Жизнь как чудо. Путешествие с Волшебным Перышком - Семина Ирина Константиновна
— Здравствуйте… Мне бы в Убежище попасть.
— Здравствуйте, мамаша, — вежливо отозвался охранник. — Вы к кому там?
— Сын у меня… С семьей, — стыдливо призналась женщина.
— Давно?
— Да уж два года почти…
— Про Убежище что-нибудь знаете?
— Да много что знаю, сыночек. Я ж не просто так сюда шла, готовилась, людей поспрошала… Сама думала много, жизнь свою перетряхивала. Свой путь к Убежищу искала…
— А что у вас случилось, что сын в Убежище спрятался?
— Да я, сыночек, сама его туда загнала, своими руками. Заботой своей чрезмерной. Он же у меня один рос — ну, я на него надышаться не могла. Все хотелось его уберечь, поддержать, на путь истинный наставить. Уж я его хоть любила, но в строгости держала, и уроки проверяла, и в свободное время присматривала, чтобы, значит, не встряпался никуда.
— Выходит, вы каждый шаг его контролировали? — подала голос Столичная Штучка.
— Ну, не то чтобы так, но пилила, конечно. Он у меня хороший мальчик вырос, уважительный. Но вот взрослеть стал — и я вроде как лишняя оказалась. А мне-то обидно! Мне ж хотелось ему всегда нужной быть. А он все «сам» да «сам».
— И что, что вы сделали? — живо заинтересовалась Штучка.
— Решила, что надо быть еще нужнее! Появилась у него жена — я стала и ее опекать. Все время им подсказывала, что лучше, да как надо. Ох, и надоела я им, наверное, со своими советами! Они со мной совсем недолго пожили — стали квартиру снимать. А я и туда — то сама еду то звоню! Если не знаю, где они сейчас и что делают, — так на сердце неспокойно.
— Да, я вас понимаю, — сочувственно сказал охранник. — Если у вас сын как свет в окошке, так без него вроде и темно, да?
— Ой, правду говоришь! — обрадовалась женщина. — А как в глазах потемнеет — я сразу болеть начинаю. И звоню ему: приезжай, мол, спасай старуху-мать. Он все бросит, приедет — мне сразу и лучше.
— Неужели вот так все сразу бросал? — восхитилась Штучка.
— Бросал… Пока его самого молодая жена не бросила. «Извини, — говорит, — но ты женат на своей маме, и мне с ней не тягаться». В общем, разошлись. Я, конечно, переживала, но не понимала тогда, что здесь и моей вины чуть не половина… Не дала я им семью крепкую создать, все время клином вбивалась.
— А что потом было? — спросил охранник.
— А потом он с другой девушкой познакомился. Ну, я обрадовалась: внуков-то ой как хотелось! И опять кинулась их семью по своему понятию строить, порядки устанавливать. О-о-о-ох… не могу…
— И тогда ваш сын ушел в Убежище? — помог ей охранник.
— Ушел… Все ушли. И внуков увели. Одна я осталась, совсем одна.
— Ох, и обиделись, наверное?! — предположила Столичная Штучка.
— Поначалу — да, а как же… Очень обиделась! Прямо-таки смертельно. А потом думаю — ну, помру я, и никто обо мне не вспомнит, и на могилку не придет. Что толку помирать? Может, лучше все-таки подумать — что я не так делала? Почему сыну пришлось Убежище искать?
— И что, додумались?
— Додумалась. И люди добрые помогли. Теперь я знаю, что даже мать родная может захватчиком стать, если границы постоянно нарушает. Чужая семья — государство суверенное. Надо уважать.
— Но он же сын вам! Он вам по гроб жизни обязан! — возмутилась Штучка.
— Нет, милая. Не хочу никаких «гробов жизни» — ни ему ни себе. Пусть просто жизнь будет! У них — своя, у меня — своя, а встречаться будем, когда сердце попросит, и по обоюдному согласию.
— Правильно решили, мамаша, — снова одобрил охранник. — Когда по зову сердца — оно ведь всем в радость.
— А про то, что обязан… Он же меня не просил его рожать, я сама так решила — для радости, для счастья! Чем же он мне обязан, скажите на милость? Нет уж, я за радость и счастье, что в жизни получила, плату требовать не намерена. Хоть и пыталась. Но теперь — ни за что не стану. Вот решила пойти, повиниться. Может, поймут.
— Обязательно поймут, мамаша! — горячо пообещал охранник. — Вот увидите! Пойдемте, я вам метлу дам.
