Фантастические сказки - Энсти Ф. (читать книги без регистрации txt) 📗
- Ах, сэр Лаврентий, - сказал Вентимор, - ведь нельзя же иметь в жизни все!
- Что до меня, - вставила леди Паунтней, до которой долетело всего два-три слова из речей мужа, - то я всего более жалею о том, что теперь часовые не отдают мне чести, когда я езжу кататься. Они это делали так мило и почтительно. Сознаюсь, мне это нравилось! А муж всегда относился равнодушно. Он даже не любил ездить в казенной карете, кроме как в случае полной неизбежности. В этом он бывал упрям, как мул.
- Я вижу, леди Паунтней, - заметил профессор, - что вы разделяете всеобщее предубеждение против мулов. Но ведь оно неосновательно. У нас никогда не ценили мулов как следует, на самом же деле, это самые кроткие и послушные существа.
- Не могу сказать, чтобы я их любила, - ответила леди Паунтней. - Они какой-то смешанной породы и всегда как-то - ни то ни се!
- И наружность у них отталкивающая, Антон, - прибавила его жена. - К тому же они неумны!
- Вот в этом ты ошибаешься, моя милая! - сказал профессор. - Сообразительность их почти равна человеческой. Я знаю по личному опыту, на что способен мул, - сообщил он г-же Паунтней, которая все еще смотрела недоверчиво. - Многие люди того не могут! И уверяю вас, дорогая леди Паунтней, что они удивительно умеют приспособиться почти ко всякой обстановке, причем переносят величайшие бедствия, ничем не выражая своих страданий. Вижу по вашему лицу, Вентимор, что вы со мною согласны, а?
Горацию на минуту пришлось крепко сжать зубы, чтобы не осрамить себя взрывом несвоевременного хохота, но усилием воли он сдержал свое желание.
- Ну, - сказал он, - мне за всю жизнь пришлось столкнуться только с одним мулом, и прямо скажу, что я не имею желания повторить эту встречу.
- Вам случилось наткнуться на неприятное исключение, вот и все, - сказал профессор. - Нет правила без исключений.
- Это животное, - сказал Гораций, - было довольно исключительным во всех отношениях.
- Расскажите нам про него, - попросила одна из девиц Вакербас, и все дамы присоединились к ней, так что Горацию пришлось тут же выдумать историю, которая вышла у него весьма плоской.
Когда это испытание окончилось, он умолк и задумчиво продолжал сидеть рядом с Сильвией, глядя сквозь стекла галереи на весеннюю листву вдоль набережной, на опаловые отблески на реке, на башни и здания противоположного берега, отливающие теплой бронзой на фоне серебристо-голубого вечернего неба.
Не в первый уже раз ему казалось странным, почти невероятным, что у всех этих людей не сохранилось ни малейшего воспоминания о событиях, которые непременно должны были оставить след даже в самой невосприимчивой памяти, однако это только доказывало, как основательно и добросовестно исполнил свое последнее обещание старый джинн, ныне мирно покоящийся в своей бутыли на глубоком и грязном дне против того самого места, где они обедали.
Факраш, его медный кувшин и все его фантастические и неудобные выходки были настолько всецело позабыты, как если бы и не существовали никогда.
***
Весьма вероятно, что даже этот скромный и правдивый отчет о тех событиях окажется включенным в общее забвение, хотя автор, пока возможно, хочет надеяться, что Факраш-эль-Аамаш упустил из виду этот частный случай и поэтому история медного кувшина просуществует хоть некоторое время в памяти кое-кого из читателей.
*******************************************************************************************************************************************************
Ф.Энсти
Шиворот-навыворот
Сказочная повесть
1. ЧЕРНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК
Дело было вечером в понедельник в конце января 1881 года. Поль Бультон, эсквайр, глава торговой фирмы «Колониальные товары», расположенной на Минсинг-лейн, сидел в столовой своего дома на Вестборн-терраc после плотного обеда.
