Гном Гномыч и Изюмка - Балинт Агнеш (электронная книга TXT) 📗
— Рррассказать немыслимо, это своими глазами посмотррреть тррребуется, — возразил Грач, стряхнул с крыльев капли дождя, после чего проследовал в тыквенный дом.
— Дядя Грач, а дядя Грач, — оживился Изюмка и поднял вверх свой любопытный пятачок, — а что там интересного на этой выставке?
— Что, что! — отвечал Грач. — Таких ррраскрррасивых пугал я и сррроду не видывал. Да известно ли вам, дрррузья, что теперррь в чучелином снар-р-ряжении самое главное — пустые консер-р-р-вные банки?
— Вполне возможно, — подтвердил Гномыч. — Банками можно очень сильно греметь.
Изюмка слушал с разинутым ртом, а Грач продолжал рассказ:
— Из одного гор-р-р-одского огор-р-родного хозяйства привезли Пугало, выр-р-р-ядили во всякие журналы с картинками, а поверх этого надели прозрачный целлофановый мешок. Стоит красуется, будто кр-р-раля рррасписная! Две синицы так пер-р-р-репугались, что бр-р-росили свои входные билеты и улетели куда глаза глядят. А ведь синички — отважные птички. Они не привыкли чучел огородных бояться. У меня есть один знакомый, тоже работает пугалом гороховым. Так вот он жаловался: Мол, синицы, славки и жаворонки у него все усы повыдергивали, растащили гнезда себе строить.
— Слышал и я такие страшные истории, — закивал головой Гномыч. — А какие там, ты говоришь, новые моды на костюмы чучелиные?
— На украшения сейчас идут цепи и кулоны из консервных банок, клипсы жестяные в уши. Словом, все, что дребезжит, гремит, болтается. Ну, а по части одежды в самой моде сейчас костюмы для огородных чучел из рогожки да из синтетической соломки сплетенные.
— Гномыч, — захрюкал вдруг снова Изюмка, — давай с тобой на выставку чучелиную сходим, а?
— В такую непогоду? — со смехом покачал головой Гномыч. — Да в этакий дождь хороший хозяин собаку во двор не выгонит, не то что поросенка. До костей промокнем. Даже если под зонтиком.
— Мне так хочется! Особенно на громыхающее пугало посмотреть желаю. И на соломенное тоже.
— Да я тебе соломенное, если хочешь, и сам смастерю, — посулил Гномыч.
Но Изюмка отмахнулся:
— Самодельного пугала кто же испугается?
Тут дядюшке Грачу неловко сделалось. Решил он помочь Гномычу, принялся отговаривать Изюмку от выставки.
— По правде сказать, — заметил он, — нет на этой выставке ни одного чучела, чтобы оно такую серьезную птицу вроде меня напугать могло. Разве это пугала?! Вот раньше бывало: ох, что за пугала были! Уроды, самые настоящие страшилища! Ан, вышли они нынче из моды. А теперь какие это чучела, куклы! Словом, игрушки какие-то.
Лучше бы дядюшка Грач и не говорил такого. Тут на Изюмку вообще никакого удержу не стало.
— Игрушки! Хочу смотреть игрушки! — завопил он. — Слышишь, Гномыч? Куклы там, оказывается, показывают, а не пугала вовсе. Идем поскорее на выставку. У меня же плащ из листьев подорожника: он-то не промокнет!
— Ах, Изюмка, но ведь и трава тоже мокрая, — стал его уговаривать Гномыч. — Пока до выставки доберемся, до нитки промокнем.
— И зачем я затеял этот ррразговоррр? — пожалел дядя Грач. — Ладно, скоррро завечер-р-р-еет, пор-р-ра, видно, и мне домой.
Все втроем они вышли из тыквенного домика. Грач, попрощавшись, сразу же полетел к себе, а Гномыч и Изюмка — по мокрому, подернутому пеленой тумана лугу — в сторону неблизкой улицы Кузнечиков.
Вода у них под ногами так и хлюпала. Они кое-как добрались до гриба сыроежки, где находилась остановка полевого автобуса.
Под шляпкой грибка не было ни одного ожидающего.
— Видать, только что ушел автобус, — недовольно проворчал Гномыч, сердясь на самого себя, что уступил упрямому поросенку, а не остался дома в своей теплой тыквушке.
Вдруг и Гномычу и Изюмке показалось, что неподалеку кто-то плачет.
— Может, это кукушкина травка слезки льет? — предположил Изюмка.
Но Гномыч хоть и знал, что трава не плачет, все же подошел к зарослям кукушкиных слезок, прислушался.
