В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста - Кегель Герхард (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

В участковом суде мне поручили ведение кадастровых книг. Уладив свои личные дела, я принялся осваивать эту новую для меня и первую самостоятельную область работы. Моим непосредственным начальником оказался участковый судья, добродушный человек средних лет, демократ по убеждениям, охотник до путешествий и любитель природы. Я узнал от него немало интересного об истории этого края и о некоторых местных общественных взаимосвязях. Вскоре после моего приезда он вручил мне несколько поступивших уже на мое имя в участковый суд почтовых бандеролей, которые хранил в своем письменном столе. Это были несколько хорошо упакованных номеров издававшегося Коммунистическим Интернационалом журнала «Интернационале прессе-корреспонденц».

Поскольку я ни при каких обстоятельствах не хотел лишиться этой великолепной, всегда чрезвычайно содержательной информации, но у меня, когда я отправился в Болькенхайн, еще не было в этом городке частного адреса в Болькенхайне, я переадресовал журнал из Бреслау на адрес участкового суда. Я так и не узнал, известно ли было моему судье, какую крамолу хранил он для меня в своем письменном столе.

В первое же воскресенье, во время церковной службы, когда порядочные граждане обычно находились не на улице, а в церкви, я посетил названного мне коммуниста. Он, как и все члены партийной ячейки, уже несколько лет был безработным и получал для своей состоявшей из пяти человек семьи благотворительную помощь в размере 12 марок 50 пфеннигов в неделю. Жил он с семьей в темном подвале в каком-то глухом переулке. Не получив еще из Бреслау сообщения обо мне, он явно не верил ни одному моему слову. Мне стоило немалого труда уговорить его, чтобы он запросил обо мне необходимые сведения и затем встретился со мной. Примерно через три недели все было в порядке.

За несколько проведенных в Болькенхайне месяцев я многое узнал. Иногда в субботние вечера я выезжал вместе с членами партийной ячейки в довольно отдаленные деревни. Главной формой политической работы являлась агитация по домам, поскольку проводить в тогдашних условиях деревенские собрания удавалось лишь в единичных случаях. От сочувствовавших нам людей и от весьма малочисленных коммунистов в деревне мы узнавали фамилии бедняков и поденщиков, с которыми можно было попытаться установить контакт. Иногда они сами давали нам знать, что хотели бы встретиться с нами. И если удавалось организовать такую встречу, то рабочие-коммунисты из Болькенхайна, которые в течение многих лет сами находились без работы, и эти обнищавшие и отчаявшиеся бедняки быстро находили общий язык – язык эксплуатируемых.

Партсобрания ячейки проводились по возможности в квартирах членов партии. Иногда приходилось собираться в кабачке, где нужно было что-то заказывать, а деньгами никто не располагал. Мы обсуждали обстановку, речи руководителей партии и партийные документы, сочиняли лозунги, писали листовки и тут же размножали их примитивными средствами, подумывали, как следовало организовать наши выступления и действия самого различного характера. Здесь царила совершенно другая атмосфера, чем на студенческих вечерах. Разговоры шли о вещах, гораздо более близких к реальной жизни. Для меня было большой радостью, когда я почувствовал, что, присмотревшись ко мне с необходимой поначалу осторожностью, члены партийной ячейки поверили мне и приняли в свой круг. Я убедился, что это чудесные люди, неутомимые, готовые к самопожертвованию борцы за дело рабочего класса. Они по очереди приносили на наши собрания то немного чая, то кофе, сигареты или табак, хлеб и маргарин. Ведь предоставляя для наших собраний свое убогое жилье, товарищи не могли накормить и напоить всех гостей – а нас собиралось до двенадцати человек. Расходились мы всегда за полночь.

Но вскоре неожиданно моя стажировка в Болькенхайне закончилась. Моя связь с коммунистами в городке, где люди хорошо знали друг друга, не осталась незамеченной. Несмотря на наши меры предосторожности, меня видели вместе с тем или иным коммунистом то в самом городке, то в одной из близлежащих деревень. Или кто-то мог видеть, как я зашел в квартиру одного из членов КПГ и вышел из нее лишь поздно ночью. А ведь стажер суда в небольшом городке считался человеком из так называемого порядочного общества. Поэтому прибывший туда новичок, который общался с коммунистами, неизбежно должен был привлечь к себе внимание со стороны реакционно настроенных обывателей.

Толчком ко всему послужил следующий случай: как-то днем я прогуливался по центральной улице городка с упомянутым выше адвокатом, которому я иногда за скромное вознаграждение помогал в работе. Вдруг на другой стороне улицы я заметил одного пожилого товарища, как и все другие, безработного. Несколько нетвердой походкой он шел нам навстречу. У нас с ним установились добрые отношения. В прошлом он являлся красным матросом. Это был человек необыкновенной силы, с плечами шириной с книжный шкаф, по профессии – каменщик. Он оказывался просто незаменимым на митингах и собраниях, где нам нередко приходилось иметь дело с политическими врагами и провокаторами. Он мог взять бесчинствующего противника правой рукой за воротник и, держа его в протянутой руке, вынести из зала на улицу. Там он обычно отпускал брыкавшегося и перепуганного до смерти забияку с миром, дав ему дружеский совет не пытаться больше проникнуть в зал. Но у этого товарища имелась одна слабость: когда он в благотворительной кассе получал несколько марок, его вдруг одолевало желание выпить. Ведь денег опять не хватит для оплаты долгов лавочнику и булочнику. Горе он решал залить. Он никогда не пил много: всего две-три рюмки дешевой водки. Но почти не переносил алкоголя. И вот на улице в тот раз он заметил только меня, а на шедшего рядом адвоката не обратил внимания. И крикнул мне через улицу: «Здравствуй, Герхард! Ты придешь сегодня на собрание?»

Я сделал вид, будто ничего не заметил. Но адвокат все слышал. Он растерянно взглянул на меня. Окликнувшего меня быстро удалявшегося человека он, конечно, знал – коммунисты в маленьком городке были хорошо известны, ведь их насчитывалось немного. Кроме нас, на улице больше никого не было, и речь не могла идти ни о ком другом.

Прошло несколько дней, и от разных людей в городке я стал узнавать, что меня считают в Болькенхайне «красным стажером». Когда один из судебных чиновников, который относился ко мне с дружелюбием, сообщил мне, что в земельный суд в Бреслау на меня поступил донос и принято решение о расследовании, я встревожился.

Мне не следовало рисковать, допуская такое расследование с чреватым для меня большими неприятностями дознанием относительно моих политических взглядов и поведения, – для этого имелись достаточно веские причины. Так же считали и в окружкоме партии. Мы все пришли к единому мнению, что мне следует упредить расследование, подав прошение об отпуске или увольнении из судебных органов из-за личных и экономических затруднений. Я так и поступил, не откладывая дело в долгий ящик. Поначалу я испросил годичный отпуск.

Когда я обратился к председателю участкового суда, которого считал главным виновником моих трудностей, и попросил его поддержать мою просьбу, дав при этом понять, что после годичного отпуска я, вероятно, буду ходатайствовать о своем увольнении, он стал самим олицетворением любезности. Являясь бюрократом до мозга костей, он был чрезвычайно рад избавиться от дальнейших неприятностей из-за «красного стажера».

Моя просьба об отпуске была удовлетворена еще до начала официального расследования в связи с «подрывающим государственные устои общением с коммунистами». Могу живо представить себе, как позднее в ответ на запрос гестапо о бывшем стажере в суде Герхарде Кегеле докладывалась точная справка из его досье о том, что он уволился из судебных органов по собственному желанию и в связи с личными финансовыми затруднениями. Вследствие недостатка опыта мои первые шаги подпольщика привели к довольно плачевным результатам.

ПОДГОТОВКА К ПОДПОЛЬНОЙ БОРЬБЕ

Таким образом, в конце весны 1932 года мне пришлось в Бреслау начинать все сызнова. Я хотел устроиться на работу в издательство местной газеты КПГ. Буржуазная пресса с каждым месяцем все больше скатывалась на позиции «Харцбургского фронта» [3] фашистской партии, Немецкой национальной партии, «Стального шлема», Имперского союза и Всегерманского союза. Постигшая меня во время работы в прусских судебных органах неудача усилила сложившееся у меня впечатление, что для конспиративной работы я не гожусь. Но товарищи из окружкома партии, где уже подумали о том, как использовать меня в дальнейшем, считали иначе.