Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Кессельринг Альберт (книги онлайн полностью TXT) 📗
Наконец, возможны случаи, когда военное командование может принять решение о капитуляции и взять на себя ответственность за него. Это бывает, когда продолжение боевых действий подчиненными им войсками не сковывает сил противника и является безнадежным по причине отсутствия надлежащих сил и средств, а также когда повлиять на исход войны становится уже невозможно. В любом из этих случаев вопрос о том, как капитуляция скажется на положении соседних частей и соединений и на обстановке в целом, должен изучаться тщательно и всесторонне.
Решения о капитуляции, спланированные заранее и реализованные внезапно, без учета положения соседних частей, свидетельствуют о безответственности тех, кто их принимает; хотя обычно для оправдания подобных решений ссылаются на политические предлоги, командиры, принимающие их, как правило, имеют весьма ограниченное представление об общей ситуации. Во Второй мировой войне такие примеры тоже были. В наш век техники случаи принятия столь серьезных решений без консультаций с вышестоящим руководством будут происходить все реже.
Обсуждение вопроса о капитуляции возвращает нас к проблеме «политического солдата», для которого, повторяю, не было места в германских вооруженных силах. Продуктом обучения по генералу фон Зекту стал солдат, для которого «конституционная лояльность» важнее любой партийной агитации и вообще не имеет к ней никакого отношения.
Международный военный трибунал в Нюрнберге, тем не менее, приговаривал таких солдат к смертной казни и требовал от армии серьезного влияния на решение проблем внешней политики, а также отстранения от власти преступных элементов в сложных внутриполитических ситуациях и свержения правительств, проводящих преступную политику. Между двумя этими интерпретациями солдатского кодекса чести лежит непреодолимая пропасть.
В середине 1947 года я написал эссе, в котором подверг углубленному изучению вопрос о «политическом солдате», не замыкаясь на конкретной ситуации в Третьем рейхе. Ниже я привожу цитату из этого эссе:
«Я требую от каждого старшего офицера, занимающего высокую должность и обладающего значительными полномочиями, умения разбираться в политике, которое позволит ему глубоко и верно оценивать политические события в его стране и за ее пределами. Правильная оценка политических событий должна позволить этому офицеру выступить в роли квалифицированного советника главы государства, полностью сознающего лежащую на нем ответственность, способного предвидеть военные потребности государства и в то же время увязать их с политической ситуацией. Разумеется, это деликатное, но совершенно необходимое сотрудничество может приводить к серьезным внутренним конфликтам, а также к спорам на международной арене, в которых военный лидер должен принимать во внимание возможное влияние его воззрений на внешнеполитическую ситуацию.
Я, тем не менее, ни в коем случае не признаю «политического солдата», который реализует собственные политические установки, предпринимая действия в политической сфере, и тем самым неверно толкует истинное значение слова «солдат». Такие «политические солдаты» наделяют себя прерогативами, которые не потерпит ни один глава государства или правительства – за исключением тех случаев, когда он сам-желает сложить с себя полномочия. Даже сегодня, в 1947 году, подобные примеры можно найти во многих странах».
Когда я писал это, я хотел подчеркнуть как то, что офицер, тем более представитель высшего офицерского состава; стоит над партиями, так и то, что каждый солдат должен повиноваться законному правительству и государству, существующему в предусмотренной конституцией форме. Он связан военной присягой, которая предполагает безоговорочное подчинение и в которой прямо говорится, что солдат должен повиноваться своим начальникам и законному правительству. Снятие этих обязательств означает поощрение государственного переворота, целью которого очень редко бывает то, что полезно для государства и для людей. В этом случае вооруженные силы, которые должны охранять и защищать государство, становятся его разрушителем. Немногочисленные обратные примеры ничего не доказывают, но свидетельствуют о том, что в редких случаях освобождение от присяги может быть вполне этичным для солдата с очень сильно развитым чувством ответственности. В этом случае солдат должен понимать, что он идет по узкой тропе между осанной и криками «Распните его!».
Еще один момент: существует внутреннее противоречие между политикой и военным делом. Только незаурядные личности могут сочетать одно с другим. В изречении, которое гласит, что солдат, интересующийся политикой, перестает быть хорошим солдатом, есть доля истины. Я из своего личного военного опыта знаю, что политические дискуссии в момент критического положения на поле боя могут оказать серьезное влияние на ход боевых действий. Лучшим решением данной проблемы, на мой взгляд, является разделение двух сфер. Однако факт остается фактом – войска настолько хороши, насколько хорош их командир. В наше время нужны офицеры, которые способны уловить взаимозависимость политики и военного дела и объяснить ее своим подчиненным. Только так человек может пройти путь от «штатского, интересующегося политикой» до «гражданского человека в военной форме», а затем и до «солдата, мыслящего по-государственному». Сложность этой задачи невозможно переоценить, потому что мы, немцы, в течение последних двух веков очень много воевали, но пренебрегали развитием политической культуры и в основном имели дело с крайне левыми и крайне правыми партиями и политиками, чье отношение к государству можно приблизительно охарактеризовать как фанатичное отрицание.
Следовательно, главным принципом остается воспитание в «гражданском человеке в военной форме» лояльного и патриотически настроенного солдата, твердо хранящего верность государству и конституции в соответствии с присягой.
Глава 24.
Моя жизнь в послевоенный период
«Пепельная клетка» в Мондорфе.
– Нюрнберг.
– Дахау.
– «Кенсингтонская клетка».
– Суд в Венеции в феврале – марте 1947 года.
– Ардеатинские катакомбы и репрессии.
– Меня приговаривают к смертной казни.
– Сохранение итальянских памятников и шедевров искусства.
– Тюрьма в Верле. – Заключение
Сегодня политикам удалось благодаря переговорам продвинуться вперед в деле превращения «безоговорочной капитуляции» в эффективный инструмент. У меня и в мыслях нет пытаться воскресить в памяти период после капитуляции Германии со всеми его болезненными моментами. Я придерживаюсь той точки зрения, что мы в нашей старушке Европе, в которой становится все теснее, должны научиться понимать друг друга, найти путь к объединенному Старому Свету, в котором исчезнут искусственные государственные границы, являющиеся атрибутом прошлого. Я всегда верил в идею Бриана. Если у меня и были какие-то сомнения в необходимости нового порядка в Европе, то они исчезли, когда я стал летчиком. Когда, стартовав с аэродрома в Берлине, уже через час полета ты вынужден сверяться с картой, чтобы случайно не пересечь границу Чехословакии, это происходит само собой. В начале 1948 года я объяснил одному офицеру американской службы розыска и возвращения культурных и исторических ценностей и произведений искусства: «Если я сделал выбор в пользу Запада и в своей ограниченной сфере деятельности борюсь за осуществление идеи Европейской федерации, а заодно и помогаю вашей службе, то это немало-для человека, считающего, что британский трибунал несправедливо приговорил его к смертной казни».
Как это ни трудно для отдельно взятых людей, мы должны научиться забывать. Однако многое из того, что произошло, включая целый ряд неоднозначных событий, необходимо обсудить – не для того, чтобы выдвигать взаимные обвинения, а для того, чтобы извлечь уроки из наших ошибок в целях недопущения их в будущем.
