Сэр Вальтер Скотт и его мир - Дайчес Дэвид (книги онлайн без регистрации txt) 📗

Дэвид Дайчес

Сэр Вальтер Скотт и его мир

МИР БОЛЬШОГО ХУДОЖНИКА

«Время и место» — назвал свой последний роман Юрий Трифонов, художник примечательной психологической и нравственной зоркости. Он вынес в заглавие книги те основные измерения, в которых развивается и проявляет себя характер человека, которые в конечном итоге определяют, какие конкретные формы примут те или иные заложенные в человеке изначально качества и свойства натуры. Большая литература давно и пристально исследует диалектику этого процесса — становление личности и ее жизненную планиду, и чем значительнее писатель, тем интересней его открытия в ходе такого исследования. Он не только показывает своих персонажей как продукт определенной исторической ситуации, не только воссоздает прихотливые взаимодействия героя — от пассивного приятия до ожесточенного противоборства — со временем и обстоятельствами, но зачастую дает понять, каковы могли быть характеры и судьбы действующих лиц в иные эпохи и в других местах. Здесь, думается, лежит объяснение неоднозначности, многомерности таких великих характеров мировой литературы, как Гамлет Шекспира, Жюльен Сорель Стендаля, Раскольников и Иван Карамазов из романов Достоевского, капитан Ахав Мелвилла («Моби Дик») или шолоховский Григорий Мелехов.

Писатели, однако, подпадают под действие тех же законов, что и их вымышленные герои, причем если художник волен распоряжаться в своей художественной вселенной, выстраивая ее в том или ином «хронотопе», по терминологии М. М. Бахтина, то обстоятельства жизни самого художника не поддаются ни изменению, ни произвольному перетолкованию, как бы ни возражали против этого отдельные авторы резвых биографических поделок: мастер и его творения жестко вписаны в свое время и принадлежат своему месту, хотя в метафорическом смысле могут принадлежать всем временам и всему человечеству. Гадать, каков бы он был да как бы писал, живи он не в своей стране и в чужую эпоху, — занятие бессмысленное, особенно для литературоведа или биографа, стремящегося объективно разобраться в том, почему писатель стал именно тем, чем он является и каким предстает перед поколениями своих читателей во всей совокупности того, что принято именовать литературным наследием.

Ответ на этот вопрос, судя по всему, начал сегодня интересовать не только профессиональных критиков, иначе трудно понять резкий взлет популярности литературных мемуаров и жизнеописаний за последние несколько десятилетий в странах с развитыми и давними культурными традициями, о чем недвусмысленно говорит, например, широкий читательский успех в Советском Союзе таких издательских серий, как «Литературные мемуары» («Художественная литература»), «Жизнь замечательных людей» («Молодая Гвардия»), «Писатели о писателях» («Книга»).

Времени и месту как костяку литературной биографии посвящена выходящая в Великобритании серия «Писатель и его мир», осуществляемая издательской фирмой «Темз энд Хадсон». С двумя «героями» этой серии советский читатель уже знаком по опубликованным в переводе на русский язык книгам о Льюисе Кэрролле и Шекспире. Теперь наступила очередь Вальтера Скотта.

Об обстоятельствах, в которых сложился и блистательно себя утвердил гений классика шотландской и мировой литературы, «отца» европейского романа нового времени, повествует известный британский литературовед, профессор английской филологии Дэвид Дайчес (род. в 1912 г.). Он автор исследований о социальных аспектах литературного творчества «Литература и общество» (1938), «Роман и современность» (1939), двухтомного труда «История английской литературы в освещении критики» (1960), монографий о классиках — Мильтоне (1957), Роберте Вернее (1950, 1957), Уолте Уитмене (1955), Стивенсоне (1947) и Вирджинии Вулф (1942), один из редакторов многотомного издания «Литература и западная цивилизация» (1972-1975). Для серии «Писатель и его мир» им, помимо очерка о Скотте, написаны также книги о Вернее (1971), Стивенсоне (1973) и Джеймсе Босуэлле (1975), знаменитом эссеисте XVIII века.

Небольшая книга Дайчеса, таким образом, не биография в строгом смысле слова, хотя в ней набросана выверенная канва жизни Скотта, отмечены все существенные ее вехи. Но больше, чем чисто биографических данных, здесь содержится описательного — исторического, литературного и другого — материала, призванного дать по возможности наглядное понимание того, почему человеческая и литературная судьба Скотта сложилась так, а не иначе.

