Зеленый мальчик. Сказки - Харламов Юрий Ильич (читаем книги .txt) 📗

— А сестрица Эхо? — спросила Ежевичка.

— Сестрица Эхо возле колодца убивается, братца зовет. Молчит Колодезный братец. Сестрица Эхо к Теньтеню: «Что делать? Братец оглох!» — «А тебе что, больше всех надо?» — отвечает Теньтень, а сам уже весь огурцами оплелся, одна макушка виднеется. «Это все огурцы! — закричала сестрица Эхо.— Они братца моего заглушили, а теперь и тебя оплести хотят!» Кинулась рвать огуречные плети, но огурцы у Дачника особые: одну плеть вырвет — на её месте две появляются, один огурец сорвёт — вместо него два вырастают. Бьётся сестрица Эхо с огурцами, а они уже и к ней подступают, и её оплести хотят. И тогда вспомнила она про семена, которые на прощанье дала ей тётушка Радуга. Выхватила из кармана горсть, рукой взмахнула — там, где они упали, голубые колокольчики расцвели. Бросила ещё горсть — красные маки вспыхнули. Третья горсть белоснежными обернулась. А огурцы прямо на глазах начали желтеть да худеть, от Теньтеня отступились, по грядкам попрятались. Схватила сестрица Эхо Теньтеня за руку, выдернула из гамака: «Бежим отсюда!» Уже издалека услыхала я её голос: «Прощай, Колодезный братец! Ты теперь не один! Сейчас к вам налетят бабочки, шмели, стрекозы, все запоёт, зазвенит — и ты услышишь! Нам нельзя быть глухими, мы ведь эхо!» — «Эхо! Эхо! — подхватил вдруг колодец. — Спасибо, сестрица, что разбудила меня!» И тут ведра с места сорвались, сами в колодец нырнули, воды набрали, понеслись по газонам цветы поливать. А огурчики-крокодильчики по лестницам толпой на крышу залезли. «Караул!» — кричат. Дачник огурцы-очки снял, в ужас пришёл. Кинулся к цветам, давай их рвать да топтать, но цветы сестрицы Эхо оказались тоже непростыми: на месте одного сорванного три вырастают, вместо одного сломанного три поднимаются. Тут Склочница с Пьяницей да Богачом подоспели. Глянули — ахнули. И помчались они, теперь уже вчетвером, за Теньтенем и сестрицей Эхо… А на даче целый месяц пир шёл. И меня в веселье втянули. Я нектар пила, с кузнечиками плясала, с цветами целовалась, в пыльце валялась, до сих пор вся разноцветная, так и зовут меня с тех пор — Радужницей!

— А меня — старичок-Зелёный бочок, — хихикнул кто-то.

Все оглянулись, но никакого старичка с зелёным бочком на кустике не было.

— Не обращайте внимания, — сказала бабушка Жасминна. — Это шуточки нашей мореплавательницы. Видно, скучно ей там одной в бутылке.

— Но это не её голос, — возразил дядюшка Изчулана.

— Так она же артистка. Она еще и заорать может, как будто ее там душат или раздевают.

— Имею важное сообщение,— кашлянув, промолвил дедушка Скрыши, и все сразу умолкли, потому что говорил он чрезвычайно редко и лишь в исключительных случаях, как например, сегодня, покидал свой наблюдательный пост на самом коньке крыши.

— В три часа пополудни встала над горами туча, а из тучи вышли Гром и Молния. «Почудился мне голос нашей маленькой Эхо»,— прогремел Гром. Молния при­смотрелась — «Не почудилось, а так и есть. Вон они вокруг пруда с Теньтенем бегают, а за ними Склочни­ца с Пьяницей, да Богач с Дачником гоняются». «Ну-ка, брат Ветер,— говорит Гром,— слетай, узнай в чем там дело, да помоги, если надо».— «Это я с большой охотой»,— отвечает Ветер. Слетел с гор, к пруду полетел... гм... гм... Ну вот, к пруду, значит, подлетел...

— Ну, подлетел, подлетел, дальше,— подтолкнул его дядюшка Оградник.

— Не толкайся! Что было дальше, не видел, а со­чинять небылицы не привык...

— Да как же ты самое главное просмотрел? — рас­строилась бабушка Жасминна.

Дедушка Скрыши виновато втянул рожки.

— Так ведь он там такую пыль поднял — света белого не видно! А потом вернулся к Грому с Молнией: «Дело сделано,— говорит.— Помог!» А чем помог...

— Помог, чем мог! — снова хихикнул кто-то. — А хо­тите знать наверняка...

— Хотим! Хотим! — закричали все.

—... спросите дедушку Прудовика!

