Эта Шакаман-гора людьми обитаема была. Жители горы ничем другим не питались, кроме птичьего мяса. Все они поэтому охотниками были, очень метко по птицам перелетным стреляли, — редкостью было, чтобы кто-нибудь, целясь в самую быстролетную птицу, не подстрелил ее. Если у кого-нибудь неудача бывала, надолго оставалось имя его позором покрытым.
Жила на той горе Шакаман старуха одна со своим сыном. Когда гусь, алпамышев посол, в сторону калмыцкой страны летел, сын старухи этой охотился за ним, — стрельнул в него, но стрела только подранила гуся — и он улетел с поврежденным крылом. Потому-то и упал он в зиндан к Алпамышу.
Опозорился тогда сын старухи, слава худая про него в народе пошла. Очень был огорчен молодой охотник, так что даже заболел, в постель слег — и чахнул с каждым днем… Лежит он так в постели, слышит однажды — гусь гогочет, — голос у гуся знакомый! Тот это гусь! Как ни болен был охотник, сразу легче стало ему. Поднял он голову с подушки — и матери своей говорит.
— Прилетел опять тот самый гусь — мой враг!
Слышу я, гогочет где-то он, дурак.
В сердце я ношу позора черный мрак, —
Гуся упустить нельзя теперь никак!
Ты мой лук и стрелы приготовь-ка, мать, —
Я пойду свою ошибку исправлять.
Я тебе скажу, что этот гусь хромой —
Лучшее лекарство, лучший лекарь мой!
Знай, что без него я не вернусь домой!..
— Шахи к шахам шлют своих послов-эльчи
Разъезжают с ними толмачи-тильчи,
Гусь твой — одного батыра арзачи.
Знай, что все эльчи, тильчи и арзачи
Неприкосновенны всюду быть должны:
Их убийц в любой стране убить должны.
Гуся-арзачи, сынок, не убивай!
Ведомо мне стало, тот батыр — султан,
Он в стране враждебной заточен в зиндан.
Гусь-ходатай пленного батыра чтит,
Он с его письмом в его страну летит.
Если от твоей руки погибнет гусь,
Завтра я в одежды скорби облачусь, —
Сам не в свой черед погибнешь ты, клянусь!
В гуся-арзачи, сынок мой, не стреляй,
Муки испытать меня не заставляй,
Всех своих друзей, мой сын, не огорчи,
Радости своим врагам не прибавляй.
Ой, сынок, не трогай гуся-арзачи!
— Так ты облегчаешь мне страданья, мать?
Из-за гуся столько бормотанья, мать!
Если так, — умрешь без покаянья, мать!
Этот гусь, э, мать, не твой ли нежный друг?
Что ты из-за птицы всполошилась вдруг?
Сына ты бросаешь в пламя адских мук,
Лишь бы гусь какой-то мог существовать.
Видно, гусь тебе дороже сына, мать!
Я твоих пророчеств глупых не боюсь, —
Свел тебя с ума, как видно, этот гусь!..
С этими словами с ложа он встает, —
Лук берет и стрелы в саадак кладет,
Из дому на голос гуся он идет,
Скрытно по ущелью выше все бредет.
Отдыхает гусь — опасности не ждет,
Уморился он — себя не бережет.
А стрелок все ближе — и вот-вот стрельнет…
Видит старуха, что сын ее к самому гусю уже подбирается, и гусю беспечному такие слова вдаль прокричала:
— Ты растай-истай, глубокий снег, в горах!
Вражий труп, изгнив, да превратися в прах!
Ты не гогочи, крылатый арзачи!
Позабудь беспечность, вспомни смерти страх!
Без раздумья в небо взвейся, поспеши, —
Стережет тебя твой злейший враг в тиши!
Он тебе не виден, сам ты на виду, —
Отвратить хочу я от тебя беду.
Злой твой враг — мой сын, охотник удалой.
Он тебя подстрелит меткою стрелой, —
Насадив на вертел, сжарит на огне, —
Сжарит он тебя — и съест на горе мне.
Гусь, не доверяй коварной тишине,—
Как бы не погиб ты по своей вине!
Я сказала сыну: «Этот гусь — посол,
Смерть посла — источник смертных бед и зол!»
Все-таки мой сын тебя убить пошел.
Мой совет — скорей лети, покуда цел:
Сын мой, недруг твой, уже берет прицел!
Гусю так старуха скорбно говорит.
Сын ее в укрытьи за жертвой следит.
Лук тугой напружен, тетива скрипит,
С тетивы стрела как молния летит, —
Будет через миг беспечный гусь убит!
Но и миг не минул — гусь уже и сам
Молнией взлетает с места к небесам,
А стрела, что в гуся пущена была,
Цели не найдя, в расселине легла.
Гусю так в беде старуха помогла!
Входит в дом — берется за свои дела.
Сын ее от горя снова занемог,
Думает: «За что меня обидел бог!»
Сам не свой, придя домой, свалился с ног,
От подобной неудачи, бедный, слег!..
А счастливый гусь меж тем летит вперед,
Он под облаками свой стремит полет, —
Здесь его стрелой никто не подшибет,
Если только хищник злой не заклюет.
То назад глядит он, то глядит вперед,
Смотрит влево, вправо — и летит вперед:
Струйками стекает с перьев гуся пот, —
Гусь летит в Конграт, исполненный забот.
Э, в страну Конграт не близок перелет!
Он перелетел уже немало гор, —
Край Конгратский видит зоркий птичий взор.
Закружился гусь — и смотрит вниз, внизу
Озера Бабир он видит бирюзу!
Наземь он спустился, меж верблюдов сел:
Гусь принес в Конграт батырскую арзу!
Сел гусь на том месте как раз, где Калдыргач-аим верблюдов пасла. Похаживала она туда-сюда, держа за руку своего любимца Ядгара, и сама про себя такие слова говорила:
— Гордостью страны он был в былые дни,
Радостью он был для всей своей родни, —
Без него теперь, ягненок-Ядгарджан,
Мы с тобой в такой большой степи — одни!
Ты отца лишен, я — брата лишена.
Имя твое чтить я до смерти должна, —
В память об отце зовешься ты «Ядгар».
Рухнул он, конгратский царственный чинар, —
Молнии какой сразил его удар?
Ты, росток его, цвети, мой джан-Ядгар!..
