Страницы из летной книжки - Голубева-Терес Ольга Тимофеевна (книги полностью .TXT) 📗

— Ты будешь, Нина, летать на больших машинах.

— Нет. Кончится война, а тебе медики скажут: «Не годна!» Ведь мы на износ летаем сейчас. Мне бы хотелось стать историком. Это очень важная наука. Я только теперь, на войне, поняла. Мне хочется...

— Левее! — заорала я.

Нина молниеносно среагировала на команду. Огненная трасса прошла рядом с плоскостью.

Внизу шел бой. Земля выстилалась огненными тропами летящих снарядов, вспыхивали разрывы, мигали и гасли пулеметные очереди. Дальше на запад шли изломанные полосы пожаров, столбы дыма и шарящие по небу метелки прожекторных лучей.

— Видно, спокойного полета не получится, — вздохнула Нина. — Теперь гляди в оба.

Мы шли вдоль дороги от Ахтанизовской к Тамани. Надо тут отыскать колонну противника и накрыть ее бомбами. Теперь максимум внимания и осмотрительности. Чем дальше мы уходим от переднего края, тем безлюднее под нами земля. Но обольщаться этим нельзя. Мы обнаружили противника у самой Тамани и сбросили на него бомбы. Используя направление ветра, летчица создала наивыгоднейший угол планирования, от чего увеличилась скорость. И мы быстро убрались от цели. Вслед нам гавкнула зенитка, прошила темноту трасса из «эрликона». И все затихло. Самолет опять подходил к линии фронта. Передовая молчала.

Когда мы приземлились, нас встретил Лев. Он помогал механикам сопровождать машины и подвешивал с вооруженцами бомбы.

— Ну, как там? — весело кричал он.

— Нормально. А чего ты не спишь?

— Помогаю.

— Ну и тип! — жаловались девчонки. — Совсем руки не бережет. Хватает бомбы...

— Как я могу сейчас руки беречь? — возмутился сержант.

— Ты — музыкант.

— Я — солдат.

Три дня, что пробыл у нас Лев, мы просыпались от песен. Пока летный состав спал, над аэродромом стояла тишина. Механики старались работать бесшумно. Ко времени подъема летчиц у столовой собирались вооруженцы и освободившиеся от работы механики. Они окружали сержанта и наперебой заказывали свои любимые песни. Обед проходил под песню. А вот когда экипажи склонялись над картами, изучая маршрут и новые цели, снова наступала тишина. Перед полетами опять звучала песня, провожая самолеты в трудный путь. Возвращаясь с задания, я испытывала усталость. Но по мере того как надвигалось, росло все то, что делает жизнь приятной: дома, сады, музыка, друзья... — хотелось сбросить тяжесть с плеч и оказаться простой женщиной, хранящей уют и покой своей семьи. Я думала о дружбе, о добрых и сильных парнях, о любви — обо всем, что человеку нужно на земле.

Наш гость уехал из полка так же внезапно, как и появился. Он нужен был в других полках, и политотдел армии отозвал его. Говорили, что Лев, возвратившись из нашего полка, наотрез отказался быть просто музыкантом при политотделе.

— У девчат вся грудь в орденах.

— А ты что, за ордена служишь?! — возмутился инструктор политотдела.

— И за ордена тоже, — резко сказал Лев. — Я действенно хочу воевать за Родину, и мне не безразлично, что обо мне скажут после войны. Глядя на мои награды, никто не скажет и никто не подумает, что я не был на фронте, что я обошел его стороной.

— Музыкой и душевной песней ты большую пользу приносишь.

— А кончится война... и меня спросят, что делал? Каждый поймет?

Говорили, что его убеждал даже командующий армией, но Лев Ильин стоял на своем:

— Пошлите стрелком-радистом на «илы»! Не могу иначе... Пошлите!..

Полундра! Держись!..

