Казачьи сказки - Коллектив авторов (прочитать книгу TXT) 📗
А к Груниному отцу заехал самый главный командир из войска их. Молод он был, красив и очень храбр – о геройстве его уже на Дону песни пели. Пошел он на войну простым казаком, а стал командиром главным.
Мачеха Грунина свою дочку Улиту наряжает, косы ей заплетает, на руки билезики – красивые браслеты – надевает. Еще краше становится Улита. Взглянешь на нее – глаз не отведешь.
А Груня полы моет, на стол кушанья подает, брагу ставит.
Вот сели все за стол, взял командир казачий кубок, крепкой бражкой наполненный, поднял его и повел такую речь:
– Шел я когда на войну с ворогами, притомился с дороги да и зашел в курень казацкий отдохнуть. Лег я спать, и приснился мне сон такой: пришла в горницу девица, села возле меня и сидит, смотрит на меня, сон мой сторожит.
Добрая эта девица была, а какая она лицом – не ведаю. Крепко спал я тогда и запамятовал. Встал я поутру, оседлал коня и уехал. Еду и диву дивуюсь:
"Никогда во мне силы молодецкой такой не было! Встретил бы горы тогда – горы свернул. Откуда, думаю, сила эта богатырская во мне?" Повстречалась мне тогда старушка древняя, остановила меня и молвила:
"Едешь ты, казак, Тихий Дон от ворогов защищать, и быть тебе большим воином. Никто тебя не одолеет, никто не осилит. А сила в тебе – от сердца девицы перешла, от доброты ее. Запамятовал ты, добрый молодец, как поцеловал ты руку девицы той. А быть тебе добрым мужем девицы той. И найдешь ты ее так: на правой руке у нее будет отметинка, и не исчезнет она у нее до тех пор, пока ты не найдешь свою суженую. Лучшей невесты не ищи, ласковое сердце – дороже красоты".
– Сказала так старушка, поклонилась и пошла. С тех пор и ищу я свою суженую, нет мне в сердце покоя. Найду ее – в ноги поклонюсь ей за то, что силу она мне такую дала, и будет она мне женою верною.
Пока говорил так казак" встала Груня, вышла на крыльцо, села, сидит, думу думает. Узнала она того казака, который ей руку целовал, а признаться не может ему: куда ей такой добру молодцу сказываться!
Сидит она пригорюнившись, сидит, вдруг слышит – Улита зовет ее. Подошла к ней Груня, а Улита спрашивает:
– А чего это у тебя, сестрица, правая рука всегда перевязана?
Смутилась Груня, покраснела и отвечает:
– Рубила я дрова да топором и ударила. Никак вот не заживает рука…
А Улита уже догадалась обо всем, злые глаза так и бегают, сердце щемит от зависти.
– А чего ты встала из-за стола, сестрица? – спрашивает она Груню.
– Пить мне захотелось, Улита.
– А иди сюда, я тебе дам водицы, сестрица, – говорит Улита.
Подошла Груня к ней, взяла чашку с водой, выпила и упала замертво: подсыпала ей Улита яду крепкого, смертного.
Схватила ее Улита, оттащила в чулан, бросила, а сама сделала себе на правой руке такую же отметинку, какая у Груни была, обмотала тряпкой и пошла опять в горницу.
Увидал ее обмотанную руку молодой казак, спрашивает:
– А что это у тебя, девица? Аль поранила где, аль ушиблась? Подошла Улита к нему и говорит:
– Я та самая девица, которой ты руку поцеловал. Вот и отметинка на руке, не заживает с тех пор. Забыл ты, добрый молодец, как сидела я около тебя, сон твой сторожила…
Обрадовался казак, велел все войско свое собрать, свадьбу готовить.
Собрались на свадьбу воины, все люди служивые, пришли старики, старухи и дети малые. Начался тут пир горой.
День гуляют казаки, два гуляют, а на третий день входит в горницу старушка древняя, волосы, как нитки серебряные – седая вся. Вошла, посохом о пол стукнула и так молвила:
– Шла я, старая, через леса и горы, через луга и пашни и пришла вовремя: не кончилась еще свадьба, не свершилось еще дело злое.
Взяла она командира казачьего за руку, привела в чулан, а там лежит Груня, лицо у нее посинело, страшное стало.
Брызнула старушка на Груню живой водой, открыла глаза девушка, а в глазах столько доброты, будто от самого сердца идет.
