Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР - Мацкевич Вадим Викторович (книги txt) 📗

Вадим Мацкевич

Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР

Предисловие

В 1951—1952 годах человечество могло быть свидетелем самой страшной катастрофы в мире. По безумному плану американской военщины армады бомбардировщиков Б-29 должны были сжечь Россию в атомном огне, сбросив на Москву и Ленинград по шесть атомных бомб и по одной атомной бомбе на 320 остальных городов России.

И. В. Сталин, понимая, что в прямом военном столкновении у СССР мало шансов на победу, принял решение воевать с американцами превентивно — как в кампаниях на озере Хасан и на реке Халхин-Гол, когда была ликвидирована угроза нападения Японии на СССР. И в Корее на истребителях МИГ-15 поднялись в воздух «сталинские соколы» авиадивизии «китайских добровольцев» под командованием трижды Героя Советского Союза Ивана Кожедуба. Участие советских летчиков в корейской войне СССР официально не признавал.

Наши летчики сбили в Корее более 40 «сверхкрепостей» Б-29. Американские стратеги ошиблись в оценке скоростей реактивных истребителей МИГ-15 (до 900 км/ч, в то время как устаревшие поршневые двигатели Б-29 обеспечивали только 400—450 км/ч), а также недооценили вооружение советских истребителей: пушки МИГов стреляли в цель почти на 1000 метров, а пулеметы бомбардировщиков — лишь на 400. Поэтому с дистанции от 1000 и до 400 метров наши самолеты вели прицельный огонь и поражали американские бомбардировщики, находясь вне зоны действия их пулеметов. По существу, огромные дорогостоящие бомбардировщики оказались беззащитными против пушек наших истребителей.

Потерпев поражение в воздухе, против МИГов американцы бросили сотни реактивных истребителей «Сейбр Ф-86», вооруженных новейшими электронными прицелами для стрельбы с огромной дальности (до 2500 метров). Но и здесь США проиграли. Никому не известный лейтенант ВВС СССР Мацкевич придумал станцию «защиты хвоста» (предупреждения об облучении), которая парализовала прицельные системы «Сейбров».

По приказу И. В. Сталина все наши самолеты в течение трех месяцев были оборудованы этими станциями, выиграв тем самым электронную войну в Корее. После Кореи станции «защиты хвоста» уже более 50 лет устанавливаются на все российские самолеты. Для авиации станция Мацкевича стала такой же массовой и необходимой, как автомат Калашникова для пехоты.

Глава 1.

Родом из детства

Я родился 5 июня 1920 года в Новочеркасске, столице Войска Донского. Отец, преподаватель русского языка и литературы, с самого детства всячески поощрял мои творческие наклонности.

В моем роду было два великих деда. Отец моего папы был знаменитым священником в селе Добея Витебской губернии (Белоруссия). На его проповеди и исцеления собирались сотни людей не только из Белоруссии, но и из России. Ему, простому сельскому священнику, за его просветительскую и целительскую деятельность было присвоено дворянское звание. Благодаря этому его сыновья, в том числе и мой отец, получили право учиться в Варшавском университете.

Другой дед, мамин отец — знаменитый казачий атаман Курдюмов. В молодости он отличился в боях на Шипке, а затем и в русско-японской войне 1904—1905 годов. Как заслуженному атаману, деду в Новочеркасске был предоставлен большой двухэтажный дом, как свидетельство уважения к его заслугам перед Родиной.

В 1914 году в возрасте 84 лет дед ускакал на германский фронт, где погиб в седле во время жестокой кавалерийской атаки за Веру, Царя и Отечество. Деда похоронили со всеми почестями в Новочеркасске, установив на его могиле огромный мраморный памятник.

Мои родители после революции 1917 года жили в доме деда. Отец развил в городе очень бурную деятельность по созданию дома инвалидов для донских казаков — инвалидов войны. К 1924 году это заведение превратилось в солидное многоотраслевое предприятие: инвалиды делали замечательную обувь, одежду, кондитерские изделия. Отец фанатично воспринял революцию и был, как говорил Сталин, «беспартийным большевиком» в полном смысле этого слова.

