Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октяб - Юн-нянь Лю "Редактор"

— Дядя Лю, дядя Лю!

Это был Вова. Радость переполнила мое сердце. Мне не верилось, что он пришел за мной. Может быть, померещилось? Ведь, черт возьми, мальчик повел взвод.

— Дядя Лю, дядя Лю, — снова послышался голос, и я убедился, что это действительно наш связной.

— Вова, это ты? — откликнулся я смело.

— Да, это я, дядя Лю. Быстрей идите сюда, дядя Лю!

Мне показалось, что с меня свалился тяжелый груз.

Усталость как рукой сняло. Я в один дух пробежал расстояние, отделявшее меня от Вовы, и крепко обнял его.

— Вова, сынок! Это ты! А где ребята? — заговорил я.

— Дядя Лю, тише. Противник близко. Идите за мной, — прошептал мальчик.

Мы двинулись вперед по глубокому снегу. Только когда отошли довольно далеко, Вова ласково обратился ко мне:

— Дядя Лю, я знал, что вы упали в овраг. Я сперва взвод вывел на лесную дорогу, а теперь за вами пришел. А то нас перестреляли бы. Не поранились?

— Нет. Спасибо, Вова. Ты настоящий храбрец!

— Пойдемте быстрее. Скоро овраг кончится, и мы выйдем на дорогу, — сказал связной.

Двигаясь ощупью, мы примерно через час вышли к концу оврага. К этому времени поднялся ветер и усилился снегопад. Выходя из оврага, Вова вдруг шмыгнул за дерево и жестом велел мне немедленно присесть. Мимо, слева, проскочила повозка, на которой, как мы заметили, сидели четверо и был установлен станковый пулемет. Вова сказал мне:

— Это свои. С красными околышами на фуражках. Один из них даже, кажется, китаец, очень похож.

Пройдя быстро километра три — четыре, мы на опушке лесочка догнали свой взвод. Товарищи очень обрадовались нам. Все, каждый по-своему, выражали свое восхищение Вовой.

— Вова, сынок, ты с честью выполнил свою задачу. Мы все благодарим тебя. Теперь тебе надо идти домой отдохнуть, — оказал я мальчику.

— Нет, я сейчас не могу идти домой, — ответил он и, посмотрев на небо, добавил: — Сейчас уже полночь и медлить нам больше нельзя. Отсюда до лесопилки еще тридцать пять километров. На рассвете вы будете там. Идемте, я покажу вам дорогу.

Когда Вова правел нас через большой участок густого леса, мы увидели впереди смутно выделявшуюся серую ленту проселочной дороги, уходящую влево, на северо-восток.

— Вот эта дорога ведет на лесопилку. До свиданья, дядя! — звонко проговорил Вова.

— Вова, ты не пойдешь с нами? — спросил кто-то из бойцов.

— Нет. Вы там увидите моего папу Шецкова Ивана Ивановича. Скажете, что мы с мамой перешли к старшей сестре. До свидания, дяди!

Вова помахал нам рукой и зашагал обратно к лесу. Мы, взвод китайцев, судьбой заброшенные в незнакомую страну, глотая слезы, стояли на месте и смотрели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся в бескрайнем лесу.

Литературная запись Цзяо Е.

Коу Си-тин

Мои товарищи по оружию

Я навсегда запомнил великий семнадцатый год.

В то время мне было 30 лет, работал я в дальневосточном городе Хабаровске, жил на небольшом постоялом дворе. Однажды вечером на постоялый двор прибежал встревоженный Ван. Не успел я и рта раскрыть, как он, с трудом переводя дух, выпалил:

— Дружище Коу, очень срочное и важное дело, надо поговорить с тобой.

Я хотел было спросить, что за дело, но он огляделся, молча взял меня за руку и вывел на улицу.

Выйдя из ворот постоялого двора, мы медленно пошли по улице. Щербатый Ван приглушенным голосом говорил, что сегодня после полудня он вез дрова из лесу и в пригороде наткнулся на толпу людей, окружавшую оратора. Он пробрался поближе к говорившему, но услышал только две — три фразы, так как все кончилось и люди стали расходиться. Ван спросил у одного крестьянина, о чем говорили. «Красная партия готовит восстание, — сказал тот. — Будем изгонять помещиков и капиталистов, свергать правительство, обманывающее и притесняющее народ, защищать бедных. Этот человек говорил сейчас, что мы должны подготовиться и приступить к делу».

