от волков, и, присев на остаток пола, утолил голод куском хлеба, который был у меня в моей холстинной сумке. Затем, чувствуя себя усталым и соскучившись от одиночества, я прилег, чтобы заснуть; но от сильной ходьбы и возбуждения я впал в какое-то лихорадочное состояние, к тому же я отвык от того величественного безмолвия гор, которое ни с чем нельзя сравнить и которое не нарушается даже непрерывным шумом потоков. Нельзя сказать, чтобы ложе мое было из удобных, и как ни был я неприхотлив, однако ворочался с боку на бок, чтобы удобнее протянуться, до такой степени было тесно мое убежище. Я наконец решился сесть на корточки и, так как было душно, то я отодвинул один из камней, которыми загородил вход, и стал смотреть, чтобы как-нибудь развлечься.
Как велико было мое удивление, когда я увидел, что все изменилось на площадке с той минуты, как взошла луна. Площадка вся потемнела, покрылась травою и, если еще и виднелись кое-какие обломки скалы, то они были величиною не больше баранов, а также и численностью своей напоминали небольшое стадо. Я был так удивлен, что вышел из моего уголка, чтобы прикоснуться к земле и к траве и удостовериться, что я не грежу и нахожусь на месте обвала, а не на прекрасном лугу, который расстилался здесь в прежнее время. Радость моя при этом, кажется, была сильнее удивления. Я обернулся и вдруг позади себя увидел великана вышиною с пирамиду, основание которой занимало всю глубину площадки влево от меня. Сначала он мне показался таким, каков был прежде, когда он возвышался на краю площадки Иеуса, над нашей площадкой, но по мере того, как я смотрел, вид его изменялся: основание его суживалось как тумба, туловище принимало человеческую форму, а голова походила на шар. Ему недоставало только рук, но когда я стал пристальнее всматриваться в него, то увидел, что у него есть и руки, только они были прижаты к телу, и вся эта масса была неподвижна. Это была настоящая статуя, только такая высокая, что я не мог различить лица ее.
Естественно, я должен был бы испугаться при виде всего этого, но, как хотите объясняйте, я почувствовал лишь гнев. Моим первым движением было поднять камень и пустить им в великана, но я в него не попал, бросил другой, и он коснулся его бедра, третий попал ему в самую середину живота, и при этом послышался звук как будто от удара в громадный металлический колокол, и в то же время из груди великана вылетел крик хриплый, бешеный, дикий, повторенный эхом горы. Гнев мой усилился, и я стал пускать в него всеми каменьями, которыми я завалил вход. С каждым разом становясь все сильнее и искуснее, я попал наконец ему в самое лицо, голова его упала и покатилась к моим ногам. Я бросился к ней, пытаясь разбить ее еще моей палкой, но я был остановлен выходившим из этой чудовищной головы голосом, перекрываемым сухим разбитым старческим смехом.
— Это ты, негодяй, — вскричал я, — смеешься или плачешь таким смешным манером? Я заставлю тебя замолчать, подожди немного!
И я намеревался возобновить свои удары, как вдруг голова исчезла и очутилась на плечах великана, хотя я не мог заметить, как это случилось. Я пришел в ярость и стал швырять каменьями. Один из пущенных мною камней задел его левую руку, рука упала, но снова очутилась на своем месте в ту минуту, когда я попал в правую руку, и та упала. Тогда я стал метить в его ноги, в эти отвратительные ноги, сросшиеся между собою, и колосс сломился в основании и во всю длину растянулся на земле, разбившись на тысячу кусков; тут я понял, какую ужасную глупость я сделал, потому что прекрасный луг скрылся под его обломками и на рассвете дня я увидел бедную площадку, заваленную каменьями, — такою, какою я нашел ее вчера при моем приходе.
