Год рождения 1921 - Новожилов Игорь Васильевич (читать полную версию книги TXT) 📗

Игорь Васильевич Новожилов

Год рождения 1921

КАК СЛОЖИЛАСЬ ЭТА КНИГА.

На своей свадьбе, несмотря на весь раскардаш и треволнения, связанные с этим событием, я сразу обратил внимание на сухого, жилистого мужчину с тощим, костистым лицом, прорезанным глубокими морщинами, с горящим, остановившимся, ястребиным взглядом. Это был мой новый родич из Твери, двоюродный свояк, Виктор Петрович Лапаев.

Мы с ним быстро сошлись на почве общего отношения к жизни, интереса к войне, рыбалке и по случаю сильного несходства темпераментов и политических воззрений.

По профессии он был преподаватель истории и обществовед, по натуре – комиссар и ригорист. «Они говорят мне, – вскидывался Виктор, – что ездят за колбасой в Москву. Не хотят понимать, – яростно рубил он кулаком, – что если сейчас мы не едим колбасу, то наши дети и внуки будут есть ее!»

В одну из наших встреч, после стола, раздоров и согласий, утомленные питьем, едой и общением, мы щурились на праздничную телевизионную передачу. Шли танцы народов СССР.

– В этих клумпес я прошкандыбал почти год, – пробубнил себе под нос Виктор. На экране литовские пары громыхали деревянными сандалиями.

– Когда? – откликнулся я сонно.

– В сорок втором, в Литве, у Яцкевичей.

Мой сон отлетел. Все, что отмечено 41-45 годами действует, как разряд электрического тока, на всех, переживших это время. Наша жизнь разбита на эпохи «до войны», «война», «после войны». Четыре военных года пропастью разделяют времена мирного проживания и неотразимо притягивают наши чувства и воспоминания.

Я вцепился в Виктора. Выпытал в тот вечер и про клумпес, и про Яцкевичей. Вызнал, что всю войну он пробыл в немецком плену и что было у него восемь побегов.

При каждой встрече я уговаривал его записать свои похождения. Он отмахивался.

Тогда я взялся за перо сам. Добрых двадцать – двадцать пять лет – то после застолья в Москве или в Калинине, то летом на сеновале в Сельцах, под Старицей, то в тверской зимней деревеньке Любохово я, подгадав момент, извлекал амбарную книгу и разматывал одиссею Викторовых концлагерей, шталагов, побегов, арестов.

Он неохотно уступал моим биографильским домогательствам, махал рукой, морщился. С отстраненным видом выслушивал мои предыдущие записи, поправлял неточности. Но быстро включался, входил в раж, жадно закуривал, ломал сигареты. Выставив локти и коленки, падал на спину, показывая, как лежат побитые кони. Выкидывал на меня скрюченные пальцы, будто прянувшая на него из будки лагерная овчарка… А я катал все это без окончаний и запятых.

Наши литературные труды продвигались более чем неспешно. Тем временем, судьба готовила мне еще одну, чем-то схожую, встречу.

Лет двадцать назад мне по семейным обстоятельствам позарез понадобилось автономное средство передвижения. Я купил подержанный «запорожец». Его народная кличка «горбатый» лестно совпадала с фронтовым прозвищем штурмовика Ил-2.

При попытке уйти в первый самостоятельный полет моя машина наотрез отказалась меня слушаться. Дело было безнадежно морозным зимним утром. Я впал в отчаяние.

И тут надо мной, в окне машины, возникло приятно улыбающееся лицо крупного, вальяжного мужчины: «Позвольте-ка, я Вам помогу». Он мгновенно привел в повиновение маленького упрямца. Мы представились. Это был Игорь Сергеевич Косов, сосед по дому.

Сошлись поближе. Он оказался удивительно интересным человеком с необычной биографией разведчика, командира дивизиона «катюш», архивиста, редактора. Пройдя огонь, воду и медные трубы, он оставался по-детски простодушным. Был хлебосолен, открыт, благожелателен, соблюдая со старомодной церемонностью дистанцию в отношениях. Был добр, деликатен и лишен страха. Любил компанию друзей, приятное застолье, острую беседу, хорошую книгу. Не выказывал никогда ни притязаний, ни сожалений.

У него был свой, быть может, иного временного масштаба несуетный взгляд на мир – без нытья и брюзжания, с умеренно оптимистичной уверенностью, что все, в конце концов, образуется. Поражали его цепкая профессиональная память историка и артиллериста, талант рассказчика. В его рассказах оживали фронтовой хирург Вишневский и профессор скрипичных наук из Одессы Столярский, маршал Жуков и любимый ординарец Александр Иванович Котов – Котяра. Игорь Сергеевич не раз брался за перо, написал несколько страниц – тем все и кончилось.

Я стал записывать его разговоры.

Побуждаемый жгучим интересом к войне, которую пережил мальчишкой, я торопливо заносил на бумагу его насквозь прокуренные сипения и клокотания. Последнее время я, а думаю, и он, понимали, что срок нам отпущен короткий. Война не отпускала его. Сначала Игоря Сергеевича поразил тяжелый инсульт – отзвук контузии 41-го года. Потом у него развилась гангрена ног, которые, как он говорил, «были изрублены в форшмак» осколками мины.

Игорь Сергеевич умер 5 сентября 1994 года, немного не дожив до пятидесятилетия Победы, которое он страстно надеялся встретить. А весной того года, перед тем как разбежаться из Москвы по своим дачам, мы только-только успели записать бои за Берлин.

Так я оказался владельцем записей двух бесценных военных биографий

Удивляет сходство моих героев: оба – яркие, красивые, богато одаренные природой мужчины, оба – ровесниками 1921 года рождения – в неполных двадцать лет попали в пекло войны, оба по военной профессии – артиллеристы, по мирной – историки.

Еще больше поражает различие их военных судеб.

Одного, Виктора Лапаева, беспомощной песчинкой пронесло через преисподнюю войны, по всем рационализированным кругам немецкого плена, запланированного на форсированную отработку человеческого материала.

Другой, Игорь Косов, с бесшабашной самоуверенностью и бесконечным везением прогремел на своих гвардейских минометных установках сквозь железо и огонь войны. Любимец богов, баловень судьбы.

Игорь Сергеевич и Виктор знали от меня друг о друге. Игорь Сергеевич слушал о Викторе с благодушным безразличием. Он вообще предпочитал говорить сам. Виктор внимал рассказам о похождениях своего удачливого сверстника с обостренным и ревнивым интересом. Мне удалось однажды свести их.

В один из заездов Виктора в Москву мы сидели за столом, выпивали, беседовали.

Позвонил Игорь Сергеевич. Сказал, что хотел бы занести прочитанную книгу.

Дороги– то – через два подъезда. Он пришел тут же. Взаимные представления, тост за знакомство… слова о нынешней зиме…

Я попытался связать их напрямик:

– Виктор, я тебе рассказывал об Игоре Сергеевиче. Он начинал войну там же, где и ты, тогда-то…

– В это время там уже были немцы, – проскрипел Виктор.

– Позвольте, – вмешался Игорь Сергеевич, – я сам был там…

И никакой встречи ветеранов-побратимов не получилось. Виктор стал задираться, попер, наставив рога. Игорь Сергеевич прекратил спор, похолодел лицом и, отговорившись неотложными делами, удалился.

Чувство немалой ответственности за оказавшийся в моих руках материал подвигает меня на его публикацию.

Размышления о каком-либо сюжетном переплетении обеих биографий привели к тому, что наиболее уместным мне представляется их параллельный пересказ с минимальными пересечениями. Могучий стержень сюжета – это сама война.