В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста - Кегель Герхард (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Когда пришло время, меня снова отвели в баню, где я основательно помылся, подстригся и побрился. Это как-то еще более сделало для меня привычным новый жизненный распорядок. Привык я и к моему соседу по камере; его главное достоинство состояло в том, что он не храпел и всегда имел много сигарет, которыми иногда со мной делился. Но когда я вернулся во второй раз из бани, его в камере уже не было.
Примерно через десять дней после прибытия сюда я был вызван на допрос. Занимавшийся моим «делом» следователь был молод, очень симпатичен и внимателен. Он попросил рассказать ему все с самого начала. Я добросовестно и спокойно ответил на его вопросы, выразив лишь удивление тем, зачем, собственно, все это нужно.
Когда он меня допрашивал, я увидел на стене большую карту, на которой флажками была обозначена линия советского фронта на западе. Мне показалось, что флажки находятся совсем уже близко от Бреслау. Поскольку это меня, естественно, интересовало, я попросил разрешения поподробнее ознакомиться с картой. Не дожидаясь ответа, я встал, подошел к карте и стал рассматривать ее. Допрашивавший меня офицер был настолько удивлен, что предложил мне снова сесть за стол лишь тогда, когда я, ознакомившись с картой, уже отошел от нее. Я приглашен сюда не для того, сказал он, чтобы меня познакомили с последними сообщениями с фронтов, а за тем, чтобы получить от меня необходимые для выяснения дела сведения.
Извинившись за свою непроизвольную реакцию, я все же спросил его, скоро ли, по его мнению, окончится война. Он с убеждением ответил, что скоро, а я в ответ на это выразил глубокое удовлетворение. Потом допрос был продолжен и прошел в деловой атмосфере. Теперь я начал понимать, что отличная конспирация, которую соблюдали все без исключения имевшие отношение к моей нелегальной деятельности люди, включая и меня самого, высокая дисциплина и осторожность, чему я обязан своей жизнью, явились причинами того, что я оказался здесь. Поскольку учреждение, в ведении которого я сейчас находился, ничего не знало о моих контактах с Красной Армией, моим показаниям здесь, конечно, не могли просто поверить без всякой проверки.
Прошло еще две недели, и меня снова вызвал следователь. Задав мне несколько второстепенных вопросов, он сообщил, что скоро мой «режим» изменится. Но о каком изменении шла речь, не пояснил.
В это время в Москве почти каждый вечер гремели артиллерийские салюты в честь побед Красной Армии и освобождения крупных городов. На следующий день я узнавал от охраны их названия. Таким образом, у меня имелось общее представление о том, что происходит на фронтах, и об обстановке в целом.
Однажды я неожиданно получил много табаку. Курить я к тому времени почти совсем бросил. Вечером того же дня к ужину мне дали шоколадные конфеты. А через два дня мне было сказано, чтобы я собрал свои вещи, – меня переведут в другое место.
Я подумал, что теперь-то наконец все прояснилось. Но пока что меня лишь переправили в другое здание. Там меня поместили в большую камеру, где находилось примерно 30 немецких военнопленных. Когда я вошел, все бросились ко мне и стали расспрашивать, кто я такой и почему оказался здесь, а не в лагере для военнопленных. Но когда я сказал, что до войны работал здесь, в Москве, в германском посольстве, и попал в плен на фронте на Висле, интерес ко мне пропал. У меня создалось впечатление, что я оказался среди заключенных, которые попали сюда по подозрению в том, что они – военные преступники, и теперь они дожидались суда.
Прошло еще десять или двенадцать дней, а меня даже ни разу не вызвали на допрос. Вдруг однажды утром – это было 9 мая 1945 года – в камеру вошел охранник, назвал мою фамилию, предложил мне забрать вещи и следовать за ним. Он привел меня в помещение, где были тщательно проверены все мои данные. Проверявший меня служащий сказал: «Война капут! Гитлер капут!» А я ответил ему по-русски: «Наконец-то! Это замечательно! Я также рад этому!» Мы обменялись крепким рукопожатием и поздравили друг друга. Но потом, как мне показалось, он подумал, что я, быть может, все же являюсь военным преступником. Он отвел меня в камеру размером с небольшую кабину раздевалки плавательного бассейна, где предложил подождать.