До трех лет я вел разговоры исключительно на своем языке, не употребляя практически ни одного русского слова. Родители исписали большую 100-листовую тетрадь перлами моего речевого творчества. Этот словарь мама берегла до 1938 года, но во время ареста отца тетрадь была изъята НКВД (следователь даже заявил, что в ней содержатся коды для связи с врагами советской власти или иностранной разведкой) и так и не была возвращена.

Один из папиных друзей, археолог, профессор Леонтий Андреевич Абаза, изучая мой словарь, заметил, что многие мои слова содержат корни древнеегипетских и индийских диалектов. Все посмеивались над добродушным профессором, особенно когда он говорил о переселении душ. А мне он не давал покоя и очень просил, чтобы я пересказывал ему свои сновидения. В них он находил подтверждения своим гипотезам.

Из самых ранних воспоминаний детства у меня осталось в памяти лицо маминой сестры — тети Муси. Они с мужем жили в одной из комнат нашего дома. Муж тети Муси был полковником царской армии. У него было много наград за участие в боях с немцами. Этот фанатичный белогвардеец называл меня не иначе как «большевистский щенок».

Зато папины казаки-инвалиды, когда я приходил к ним и расхаживал по различным цехам, становились передо мною «во фрунт» и громко приветствовали неизменными словами: «Ваше императорское величество, наследник-цесаревич». Дело в том, что донские казаки любили царя и наследника-цесаревича. А мама одевала меня именно так, как одевался наследник-цесаревич: у меня была матроска, и, видимо, я в ней походил на любимца донских казаков.

Так я и рос — «большевистский щенок» и «наследник-цесаревич» в одном лице.

Мне кажется, что в моей судьбе очень большую роль сыграли русские народные сказки. Каждый вечер, укладывая меня спать, отец доставал большую потрепанную книгу, читал сказки вслух, пока я не засыпал. Возможно, именно этими сказками и выразительным чтением он развил у меня творческую фантазию, которая всю жизнь не давала покоя ни мне, ни окружающим меня людям.

В пять-шесть лет я самым серьезным образом собирал почтовые марки. Альбомы с замечательными, очень редкими марками я находил на чердаках сараев, которые были в каждом казачьем дворе. Чего там только не было — старинное оружие, сабли, турецкие ятаганы, ордена, медали. Но меня больше всего интересовали альбомы с марками. В этих альбомах я находил столько интересного, что со мной обменивался марками даже знаменитый профессор Белявский, заведующий кафедрой электротехники Донского политехнического института. Он часто мне говорил:

— У тебя иногда бывают такие редкие марки, что я очень неловко себя чувствую, давая тебе в обмен даже все то, что тебе очень нравится.

Позже, поняв, что у меня есть склонность к технике, профессор постарался увлечь меня электротехникой. Он приносил мне различные детали, выключатели, провода, лампочки и так далее. Однажды он где-то разыскал электромоторчик с редуктором и колесо от детского трамвайчика и научил меня, как самому сделать трамвай. Профессор старался мне разъяснить, что такое электричество, как работает электромотор и тому подобное, и очень радовался малейшим моим успехам.

Так с легкой руки Белявского я занялся электричеством. В шесть лет, увидев, как долго папа по утрам разводил примус, чтобы подогреть воду для бритья, я решил ему помочь. Взял два угля для вольтовой дуги, которые применялись в осветительных аппаратах (фонарях) кинотеатров, закрепил их в деревянной ручке от старого водяного термометра так, чтобы одни их концы сходились на 1—2 сантиметра, а другие концы расходились, к углям присоединил провода — и получился электрический кипятильник. Подключенный к розетке электрической сети дома (220 вольт), он нагревал воду за несколько минут. Папа был очень доволен. Его приятель, профессор математики Александр Александрович Марков, восхищался моей конструкцией и говорил папе: