По следам литераторов. Кое-что за Одессу - Вассерман Анатолий (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Заметим для точности, что с 1912-го года здание функционировало как скейтинг-ринг [72], где одесситы катались на роликовых коньках и знакомились друг с другом, а 1914–01–16 и с футуристами. Лично нам приятно, что выступления в Одессе прошли со «снисходительным благодушием»; похоже, Одесса была более европейским городом, чем города в самой Европе, куда толерантность пришла лет 70 спустя.
Проблемы, однако, у Маяковского возникли. Он «скоропостижно» влюбился и решил немедленно жениться. Однако его избранница – Мария Денисова – не была готова к такому натиску. Она «в плановом порядке» вышла замуж за инженера и с ним благополучно уехала в Швейцарию. Весьма благоразумный поступок с учётом начавшейся вскоре Первой Мировой войны.
Но тот неординарный характер, который разглядел 20-летний Маяковский в 19-летней Денисовой за несколько дней в Одессе, проявил себя.
Расставшись с мужем, Денисова – с маленькой дочкой! – возвращается в революционную Россию, идёт на фронт гражданской войны и в Первой Конной руководит работой художественно-агитационного отдела. Она рисует плакаты и карикатуры для армии в то же время, когда Маяковский с невероятным напряжением делает это в РосТА – Российском телеграфном агентстве – в масштабах всей страны.
Мария Александровна выходит замуж за члена Реввоенсовета Первой конной Ефима Щаденко. Под двойной фамилией Денисова-Щаденко как скульптор успешно участвует в выставках в Италии, Швейцарии, Дании. После тяжёлой болезни, лишившись возможности ваять, покончила с собой в 1944-м. Аналогично уйдёт из жизни главная женщина Маяковского – Лиля Брик, хотя она совершит самоубийство не в 50, а в 86 лет.
А неудачный роман выльется в гениальную поэму (извините за невольный каламбур) – «13-й апостол». По цензурным соображениям (до революции православная церковь была государственной, и многие вариации на христианские темы считались не просто кощунственными, но преступными) она опубликована под вполне футуристическим названием «Облако в штанах». Как мы любили повторять мгновенно впечатывающиеся в память строки – тем более, что действие происходит в Одессе:
Совершенно неважно, что события января перенесены на декабрь – к поэме, написанной столь эмоционально, бессмысленны мелочные придирки. Очень точно написал Евгений Евтушенко, комментируя на обложке пластинки своё исполнение поэмы:
«Облако в штанах» – величайшая поэма о неразделённой любви, которую я когда-либо читал. Сила её в том, что она не сглажена ретроспективностью и её слова исторгались из поэта не воспоминательно, а перемалывая его душу в тот самый миг, когда они прорывались из души на бумагу. Не будучи таким философско тонким, как Пастернак, таким безраздельно лиричным, как Есенин, таким отточенным, как Ахматова, Маяковский, несомненно, побеждал этих своих замечательных современников своим темпераментом» [73].
Пожалуйста, посмотрите фотографии Марии Денисовой; Маяковский не просто так столь впечатлён ею.
Маяковский регулярно возвращался в Одессу для выступлений. Это была его стихия, он был рождён для публичного чтения своих стихов, для диспутов и «перебарывания» негативно настроенной к нему части публики. Об одном из выступлений – в феврале 1924-го года – оставил подробную запись в своём дневнике литературовед Лев Рудольфович Коган [74]. Приведём небольшой выразительный отрывок:
«Читал он воистину замечательно. И голос чудный, богатый интонациями, сильный, звучный и гибкий, и разнообразие оттенков, великолепное умение без всяких ухищрений передать деталь – цветовую или звуковую. Он явно был стихотворцем, оратором, трибуном, рожденным говорить с массой. Публика партера, явно пришедшая ради скандала, была заворожена. Те самые стихи, которые в печатном виде казались непонятными, насильственно разорванными по рубленым строчкам, оказались вполне понятными, ритмичными и, главное, не традиционными, и вполне сегодняшними, и поэтому очень близкими».
От Маяковского-чтеца остались лишь небольшие записи. Остались и фильмы, где он был и актёром, и сценаристом, и даже режиссёром – но немые. Всё это слушается и смотрится в силу несовершенной техники звукозаписи и архаичности немого кино достаточно слабо.
Но осталась его поэзия. О ней он сам очень точно написал свои практически последние строки:
Мы считаем, что так оно и вышло. «Всего и делов-то», – как старательно повторял русскую идиому датский переводчик в «пьесе для кино» Александра Володина «Осенний марафон».
Глава 3
Преподаватель Мицкевич и доктор философии Франко
Сейчас мы, как и обещали, вернёмся на Дерибасовскую, чтобы посмотреть то, что пропустили, стремительно перемещаясь от дома Кирсанова к Русскому театру, и показать дом, где работал Адам Мицкевич. Пойдём при этом, пользуясь прямоугольностью сетки улиц, другим маршрутом, чтобы не пропустить интересные, на наш взгляд, объекты или «пару мелких забавных подробностей», как любит выражаться старший из нас.
Вообще Владимира очень впечатляет реакция москвичей на некоторые речевые обороты Анатолия. То, что в Одессе никакого необычного впечатления не производит, в Москве часто воспринимается изысканной шуткой. Вот какой сильный имидж у Одессы как «Столицы Юмора».
Прежде всего – о Русском театре. Он так, как ни странно, называется так с 1875-го года [75]. Здесь ставили и играли всё, поэтому и великих актёров на его сцене побывало множество: от Сары Бернар до Марии Заньковецкой. В 1927-м году театру присвоили имя скончавшегося председателя Губисполкома. С тех пор у нас непревзойдённо логичное название театра – Русский драматический театр имени Иванова.
Как и Оперный театр, Русский театр работал в годы румынской оккупации, причём открылся в апреле 1942-го года пьесой Гоголя «Ревизор». С учётом нравов Румынии (её в СССР в 1930-е годы называли почему-то «боярской») пьеса выбрана «архи-актуальная».
Впрочем, в отличие от Гоголевского Городничего, городской голова Одессы тех лет был достаточно приличным человеком. Выпускник Киевского юнкерского училища Герман Васильевич Пынтя оказался хорошим хозяйственником. Правда, он пришёл на должность с хорошим, по-современному выражаясь, «бэкграундом»: был мэром Кишинёва несколько раз в двадцатые и тридцатые годы. После войны его судили, но оправдали (беспрецедентно!) и дали выехать в Румынию. Повторный суд в Румынии также закончился оправданием. Более того, сейчас одна из улиц Кишинёва носит его имя.
Рядом с Русским театром Одесский ТЮЗ. Театр переехал сюда из здания, доставшегося ему от кафешантана при гостинице «Северная», организованного её практичными хозяевами. Как утверждали недоброжелатели, так они повышали занятость номеров, когда посетители кафешантана добивались благосклонности кого-то из кордебалета…