Биографический метод чреват соблазном все сводить к фактам и обстоятельствам личной жизни героя. Последние, конечно, могут объяснить многое, но не все, и тут возникает опасность упустить из виду, что личная жизнь писателя складывается не в вакууме, а в условиях весьма конкретного времени и исторической и социальной обстановки, и утратить верное представление о пропорциях. Скажем, можно договориться до того, что Пушкин стал народным поэтом, потому что с детства полюбил народные песни и сказки, слышанные от няни Арины Родионовны, а что сама история и потребности отечественной культуры дали направление его природному гению — это уже вторичное. Подход, избранный Дайчесом, казалось бы, способен привести к противоположному результату, при котором всем распоряжается социально-культурный «заказ» эпохи, а няня Арина Родионовна вообще выпадает из поля зрения. Впрочем, Дайчес, следует подчеркнуть со всей определенностью, успешно справился с искушениями обоего рода, уделив и объективному, и субъективному факторам ровно столько значения, сколько они имели для Скотта. Вот что он, например, пишет о пребывании юного Скотта у деда на ферме Сэнди-Hoy, где мальчик впервые приобщился к шотландской поэзии и истории:

«Конечно же, Скотт развил бы творческое воображение исторического плана, которое явлено в его поэтических сочинениях и романах, даже если б он и не провел маленьким мальчиком какое-то время в Сэнди-Hoy. Однако заманчиво думать, что именно там это воображение обрело свой столь своеобычный склад».

Нельзя не заметить, что о детских и юношеских годах Скотта, о периоде, когда Скотт-поэт безоговорочно царил на британском Парнасе, у Дайчеса говорится относительно подробно, тогда как повествование о времени великих свершений Скотта-прозаика, создателя исторических романов, несколько скомкано, ужато. Диспропорция, недопустимая в литературоведческом исследовании или литературной биографии, здесь, однако, оправданна: автор, как уже отмечалось, отнюдь не ставил перед собой задачи проанализировать творчество Скотта, ограничившись более скромной целью — понять, почему Скотт стал Скоттом.

С этой точки зрения обилие сведений о Шотландии исторического, географического, этнографического, общекультурного, правового и другого плана, приводимых Дайчесом, выглядит никак не чрезмерным: это в полном смысле слова мир Вальтера Скотта — человека, писателя и патриота. Этот мир имеет свой ландшафт, свои традиции, свой фольклор, свою давнюю и самоновейшую историю, четкие временные координаты. Скотт, по справедливому замечанию Дайчеса, «говорит о себе языком таких понятий, как „история“ и „почва“, „пространство“ и „время“. Именно эти категории наилучшим образом отвечали складу воображения Скотта в течение всей жизни… „ В таком ключе даны и вехи становления Скотта: „Развитие мысли шло от ландшафта к истории, а от истории края — к истории народной и любви к отечеству“. «Историзм“ художественного мышления Скотта, то, что сделало его творчество явлением мирового масштаба, Дайчес убедительно возводит к исторической ситуации в Шотландии того периода с характерным для нее столкновением, противоборством, но одновременно и противоестественным сосуществованием, даже взаимопроникновением старых национальных кланово-феодальных традиций и напористо вторгающихся в жизнь новых веяний буржуазной эпохи.

В основе такого парадокса лежала историческая — политическая и социальная — трагедия Шотландии, в прошлом самостоятельного и свободолюбивого королевства, превратившегося за шестьдесят с лишним лет до рождения Скотта в одну из областей британской короны. Первый удар по независимости нанесла так называемая личная уния 1603 года, когда английский трон занял шотландский король Иаков VI, принявший имя Иакова I. Оба королевства оказались таким образом под одним монархом — английская королева Елизавета I, политик коварный и дальновидный, знала, что делала, завещав свой скипетр сыну казненной ею шотландской королевы Марии Стюарт. Вторым ударом явилась английская буржуазная революция XVII века, низложившая монархию и казнившая Карла I, короля из династии Стюартов, в поддержку которого (как-никак в жилах Стюартов текла шотландская кровь) выступили шотландские войска, разбитые революционной армией Кромвеля. В 1654 году Кромвель обнародовал указ об объединении Англии и Шотландии. Наконец английский парламент уже в начале нового века ликвидировал «Актом об унии» (1707) последний символ самостоятельности — шотландский парламент. Отныне национальное чувство могло утешаться лишь тем, что Шотландии удалось сохранить собственную государственную церковь да юридическую систему. Отчаянные попытки горных кланов вернуть Шотландии политическую независимость, посадив на английский трон потомков казненного Карла I, завершились полным разгромом якобитских восстаний в 1715 и 1745 годах.