Сердце Вана наполнилось радостью от таких слов. Он быстро отвел лошадь к хозяину, а сам побежал на постоялый двор поделиться со мной этой новостью.

Когда он поведал мне об этом, на душе стало легче, и у меня невольно вырвалось:

— Здорово! Всю жизнь мы были козлами отпущения, а вот теперь красная партия поднимает восстание. Нам надо к нему присоединиться.

Видно было, что Ван согласен со мной. Я предупредил его, чтобы он не болтал об этом, и мы расстались.

На сердце было тревожно. Вернувшись домой, я выпил чаю и лег спать, но долго не мог уснуть. Слова, сказанные Ваном, не давали покоя. Нахлынули воспоминания о прошлом, о юных годах. Отца и мать жестоко эксплуатировал помещик, всю жизнь они страдали, никогда сыты не были, с каждым годом все глубже залезали в долги. Четырнадцати лет я начал учиться на плотника, а шестнадцати оставил деревню и отправился на заработки в Харбин. Потом поддался обману русских капиталистов и попал на угольные шахты у Никольск-Уссурийского (ныне Уссурийск). Работать на шахтах было тяжело, а денег почти не платили и никогда не давали есть досыта. Полиция следила за каждым шагом рабочих. Я не мог вынести этих мучений и сбежал в лес, но заблудился и попал в руки полиции. Меня жестоко избили и отправили обратно на шахту. На следующий же день подрядчик погнал меня на работу. Через несколько месяцев я, рискуя жизнью, снова бежал и возвратился в Харбин. Но в Харбине, как и раньше, не мог найти работу; жить было не на что.

Спустя два — три месяца из России приехал вербовщик набирать плотников на строительство казарм в Благовещенске. Я завербовался и снова поехал в Россию, но только потому, что подвернулась плотничья работа. В Благовещенске работал больше года. За это время сэкономил на пище и одежде 200 рублей. После окончания строительства работал по ремонту судов. Здесь при расчете подрядчик не только не заплатил мне и другим рабочим, но обманным путем забрал все ранее накопленные деньги. Потом я работал в Хабаровске, немного научился говорить по-русски, мог без помощи китайских подрядчиков находить себе работу и думал, что теперь, возможно, будет немного лучше. Однако известно, что вороны во всем мире черные: русские богачи тоже обманывали и притесняли нас. Выполнишь работу, а тебе за это или гроши заплатят, или вовсе ничего не дадут.

Так сказанные Ваном слова воскресили в моей памяти прошлое, и я не мог больше сдержать свой гнев. Бедных всюду тиранят, обманывают, унижают. Чтобы избавиться от этого, я готов был идти на смерть. Поэтому я твердо решил принять участие в революции. На следующий же день надо было найти Вана и поговорить с ним. Только я собрался идти к Вану, как он явился сам. Мы посовещались и решили идти в сопки партизанить.

— В тайге ведь дикие звери, вдвоем идти опасно! — напомнил Ван.

— Ничего, мы установим связь с другими людьми, подберем еще двух — трех человек, на первое время этого достаточно, — ответил я ему. — Если не найдем людей в городе, пойдем по деревням.

— Правильно, — согласился Ван. — Я найду нескольких человек. Но как быть с оружием?

— Каждый должен сам достать оружие, — сказал я. — Можно, например, позаимствовать у знакомых.

Прошло несколько дней, и Ван привел трех китайцев-разнорабочих: высокого мускулистого Ляна, по прозвищу длинный Лян, низкого и сухого, но подвижного Хоу Чжань-шаня и несговорчивого Чжана. Все они трелевали лес на горе Лысой. У меня был дробовик, им много не навоюешь, и я обменял его у соседа на берданку. За день до ухода в сопки мы собрались все вместе и договорились встретиться на другой день у перекрестка дорог в десяти километрах от Хабаровска и идти на гору Лысую.

В полдень мы собрались в условленном месте и двинулись дальше. К вечеру прошли еще километров двадцать. В пути не попалось подходящего пристанища — на ночлег пришлось остановиться в балке. Все ушли за хворостом для костра. Первым, неся большую охапку сухих веток, вернулся Хоу Чжань-шань. Ван, разводя костер, пошутил: