Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Громыко Андрей Андреевич (книги хорошего качества TXT) 📗
Не скрою, на меня произвело впечатление это типично черчиллевское замечание. Остроумное и по существу правильное.
– Мне и самому приходилось наблюдать кое-что подобное, когда работал в США, – заявил я.
Стараясь повернуть беседу в сторону Крымской и Потсдамской конференций, я задал премьер-министру вопрос:
– Как вы, оглядываясь назад, рассматриваете сегодня значение конференций, которые состоялись в свое время в Ялте и Потсдаме? Что касается Москвы, то она придерживается того мнения, которое высказал Сталин, когда он прощался с вами, господин премьер-министр, в Ялте и в Потсдаме. Он тогда, как вы, вероятно, помните, подчеркивал огромное значение обеих встреч руководителей трех держав. В Ялте – Рузвельту, а в Потсдаме – Трумэну Сталин высказывал аналогичную мысль.
Черчилль как будто ожидал этот вопрос. Он заявил:
– Моя оценка и оценка американского президента, высказанные тогда Сталину, были одинаковы. Они, по существу, совпадали и с мнением Сталина. Правда, возможно, в ходе переговоров на самих конференциях не все шло гладко по некоторым проблемам, в частности по вопросу о Польше. Но в конце концов мы все же договорились.
Затем Черчилль заговорил о Рузвельте во времена Ялты.
– Я опасался, – сказал он, – что в Ялте президент не сможет быть физически в должной форме до конца встречи. День-другой он плохо себя чувствовал. Давний недуг снова посетил президента. Сказалось и напряжение.
Я на это заметил:
– Сталин, видимо, тоже был несколько обеспокоен состоянием здоровья Рузвельта. Он даже нанес визит президенту, которому заранее передали просьбу не затруднять себя и не пытаться привстать на кровати. Так все и было. Сталин не обременял его. Он только пожелал скорого выздоровления. Мне пришлось быть свидетелем этого трогательного эпизода.
– Да, – сказал Черчилль. – Относительно обеих конференций уже много написано и сказано. А будет написано и сказано, видимо, еще больше.
Беседа закончилась, как говорят, на позитивной нотке. Черчилль проводил меня до выхода из дома на Даунинг-стрит, 10, где на улице уже стояли фотографы, запечатлевшие нашу с ним последнюю встречу. Премьер-министр на снимке стоит, конечно, с сигарой и с неизменной сдержанной, чисто черчиллевской улыбкой.
Такой была моя последняя встреча с премьер-министром Англии Черчиллем. Вскоре его освободили от обязанностей главы правительства страны, над владениями которой тогда еще не заходило солнце.
Однако вскоре после этого оно стало заходить: протекал неизбежный процесс освобождения колоний.
Через два дня после беседы с премьер-министром он прислал мне более десятка своих небольших картин, написанных акварелью и переплетенных в один альбом.
Как известно, Черчилль иногда занимался живописью. В частности, в свое время стало широко известно, что после отставки он уехал на Средиземное море писать пейзажи.
Черчилль оставил о минувшей войне мемуары. Это – шесть томов, которые так и названы «Вторая мировая война».
Послужной список Черчилля в сфере государственной службы начался с палаты общин, депутатом которой он стал еще в начале XX столетия, в 1900 году, и пробыл на ее скамье почти шестьдесят пять лет с небольшим перерывом. В английском кабинете он стал занимать министерские посты еще в первом десятилетии нынешнего века. Владел портфелями министра торговли, министра внутренних дел, военно-морского министра, министра военного снабжения, военного министра, министра авиации, министра колоний, министра финансов. Дважды на протяжении своей длительной карьеры политика занимал пост премьер-министра, в том числе в 1940–1945 годах, то есть во время войны.
По отношению к нашей стране его взгляды хорошо известны. Он был одним из организаторов империалистической интервенции в 1917–1922 годах.
Вместе с тем он был тем лидером буржуазного мира, который понимал, что без Советского Союза нельзя выиграть войну против фашизма. Однако едва лишь отгремел грохот орудий и Вторая мировая начала уходить в историю, Черчилль стал инициатором развязывания холодной войны против СССР. При этом ему было все равно, занимал он пост главы правительства Великобритании или находился в оппозиции, взгляды его в отношении Советского Союза по существу не менялись.