Мистер Бультон был высоким и статным господином, с манерами властными и слегка напыщенными. Ему было лет пятьдесят, хотя выглядел он гораздо старше.
Мистер Бультон откинулся в удобном кожаном кресле. У его локтя стоял стакан кларета, а ноги он вытянул к весело горящему камину. На первый взгляд казалось, что он достиг той высшей степени послеобеденного блаженства, каковое возможно благодаря сочетанию хорошей кухни, чистой совести и отменного пищеварения.
Увы, блаженство это было обманчивым. Выражение лица мистера Бультона никак не подтверждало столь скоропалительный вывод. Хозяин был явно чем-то обеспокоен и даже слегка напуган, словно в любой момент ожидал кого-то, чье вторжение был бессилен предотвратить.
При малейшем шуме в холле он привставал в кресле и смотрел на дверь со смесью тревоги и покорности судьбе, но как только шаги затихали, а дверь оставалась закрытой, он снова откидывался в кресле с явным облегчением.
Завзятые любители романов, прочитав это, боюсь, выскажут догадку, что вот-вот у мистера Бультона появится верный бухгалтер и сообщит, что их фирма разорена, или циничный и таинственный незнакомец с угрозой разоблачить то, о чем мистер Бультон хотел бы любой ценой умолчать.
Ничего подобного. Мистер Вультон и в самом деле был коммерсант, но дела его шли очень неплохо, что находится в полном противоречии с законами романного жанра, где занятия такого рода неминуемо ведут героя к краху в одном из трех томов повествования.
Мистер Бультон отличался безупречным прошлым и настоящим, и над его лысеющей головой не висел Дамоклов меч ужасных разоблачений. Ему не приходилось опасаться финансового краха, да и скрывать от мира было решительно нечего Он вовсе не годился в герои мелодрамы - жанра, к которому он не питал ни малейшего уважения.
Секрет его тревоги на самом деле был прост до смешного, и мне, право, неловко делать из этого тайну хотя бы на короткое время.
Этим вечером его сын Дик должен был возвращаться в школу-интернат, и мистер Бультон с минуты на минуту ждал наступления. сцены прощания, что и не давало ему покоя.
Это вполне могло бы послужить доказательством нежности отцовского сердца мистера Бультона, ибо очень многие родители сносят подобные разлуки по окончании школьных каникул с такой завидной стойкостью, что за ней подчас хочется заподозрить скрытое ликование.
Но мистер Бультон пребывал в расстройстве отнюдь не по мягкосердечию и не опасался, что прощание слишком пагубно подействует на его здоровье. Он был совершенно чужд сантиментов и не раз писал в газеты негодующие до трогательности письма с требованием сократить школьные каникулы, дабы не увеличивать родительские расходы на обучение своих чад.
Мистер Бультон был одной из тех нервных и беспокойных натур, что не в состоянии понять своих детей, и рассматривают их как малоприятные и совершенно непредсказуемые создания, испытывая к ним примерно те же чувства, что Франкенштейн к своему чудовищу.
Мистер Бультон с трудом сносил присутствие сына в доме и буквально изнывал от его бессмысленных и бесконечных вопросов, шума, грохота, смеха и прочих громких проявлений хорошего настроения, против которого не годились никакие средства. Общество сына было для него тяжким бременем, и он не чаял, как от него избавиться с первого же дня каникул. Мистер Бультон овдовел три года назад, и несомненно, отсутствие материнского такта и тепла, которое способно вовремя погасить излишний мальчишеский пыл, а также отвести от ребенка чрезмерные отцовские упреки, во многом способствовало тому, что отношения между отцом и детьми в семье Буль-тонов сделались куда более напряженными, чем следовало бы. Что касается Дика, то он боялся отца настолько, что не испытывал к нему никаких сердечных чувств, но это не удерживало его от привычных возрасту шалостей, и потому неудивительно, что необходимость возвращаться под начало доктора Гримстспа в работный дом, именуемый школой Крайтон-хауз, расположенной в Маркет-Родвелле, не вызвала у его отца никаких горестных переживаний.