Узнал тут казак девушку, обнял ее и сказал:
– Доброе сердце дороже красоты. Будешь ты женой моей верной, девица, буду я любить и жалеть тебя до самой смерти.
Пришли они в горницу, поклонились старому казаку, отцу Груниному, сели за стол, крепкой бражки выпили.
А старушка подошла к Улите и сказала:
– Нельзя с таким сердцем с людьми жить, злая девица. Будешь ты отныне ползать по дну Тихого Дона, и не знать тебе ни добра, ни ласки человеческой. А за то, что смеялась ты над горем людским, – будешь ты всегда горб на себе носить. Сказала так старушка, ударила ее посохом своим – и превратилась злая Улита в маленькую улитку-горбатку.
А потом обернулась старушка к Груне, дотронулась до нее своей рукой и сказала:
– А ты, девица, доброе сердце, будь такой же красивой, как и доброй.
И стала Груня такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Обнялись они с молодым казаком, поклонились старушке, чарку бражки крепкой ей поднесли, спасибо сказали.
И стали они с той поры жить-поживать, детей растить, да старых людей уважать.
А улитка-горбатка так и ползает с тех пор по дну Тихого Дона да в озерах синих, в реках прозрачных
Ползает и не знает ни добра, ни ласки человеческой.
Сказка о Песне Легкокрылой и казаке Макаре Бесслезном
Много стай журавлиных пролетело с тех пор над Тихим Доном, много песен веселых пропето с тех пор в станицах зеленых. Проносились ветры буйные над волнами высокими, проплывали тучи грозовые над полями широкими, и не раз уже месяц ясный в светлую реку заглядывал, будто в зеркало.
Жил в ту пору у Тихого Дона казак Макар Бесслезный, ни молодой, ни старый, черную бородку носил да чуб казацкий. Остался казак с детства без отца, без матери, гнула его нужда в три погибели, крутила его беда мужичья, как каючок в коловороте, а никто у него слезу ни разу не видал. Назвали Макара за это Бесслезным. Может, и была у него другая фамилия, но так и остался он с этим прозвищем.
Бывало, поставит казак сети в Дону, ждет удачи рыбацкой, как ясного солнышка, а ночью налетит с моря ветер бесшабашный, засвистит, запляшет, закрутит волны на могучей реке – и снова тихо. Придет казак к Тихому Дону, глянет – ни рыбы, ни сетей. Только мокрые поплавки на легкой зыби у берега покачиваются, будто подсмеиваются. Покачает Макар головой, сдвинет густые брови, скажет:
– Эхма! Ну, ничего…
Казаку без коня, как рыбе без воды: ни туда, ни сюда. Долго Бесслезный копеечки собирал, немало мозолей на шершавых ладонях прибавилось – купил казак коня.
Поставил на баз, смотрит, радуется. Конь умными глазами на нового хозяина глядит, будто спрашивает: "Ну как, заживем теперь?"
– Заживем! – смеется казак. – Здорово заживем!
Поехал как-то Макар Бесслезный на своей лодке сети ставить в Дону.
Заработался, не заметил, как ночь на Дон наползла, будто шапка на глаза.
"Ну что ж, – думает казак, – заночую на реке, дети дома не ждут". Привязал лодку к камышам, поужинал и спать лег.
Утром просыпается, приезжает домой, смотрит – около его дома люди стоят, головы вниз опущены, будто похоронили кого-то.
Подошел Макар к дому, шапку снял, поздоровался:
– Здоровы будьте, станичники! Чего запечалились, будто коня у вас волки съели?
Молчат станичники…
Зашел Бесслезный на баз, глянул – сердце замерло: уздечка оборвана, на земле капли крови да клочки гривы длинной – вот и все, что от доброго коня осталось, от долгой мечты казачьей.
– Волки… – глухо сказал какой-то дед. Вытер казак шершавой ладонью вспотевший лоб, покачал головой, тихо проговорил:
– Эхма…
Потом помолчал немного и добавил:
– Ну, ничего…
И пошел к лодке сети сушить, будто ничего и не случилось.
А время над Тихим Доном плывет, как облака над землей. Не успел оглянуться Макар – уже седина в бороде появилась.
"Жениться надо, – думает казак, – а то так бобылём и состарюсь".
Приглядел он себе казачку чернобровую, надел на ноги ичитки новые, пошел к невесте. Приходит, отцу-матери поклонился и говорит:
