Король жил в подвале и другие сказочные истории - Арбенин Константин Юрьевич (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Оркестр маэстро Мементини замер, барабанщик пустил напряжённую дробь.
Однажды, как раз когда противостояние достигло критической точки, судьба столкнула клоунов лбами на банкете в честь открытия международного кинофестиваля. По одну сторону стола с яствами режиссёр Туф давал интервью зарубежным журналистам, по другую сторону – мастер Бабёф вёл беседу со своими зрелыми учениками. Бывшие товарищи умышленно повернулись друг к другу спинами, но тонкий поэтический слух белого уловил слова своего ненавистного коллеги.
«Не вижу смысла, – говорил рыжий мэтр, – спорить о вкусах с тем, у кого вкуса нет. Я имею в виду публику. Поэтому мои произведения изначально безвкусны, в них есть только цвет и запах». Бабёф вскипел, развернулся к Туфу вполоборота и утрированно громко произнес: «Тот, кто считает свою публику дурой, сам – публичный дурак!» Рыжий на секунду замолк, потом тоже развернулся и, как бы по неаккуратности, выплеснул на белого шампанское из своего бокала. Все присутствующие повели ухом, журналисты навострили фотоаппараты и телекамеры. Бабёф не спеша отряхнулся, отдал ученикам стакан с виски, взял со шведского стола порцию торта и запустил ею прямо в лицо обидчику. Туф снял очки и усмехнулся. Потом он внезапно издал боевой клоунский вопль – оглушительный и противный. После этого в ход были пущены все остальные торты и пирожные. Клоуны устроили настоящее кремовое побоище – прямо у всех на виду. Вечером шоу продемонстрировали по телевидению. Публика была в восторге: клоуны поливались шипучим лимонадом, таскали друг друга за волосы, переворачивали столы, били посуду головами – да так, что никто не в силах был их разнять. Публика сразу догадалась, что всё это не взаправду, а так, для развлечения угрюмых кинематографистов. «Молодцы наши-то, – восклицала публика. – Во чего учудили!» Когда клоунов удалось-таки растащить в разные стороны, каждый из них был с головы до ног по-боевому вымазан тортом и комкал в руках честно добытый парик своего врага. Публика и в этом распознала специально заготовленный сюрприз, ведь ещё никто и никогда не видел Туфа и Бабёфа без клоунских париков. Оказалось, что у рыжего на самом деле волосы седые и редкие, а белый был попросту лыс. Фотографии опростоволосившихся знаменитостей опубликовали буквально все уважающие себя жёлтые издания, вокруг банкета поднялся ажиотаж, ажиотаж добавил популярности фестивалю, кремовые бои вошли в моду. В конечном итоге и зрители, и устроители не остались внакладе, а скорее даже наоборот. На клоунов посыпались выгодные предложения, их стали приглашать на всякие ответственные, но скучные мероприятия – специально покидаться тортами. Но им уже было не до смеха, не до популярности, не до приглашений. Туф и Бабёф не смогли оправиться от случившегося. Бывшая жена рыжего и нынешняя супруга белого клоунов, известная киноактриса, на том банкете не присутствовала (она занималась с детьми британским диалектом). Дуэль на тортах посмотрела по телевизору, сыновьям смотреть не разрешила. После просмотра Ия, не медля ни минуты, упаковала имущество, посадила детей в машину и уехала в неизвестном направлении. Бывшим супругам она послала телеграммы идентичного содержания: «Вы превратили жизнь балаган зпт не желаю быть жертвой вашего искусства зпт спасаю детей тчк воздушным поцелуем Ия». А про себя подумала ещё так: одно дело – быть музой поэта, но музой клоуна быть невыносимо…
Оркестр взял паузу на вдох, маэстро Мементини перелистнул последнюю страницу партитуры.