Прирожденное качество Идена и его неудачный финиш
Во время пребывания в Англии, равно как до и после этого, у меня происходило немало встреч с ее государственными деятелями. В том числе и с Антони Иденом, Гарольдом Макмилланом, Александром Дугласом-Хьюмом, Хью Гейтскеллом, Гарольдом Вильсоном, Эдвардом Хитом, Джеймсом Каллагэном, Селвином Ллойдом, Филиппом Ноэлем-Бейкером, Ричардом Батлером, Майклом Стюартом, Дэвидом Оуэном, Питером Каррингтоном, Фрэнсисом Пимом, Джеффри Хау.
Впечатления, которые сложились от знакомства и бесед с ними, неоднозначны. Конечно, обо всех этих деятелях в книге не расскажешь. Однако хотелось бы особо выделить фигуру Антони Идена, который трижды – это было в 1935–1938, 1940–1945 и 1951–1955 годах – занимал пост министра иностранных дел, а в 1955–1957 годах возглавлял правительство Великобритании.
Когда-то в юности, читая и перечитывая произведения классиков английской литературы, я составил себе образ, как мне казалось, более или менее типичного англичанина. Почему-то всегда этот англичанин являлся передо мной как человек высокого роста, обязательно тощий, чуть флегматичный и непременно в темной одежде. Не могу даже объяснить, почему именно такой образ представал передо мной, как только я начинал говорить об Англии и англичанах с друзьями или знакомыми.
Впервые англичанина, как говорят, «живого», я увидел в начале 1933 года, когда уже учился в аспирантуре в Минске. Преподавал в нашей группе настоящий, «чистокровный» англичанин, прибывший в Советский Союз, видимо, подзаработать. Труд его оплачивался хорошо.
Этот преподаватель английского языка несколько поколебал мое представление об англичанах как о рослых и подтянутых людях. Сам он мог считаться среднего роста, да и то весьма условно. А насчет подтянутости тоже можно было поспорить.
Примерно через год с небольшим уже в Москве нас, группу аспирантов-экономистов, познакомили с прибывшим в нашу страну в качестве гостя английским профессором. Этот уже в большей степени походил на образ, созданный моим воображением. Высокий мужчина в темном костюме прошелся по кабинетам, в которых мы занимались, обсуждали проблемы, спорили по вопросам политической экономии и философии. И конечно, критиковали на чем свет стоит и Беркли, и Юма, и даже самого Адама Смита.
Когда же меня направили на заграничную дипломатическую работу, то, разумеется, я убедился в том, что англичане по внешности мало чем отличаются от нас, советских людей славянского происхождения, то есть и похожи, и непохожи друг на друга.
Что же касается манеры держаться, одежды, общепринятых приемов общения друг с другом, то они имели в этом отношении свое оригинальное лицо. С течением времени оно, кажется, претерпело изменения.
Если иметь в виду людей интеллигентных, склонных поговорить, а то и поспорить по вопросам политики или отведать вместе с заморским гостем знаменитое виски, то я бы сказал, что Антони Иден являлся типичным англичанином. Более того, я назвал бы его живым эталоном подданного Британской империи.
Таким я его наблюдал и в дни личного общения, и в то время, когда он присутствовал на многих форумах при различных обстоятельствах. В основном эти международные встречи были посвящены обсуждению крупными державами – бывшими союзниками по войне различных вопросов послевоенного устройства мира и, в частности, Европы.
Иден владел завидным для политического деятеля качеством уметь завязывать беседу, если имелся самый малейший повод. Это его качество было хорошо известно. Я сам убеждался не раз, что оно срабатывало.
Иногда мне казалось, что на обворожительную улыбку Идена все присутствовавшие в помещении были готовы ответить взаимностью. Он умел так хорошо пользоваться этим качеством, что его собеседники никогда не замечали нарочитости. Все выглядело естественно. Делу, конечно, во многом помогал солидный набор подходящих выражений, которым, как правило, обладают выпускники Оксфорда и других привилегированных учебных заведений.