Прошло около часа. Затем появился очень молодой и очень дружелюбный советский офицер с большим и явно довольно тяжелым чемоданом. Он протянул мне руку и сказал: «Здравствуйте, я Гернштадт!» Я был настолько удивлен, что мне и в голову не пришло, что это могла быть еще одна, последняя проверка. Я ответил ему: «Вы, наверное, хотите сказать, что вы – от товарища Гернштадта. Где он сейчас?» Офицер несколько смутился и сказал: «Да, я к вам от товарища Гернштадта. А в этом чемодане я принес одежду. Переодевайтесь и старую одежду оставьте здесь. Минут через десять я снова приду и мы поедем на вашу квартиру».
В чемодане было все необходимое: костюм моего размера, пара ботинок, которые оказались маловаты, теплое пальто, летний плащ, рубашки, белье, носки, бритвенный прибор, галстук, сигареты, спички и т.д. Когда появившийся вновь офицер спросил, не нужно ли мне чего-нибудь еще, я сказал, что мне, собственно, очень не хватает очков, и рассказал ему о своей беде. Он записал, какие очки мне нужны, и обещал достать их. Затем мы отправились в путь. Он привез меня в расположенный несколько в стороне от центра новый городской район, где в пустовавшей квартире какого-то советского товарища для меня было приготовлено жилье. Теперь, действительно, все было позади.
Изучая в своей новой московской квартире газеты, которых мне все время так не хватало, я убедился, что вторая мировая война в Европе действительно закончилась, что фашистская Германия безоговорочно капитулировала, с Гитлером, Геббельсом и иными нацистскими бандитами покончено, а многие другие фашистские преступники находились в тюрьме, что начался новый этап нашей борьбы и немецкой истории. Борьба и бесчисленные жертвы немецких борцов Сопротивления оказались, таким образом, не напрасными.
Я еще не пришел в себя, чтобы принять участие в великом празднике Советского Союза и всех прогрессивных людей мира, чтобы пойти на Красную площадь, к Кремлю, и там вместе с москвичами отметить Великую Победу, свою долю в которую также внесли немецкие коммунисты, все антифашисты. Все еще отказывали мои ноги. Кроме того, у меня не имелось документов, и я мог оказаться в затруднительном положении.
Таким образом, мне пришлось удовлетвориться чтением газет за последние дни. Великолепным фейерверком в честь Великой Победы я любовался из окна моей московской квартиры. Расцвечивая небо Москвы, этот фейерверк возвещал о великом историческом событии, которое изменило весь мир.
Глядя на все это, я вспоминал о 22 июня 1941 года, о том дне, на рассвете которого фашистские армии вторглись в Советский Союз, о дне, когда меня также ранним утром сообщением о начале войны разбудили в моей квартире на Фрунзенской набережной у Москвы-реки и когда я отправился в посольство фашистской Германии. Тот день от сегодняшнего отделяли всего четыре года. Но сколько жертв принесла эта война! Я подумал, что, быть может, я единственный немец, переживший день нападения в Москве и проведший эти четыре года главным образом на территории и в логове фашистского зверя, но которому все же довелось вместе с москвичами отпраздновать в Москве День Победы… Но где теперь Шарлотта, дети и моя мать?
Следующая цель – Берлин
Первые две недели моего свободного пребывания в Москве прошли под знаком Победы и встречи с этим городом. Из Центра мне порекомендовали прежде всего хорошенько отдохнуть. Я получил очки и снова хорошо видел, что творилось вокруг. Левая нога зажила, все остальное также было в порядке. Я обошел все знакомые мне улицы города. Повсюду еще виднелись следы войны, в магазинах были заметны трудности со снабжением, с которыми Советскому Союзу пришлось бороться все годы войны.
Попытки разыскать старых друзей вначале оказались безрезультатными. Как сообщил опекавший меня советский товарищ, Гернштадт находился уже в Берлине или на пути туда. Павел Иванович Петров, сказали мне, все еще на Дальнем Востоке, но скоро должен вернуться в Москву. Прогуливаясь по Москве, я прошел мимо дома, где когда-то жил, и мимо фашистского посольства. По просьбе товарищей из Центра я кратко доложил о своей деятельности в течение прошедших четырех лет.