И вдруг, к своему удивлению, видит: под одной былинкой, в ямочке, лежит, свернувшись калачиком, рыже-бурый хомячок. Изюмка тоже к нему подбежал и тоже удивился. А Гномыч спрашивает найденыша:
— Ты-то что тут делаешь, бедный хомячок?
— Плачу, — отвечает хомячок.
— Вижу, что плачешь. А почему? — вмешался Изюмка. — Почему ты плачешь… как, бишь, тебя там?
— Фадейкой меня звать, — сообщил хомячишка, хлюпая носом. — А плачу я потому, что выпал из корзинки.
— Из какой еще корзинки? — удивился Изюмка. — И как ты мог из нее выпасть?
— А я копошился, — все еще посапывая носиком, сказал хомячок.
— Я, кажется, начинаю понимать! — воскликнул Гномыч. — Кто-то, наверное, вез на рынок целую корзину всяких зверьков — морских свинок, белых мышей, хомячков. А когда садился в автобус, один из зверьков — хомячок Фадейка — и выпал из корзины.
— И что же теперь с ним станется? — с отчаянием в голосе спросил Изюмка.
— Придет автобус, скажем водителю.
— И-и-и! — послышался снова тонкий, протяжный плач. Тут уж и у поросенка Изюмки хвостик начал подозрительно загибаться вниз. А дождь все хлестал и хлестал по земле не переставая.
— Возьмем его к себе домой? — чуть не плача проговорил Изюмка.
Но Гномыч, словно предвидел это, сразу же возразил:
— Нет, Изюмка, об этом не может быть и речи.
— Давай возьмем! — зарыдал поросенок. — И мне тогда будет с кем играть.
— Мало у тебя приятелей, что ли?
— Много. Но они же все не с нами вместе живут.
— И без них предостаточно жильцов в нашей тыкве…
Но потому ли, что изо всех сил зарыдал бедный хомячок, или дождь приударил еще сильнее, или очень уж жалостливо смотрел Изюмка, только сжалось сердце у Гномыча, и он сказал ласково:
— Ладно, Фадейка, так и быть, идем с нами.
Изюмка завизжал, запрыгал от радости, а Гномыч завернул маленького Фадейку в лист подорожника и взял его к себе на руки.
— Возьмем к себе, возьмем к себе! — орал поросенок Изюмка, совсем позабыв и про дождь, и про выставку огородных пугал. И только увидев, что Гномыч несет Фадейку на руках, вдруг остановился.
— Гномыч, это… как же, а я?.. Меня ты тоже возьмешь на ручки? — спросил он.
— Тебя? — улыбнулся старый гном. — Так ты же большой. И тяжелый. На вот тебе лучше зонтик. Держи и шагай следом за нами!
Изюмка так и обмер. Взял в руки зонтик, как ему велели, и молча засеменил следом за Гномычем, который шел с хомячком на руках. И так ему стало обидно, что раньше Гномыч с ним возился, как с маленьким, а теперь — на тебе! Отыскался кто-то другой, еще меньше его, Изюмки. Он уж и не рад был, что они нашли Фадейку.
ЧЕЙ ФАДДЕЙ?
Вскоре дождь перестал, наступили солнечные деньки. Но Изюмка все равно ходил темнее тучи; ему хотелось поиграть с маленьким хомячком Фадейкой, а тот все время спал в своей люльке.
— Мой Фадейка, — ворчал он. — Ведь для чего мы его домой принесли? Чтобы мне было с кем играть. А так на что он мне нужен?
— И почему ты никак не поймешь: таким малышам, как Фадей, надо спать почти целый день.
— Эх! — отмахивался Изюмка и шел пятачком рыть землю. Вырыл одну ямку, другую, вдруг слышит какой-то шорох.
— Фадик проснулся! — радостно захрюкал он и побежал к люльке.
Наступило веселое времечко и для Изюмки.
— А ну скажи, — допытывался теперь он у хомячка, — ты чей, Фадей?
— Изюмкин, — лепетал спросонья Фадейка. А поросенок буквально места себе не находил от радости.
Послушный хомячок соглашался играть с Изюмкой в любые игры: кувыркался на сене, лежал в вырытых поросенком ямках, зарывался в песок. И сколько угодно играл в прятки! Сокровище, а не хомячонок был этот Фадейка.
Немного погодя пришла к ним мышка Кишмишка и сообщила радостную новость: вода ушла из их подземного дворца.
— А ну, Кишмишка, посмотри, что у меня есть! — громко хрюкнул Изюмка.
У Мышки даже глазенки засветились.
— Ой, какой премиленький хомячок! — пропищала она.