— А зачем метлу-то?
— А как по лесу пойдете, вы перед собой ею метите. Она все преграды сметет, и мысли плохие как поганой метлой выметет. Не заметите, как до Убежища доберетесь.
— А мне чего метлу сразу не дал? — обиделась первая мамаша.
— Так вы ж от инструкций отказались! — удивился охранник. — Кто ж вам виноват?
— А я возьму, чего ж от возможностей отказываться? — рассудила вторая мамаша.
— А если ваш сын с вами и разговаривать не захочет? — засомневалась Столичная Штучка. — Все ж таки столько времени прошло, столько обид…
— И такое может быть, — спокойно ответила ей женщина. — Только я готова. Если надо будет, еще приду и еще. Объяснюсь, повинюсь. А если не захочет — ну что ж, значит, так тому и быть. Лишь бы он был счастлив!
— Ну пойдемте, а то скоро вечер, а вам еще по лесу идти, — поторопил охранник. — А вы, дамочка, еще к Убежищу пойдете? Может, и вам метлу дать?
— Нет. Если только улететь на ней, — неуверенно улыбнулась Штучка. — Я домой пойду. Кое-что поняла, надо обдумать. Рано мне к Убежищу, я так полагаю…
…Охранник провожал взглядом двух женщин — одну попроще, постарше, с метлой наперевес, отважно идущую исправлять свои ошибки. Другую — Столичную Штучку, у которой лоску и амбиций заметно поубавилось, зато задумчивость в глазах появилась, а это — хороший знак…
А в Убежище тем временем дежурный кричал:
— Эй, народ! Вы там Витьке передайте! К нему маманя идет! С метлой! По чистой дороге!
И все радовались, потому что даже в Убежище все, каждый час и каждую минутку, втайне ждут, что однажды придут родители, и наконец-то они сумеют поговорить и понять друг друга, и можно будет обнять и сказать заветные слова: «Мама, нам тебя так не хватало!»
— Вот такая у нас тут сказка, — завершил Вадик. — Понимаете, в ней глубокий смысл заложен! Если я когда-нибудь стану отцом, я никогда не повторю ошибок моей мамочки. Я хорошо запомнил, чему учит сказка!
¦ Не нарушать границы пространства собственных детишек.
¦ Признать их право на самостоятельные решения и на личную жизнь.
¦ Не обижаться, а стараться понять.
¦ Не подменять любовь заботой.
¦ Выметать плохие мысли поганой метлой.
¦ Считать любую семью суверенным государством и не вторгаться без приглашения.
На этот раз Лика не плакала, хотя сказка к этому очень располагала. Лика глубоко задумалась. А потом, тряхнув головой, сказала:
— Знаете, я поняла. Вадик, тут нет виноватых! Мамы хотят как лучше. И мы хотим как лучше. Просто наши цели и убеждения не всегда совпадают.
— Это так, — уныло кивнул Вадик. — Но знаете, когда тебе сорок лет, а ты все еще не вырвался из-под маминого крыла, обидно! Жизнь-то мимо проходит.
— И все равно! Нельзя всю жизнь просидеть в Убежище. Я понимаю — здесь можно отдохнуть, понять что-то, с силами собраться. Но потом все равно надо идти в Большой Мир. Иначе так и останешься навсегда маленьким, обиженным ребенком.
— Я еще не готов, — удрученно признался Вадик. — Честно говоря, я очень боюсь, что меня опять сомнут.
— А вы не бойтесь! — посоветовала Лика. — Я вот тоже боялась, и что хорошего из этого выходило? Жила, словно спала. Пока не встретила Волшебное Перышко. Думаете, мне просто было решиться пуститься в Сказочный Путь? Да я знаете как боялась! Прямо какая-то девочка Боюсь!
— Хорошее название для сказки! — отметило Перышко.
— А что! Вот возьму и сочиню такую сказку. Прямо сейчас! — воодушевилась Лика.
Сказка восемнадцатая
ДЕВОЧКА БАЮСЯ
Боялась, что сделает что-нибудь не так, и ее заругают. Боялась, что ошибку совершит, и все смеяться станут. Боялась, что забудет что-нибудь, а от этого какой-нибудь ужас случится. Боялась что-то начинать — а вдруг не получится? Боялась с кем-то познакомиться — а вдруг отвергнут? Боялась, что обидит кого-нибудь и ее любить не будут. В общем, получается, жить боялась! Но разве можно целую жизнь прожить, не совершив ни одной ошибки???