Ну и погодка зимой на Тамани! То дуют пронизывающие ветры, то сыплется снег, то льют обложные дожди. Аэродром совсем размыло. Он превратился в корыто, наполненное черным тестом. К самолетам еле пробиваешься. Грязь настолько клейка и прилипчива, что через шаг-два сапоги становятся настоящими пудовиками. Ноги вечно мокрые. Машинам, как и людям, тоже нелегко. Они барахтаются в грязи. Тяжелые комья высоко прыгают из-под колес взлетающего самолета. Механики с ног валятся от усталости, сопровождая машины на старт или с посадочной. Вооруженцы тащат волоком бомбы от полуторки, безнадежно буксующей в грязи. Холодно. Низкие, похожие на китов тучи бесконечной чередой тянутся по серому небу. Стелется густой промозглый туман. Полеты то и дело откладываются, но мы на аэродроме в боевой готовности. Часто часами торчим у командного пункта. Все разговоры идут вокруг десантников. Среди них у нас появилось немало знакомых. Весь октябрь в Пересыпи стояла часть морской пехоты. Днем и ночью сколачивали плоты, конопатили старые лодки. И все светлое время суток обучались быстро грузить пулеметы на плоты, отплывать от берега. В одежде и с оружием, они бросались в студеную воду и с криком «ура» штурмовали берег. Пока еще наш берег, а не крымский... Когда глядели на них, мурашки по спине пробегали: пока попадут в Крым, сколько тут ледяной воды нахлебаются. А пехотинцам хоть бы что. Казалось, ни стужа, ни ледяная вода, ни злой ветер — ничто не брало их. Вечерами они сушились, обогревались у костров и пели:

Крымская земля была пока только для нас близка. За час успевали обернуться туда и обратно. А этим парням предстоит долгая переправа через Керченский пролив. Непростое это дело — пересечь пролив, чтобы захватить плацдарм на побережье. Часто дули сильные ветры, и тогда разъяренный вихрь срывал с каменистой земли колючий песок и швырял его в воспаленные лица десантников. Шли проливные дожди, и раскинутые на высоком берегу палатки плохо защищали пехотинцев. Вздыбленные волны обрушивались на берег с оглушительным ревом, и густая водяная пыль садилась на палатки. Ночи стояли безлунные. С моря плыли и плыли черно-фиолетовые тучи. Когда наши полеты задерживались из-за непогоды, мы приглашали десантников обсушиться, погреться в нашем теплом доме. Иногда пели:

— Да что там до женитьбы, — вздохнул как-то немолодой лейтенант, которого мы называли Андреич. — Мне бы вот хоть до Нового года... И чтоб елка была. Смолистая, пахучая.

— Чего захотел... Елка-а... «Баня» будет жаркая — это точно! — отозвался его командир, молодой капитан. — В боях будем. Эх, ребята, а дожить хочется и до женитьбы. Тебе что, Андреич, ты женат.

— И женат, и детей двое. Но понимаете... втемяшилось в голову: встречу Новый год — живым с войны вернусь. — Он тяжело вздохнул и задумался.

— Приезжайте на Новый год к нам, — весело предложила Аня Бондарева. — Правдашнюю елку не обещаю, но символическая будет.

— А что? — повеселел Андреич. — Захватим плацдарм у Керчи, а то и город возьмем и попросимся к вам в гости. Заслужим. А? И вам передышку дадут.

Тут все вдруг заговорили разом:

— Елку добудем.

— Хорошо бы движок.

— Достанем и электричество!

Взвилась ракета: на аэродром вызывали, хотя видимость была так... на троечку с минусом. Опять не работа, а тоска зеленая. Знаете, что это такое? А вот что. Сидишь в кабине самолета, полностью снаряженного к полету, и ждешь команды на взлет, которая, может, поступит, а может, и нет, потому что капризная погодка опять чего-нибудь подсунула. Невыносимо медленно тянется время, ни звука — только хлещет по натянутому над кабиной чехлу шальной дождь, если весна, или стучит снежная крупка, если зима. Сидишь и ждешь милости от неба, а оно скупо подарит час или четыре маломальского прояснения, и снова все затянется тучами, да еще с туманом. И вместо 9-10 вылетов хорошо, если четыре-пять сделаешь, а то ради одного полета всю ночь проторчишь у машины.