Оба клоуна долго и тяжело болели, потеряли вес, аппетит и работоспособность. Интересные предложения отвергали. Петербуржский продюсер Дехтярь слезно умолял их принять участие в постановке «Дон Кихота», уповал на то, что публика жаждет увидеть их вместе в одной работе, увещевал, что роли рыцаря печального образа и его оруженосца просто созданы для Бабёфа и Туфа, клялся выписать из-за границы британскую кинозвезду Ию Икс на роль Дульсинеи… Клоуны отказались. Они оккупировали старческие постели в своих загородных особнячках и, глядя в потолок, думали каждый о своём. Туф думал о том, как мало смешного встречал он в своей жизни и вряд ли смог бы прожить так долго, не развлекай он сам себя своими же дурацкими выходками. С другой стороны, размышлял он, комик слишком уязвим: если серьёзного человека шутка может ранить, то шутника серьезность может и вовсе прибить. «Должно быть, отсюда и появляется цинизм; циник – это подстреленный шутник», – думал Туф. Бабёф же задавался вопросами. С бегством жены ему стало спокойнее, отчаяние сменилось печалью, печаль перебродила в грусть, а грусть осела задумчивостью; по душе потекли живительные мысли – все с вопросительной интонацией. «Если всё то трагическое, что происходило со мною, так веселит зрителя, – спрашивал себя Бабёф, – не являются ли глупостью все мои переживания? Может быть, всё это время меня вдохновляла не любовь, а её отсутствие?» И он делал вывод: трагедия начинается в тот момент, когда комик возомнит себя лириком.
Плодами этих раздумий стали два фильма. Клоунам удалось снять их в те небольшие промежутки активности, когда ипохондрическая болезнь отступала. Ученики помогли профессорам довести постановки до совершенства. Обе картины получились ровные и пронзительные, печаль и смех обрели в них равновесие. Критики единодушно признали фильмы лучшими в коллекциях обоих мастеров. Публика слегка обманулась в ожиданиях и выглядела немного растерянной, но всё равно упорно заполняла кинозалы и раскупала пиратские видеозаписи.
Закончив работу, ни рыжий, ни белый с кроватей больше не вставали. Последние интервью давали лёжа. «Жизнь слишком грустна, – разоткровенничался рыжий. – Я пытался сделать её чуть веселее, не жалея на это своих сил. Теперь я постарел, и сил у меня не осталось. А главное – у меня больше нет желания паясничать и кривляться». Белый признался: «На протяжении всей жизни я выдавливал из себя комика. По капле, по слезинке. Я избегал веселья и стеснялся быть смешным. В моём последнем фильме я потешаюсь над этой своей серьёзностью». Друг о друге мастера не желали слышать. Ученики Бабёфа отважились хитростью показать своему профессору фильм его коллеги. Они тайком привезли в Передышкино копию картины и, зная, что после обеда старик любит смотреть в потолок, спроецировали туда изображение. Ученики Туфа проделали то же самое со своим мастером. Заговор удался. Вечером в особняке рыжего клоуна зазвонил телефон.
– Здравствуй, Туф, – сказал белый.
– Здравствуй, Бабёф, – ответил рыжий.
– Смотрел твой последний фильм, – сказал белый.
– А мне показали твой, – ответил рыжий.
Помолчали в трубку, посчитали выдохи.
– Ты чего звонишь? – спросил рыжий.
– Есть одна идея, – сказал белый. – Может получиться замечательное представление. Но одному не потянуть.
– Смешное будет представление? – заинтересовался рыжий.
– Ужасно смешное, – заверил белый. – Такого смешного никто ещё не делал.
Рыжий подумал, потом спросил:
– Но в нём, конечно, будет и грустинка?
– Как же без неё! – согласился белый. – Будет. Самая маленькая, но самая горькая на свете грустинка.
Рыжий ещё подумал.
– Ну что ж, – решил он наконец, – пожалуй, можно напоследок тряхнуть стариной.
– Значит, по рукам, Туф? – спросил белый.
– По рукам, Бабёф, – ответил рыжий.
На следующее утро газеты сообщили о кончине господина Туфа и господина Бабёфа. Ни о каких болезнях речи не шло. Утверждалось, что выдающиеся деятели искусств умерли от смеха. Над кем они смеялись – об этом остаётся только догадываться.
У мёртвых, говорят, друзей не счесть. На похороны помимо многочисленной публики съехались все: циркачи господина Сикорского, актёры господина Беньяменсона, работники телевидения, труженики киноиндустрии, ученики и критики. Маэстро Мементини привёл свой прославленный оркестр в полном составе, включая треугольник и дрессированную канарейку. Из знаменитостей первой величины отсутствовали лишь драматург Капитонов (по неизвестным причинам) и иллюзионист Фатуманян (его прибытие ожидалось с минуты на минуту). Господин Гуцулко, бывший жонглёр и чревовещатель, а ныне видный искусствовед, лично знавший покойных в лучшие времена, произнёс торжественную речь.