Так вот кто хихикал! Дедушка Прудовик, оказывается, давно уже сидел на кустике, но не как все, а с обратной стороны листка, так ему было удобнее, потому что в пруду он привык путешествовать вниз головой. Он проворно перелез на листок, и все увидели, что один бок у него коричневый, а другой, и правда, зеленый, а длинная, тоже зеленая, борода хоть и затрудняла его движения, зато, говорят, славно дурачила карасей, которые давно бы уже с удовольствием закусили дедушкой, если бы не принимали его за пучок водорослей.

— От моей старушки Волнушки — всем поклон! — раскланялся он на все четыре стороны.— Жить не тужить, спешить — не смешить, ползать — не уставать, нас не забывать! А Завитку среди людей ума набирать­ся, да не зазнаваться... Что касается Теньтеня с сест­рицей Эхо — не могу не вспоминать без смеха!

— Ты из воды все вверх ногами видишь! — провор­чал дедушка Скрыши.— Что же там смешного, если воз­ле пруда...

— Растет лебеда! — подхватил дедушка Прудовик.— В лебеде — лебедята, у лебедят — утята, у утят — котята, у котят — мышки, дочки и сынишки.

Он был невозможный пересмешник и балагур. К каждому слову у него была пословица, ко всякой сказке — присказка, к любому разговору — поговорка, ско­роговорка, а то и вовсе не выговорка.

— Ну а если всерьез? — спросила бабушка Жасминна.

— Всерьез дело могло дойти до слез! — покачал головой дедушка Прудовик.

И вот, что он рассказал.

— Притомился, приустал Теньтень — куролесил-то поди, весь день. Вокруг пруда, как заяц, бегает-петляет, а Склочница его уже догоняет, Дачник в затылок дышит, Пьяница огнем пышет! А уж как левая нога Теньтеня об камешек споткнулась, тут ручища Богача кнему и протянулась. Сестрица Эхо ястребом на Богача налетала, то за руку его хватала, то под ноги ему кидалась, то в бородищу изо всех сил вцеплялась. Богачу — хоть бы хны, ловит Теньтеня уже за штаны. И тогда сестрица Эхо на сыру землю повалилась, к небу синему с такими словами обратилась: «Мамочка Молния! Гром-отец! Да помогите же вы, наконец! Ищем мы с Теньтенем эхо по белу свету, а эта компания решила сжить нас со свету! Братьев они уже совсем погубили, а теперь и на нас клювы навострили!» И тут в пруду вода взвол­новалась, на берегу трава зашепталась, откуда ни возь­мись — крепыш: щеки — мячи, губы — калачи, грудь таки ходит, вздымается, сам, как на дрожжах, поднимается. Встал, ноги в землю упер, речь такую повел: «Ну-ка, лебеди с лебедятами, да утята с котятами, а особо мышки, серые штанишки, розовые пятки, славные ребятки! Поскорее на землю бросайтесь, за что ни попало хватайтесь, лапами да хвостами цепляйтесь, лежите не поднимайтесь! Не задел бы я вас нечаянно — уж больно я парень отчаянный!» Тут он надулся, да как подул — первым делом Теньтеня от погони отдул. Потом Богача в шубу закрутил, Склочнице колеса восьмерками завинтил, Пьяницу два раза в пруд макнул, Дачнику пижаму на голову натянул. Да, видно, урок им не впрок — несутся вперед со всех ног. Пуще прежнего крепыш щеки надул, богатырскую грудь, как мехи раздул...

Тут дедушка Прудовик тоже начал изо всех сил дуть, показывая, как это делал Ветер.

— Дуй сильнее! — крикнул Завиток и сам тоже начал дуть, помогая дедушке Прудовику.

— Дуйте! Все дуйте! — крикнул дядюшка Салатник.

И вот все, кто был на кустике, начали дуть изо всех сил. Дул дедушка Скрыши. Дул дядюшка Изчулана. Дула тетушка Радужница. Дула нянюшка Янтарка. Дул дядюшка Водопадник. Дула тетушка Избеседки. Дула Барбариска с Ежевичкой. Дула даже бабушка Катушка из дупла. Цикады вертелись, как пропеллеры, бабочки и мотыльки махали крыльями. Паучок и тот дул, хоть его самого чуть не сдуло, потому что на кустике поднялся настоящий ветер.

— И тут вода в пруду помутилась! — перекрывая шум, крикнул дедушка Прудовик.— Трава-лебеда до самой земли наклонилась, пыльная буря небо закрыла, а наша компания над прудом воспарила! И пока он дул, парили они, кувыркались, друг за дружку цепля­лись, а как бросил дуть, так все четверо — головой в пруд!